— А что во-вторых? — поинтересовался он.
— Во-вторых, то, что связано со мной, — призналась Джемма. — Повторюсь, вы можете не верить в Вороньего короля. Но когда-то я была обещана ему, и он собирается забрать свое.
Тернер поперхнулся омлетом и какое-то время оторопело смотрел на Джемму, словно не мог поверить в то, что она сказала. Затем он машинально отодвинул тарелку, откинулся на спинку стула и произнес:
— Хотите сказать, что принадлежите этому… — Тернер пощелкал пальцами, подбирая нужное слово. — Этой силе?
Джемма кивнула.
— Он так считает. Кто мог меня обещать?
Тернер ухмыльнулся. Его осунувшееся лицо обрело то презрительное выражение, с каким на Джемму смотрели служащие аукционного дома.
— Полагаю, что ваш достопочтенный папенька, — произнес Тернер. — Кому бы еще?
У Джеммы зашумело в ушах, словно Тернер со всей силы залепил ей пощечину. Ее отец никогда бы так не поступил, он не отдал бы дочь чудовищу — Джемма твердо знала, что он любил ее. Нет, это было невозможно!
— Не смейте так говорить, — возмутилась она, твердо глядя в лицо Тернеру. — Мой отец никогда бы так не поступил. Он не отдал бы меня монстру!
Во взгляде Тернера появились искреннее сочувствие и тепло. Это было настолько непривычно и странно, что Джемма вздрогнула. Вчера утром он смотрел на нее совсем иначе, и новое положение вещей пугало.
— Он не задумался о вашей судьбе, когда примкнул к мятежникам, — произнес Тернер. — А сразу было понятно, что если они потерпят поражение, то ничего хорошего вас не ждет. Но он плевать хотел на то, что случится с любимой дочерью.
Джемма вдруг обнаружила, что стиснула рукоять простенького столового ножа так сильно, что пальцы заныли. Глаза стало жечь, на скатерть упала слеза.
«Мне больно! — хотела закричать Джемма. — Мне больно, больно, больно!»
В какой-то момент она испугалась, что Тернер возьмет ее за руку, чтобы утешить, но он, к счастью, не сделал этого.
— Не смейте так говорить, — выдохнула она. — Это неправда.
— Это правда, — вздохнул Тернер. — Ваш отец выступил против основ государства. Он посягнул на то, что священно и незыблемо, и это было для него не первой попыткой, а привычным делом. — Тернер придвинул к себе чашку с чаем и спросил: — Он возил вас на север, а зачем, спрашивается? Что это за место для юной леди, для ребенка?
— Я не знаю… — растерянно прошептала Джемма.
Да, отец возил ее на север, она помнила жемчужно-розовое очарование белых ночей, но что еще с ней было после заката? Почему незримые хранители сторожевой башни отвергли ее сейчас, но приняли тогда? Ей казалось, что она сорвалась с обрыва и несется вниз. Ветер свистит в ушах, и все кончено.
— Во всех культурах есть обычай принесения девы в жертву чудовищу, — невозмутимо сообщил Тернер. — Это знает даже такой равнодушный сухарь, как я. Господин Вудвилл может рассказать подробнее. Я понятия не имею, как там было у вашего драгоценного родителя. Он мог пообещать, допустим, то, чего еще не знает, а сам действительно не знал, что его жена беременна…
— Замолчите, — оборвала его Джемма. — Замолчите, хватит, мой отец не мог так поступить!
Тернер вздохнул и все-таки взял ее за руку. Джемма в эту минуту чувствовала себя настолько беспомощной и слабой, что не смогла освободиться. Ей было страшно подумать, что еще он может сказать и сделать. Но он не успел. В столовую вошел Дэвин.
Дэвину казалось, что он теперь наконец-то похож на то чудовище, которым его всегда считали. Бледный, растрепанный, с горящими глазами — настоящий монстр, который почему-то решил поступить так, как положено человеку.
Это было больно. Очень больно. Дэвин чувствовал, как в груди пульсирует огненное яблоко, и с каждым его движением сердце стискивали невидимые пальцы. Но он знал, что это пройдет, как только Джемма уедет отсюда. Вороний король нетерпеливо стучал в двери его души, он хотел выйти в мир, и Дэвин надеялся, что у него хватит сил сдержать неукротимую темную мощь до того момента, когда Джемма окажется далеко отсюда.
— Я хочу поговорить с вами, — произнес Дэвин.
Джемма вздрогнула, посмотрела на него так, словно он ее ударил. Дэвин не мог перестать удивляться: она хотела остаться с ним. Здесь, среди надвигающихся тьмы и холода, во мраке, ползущем с болот, — и это ее не пугало. Это ее желание мучило его, страшило и… вызывало радость.
— Я никуда не поеду, — твердо заявила Джемма, глядя ему в лицо так же, как смотрела ночью на пепелище. — Никуда, ты меня не заставишь.
Она вышла из-за стола, и ее рука в руке Дэвина на мгновение стала тем якорем, который дал ему надежду. Возможно, все еще можно исправить. Возможно, он сумеет запечатать Вороньего короля там, где он был до этого.
От этой мысли Дэвину захотелось рассмеяться. Никогда он не сможет этого сделать: он использует некротические поля, и запечатывать с их помощью Вороньего короля — то же самое, что протрезвлять пьяницу бутылкой сивухи.
— Господин Тернер, — произнес он, бросив в сторону следователя такой взгляд, который заставил его выпрямиться. Лицо Тернера окаменело и обрело какую-то нерассуждающую покорность, словно он стоял на докладе у высокого начальства. — Я поздравляю вас с обретением вашей второй половины. Сообщаю вам о том, что ваше расследование завершено. Сегодня же вы покинете Хавтаваару с вашей нареченной… — В горле запершило, но Дэвин смог спокойно закончить фразу: — И уедете как можно дальше.
Ему показалось, что на лице Джеммы остались одни глаза: огромные, наполненные слезами, в которых можно было прочесть все слова, что она сейчас хотела сказать.
«Молчи, — мысленно приказал Дэвин. — Ничего не говори. Ты просто должна выжить».
— При всем уважении, ваше высочество, — произнес Тернер, — вы не можете завершить мое расследование. У вас нет полномочий.
Дэвин почувствовал, как в нем начинает нарастать раздражение. Впрочем, это тоже было привычно. От него всегда ждали какой-то дряни и начинали сопротивляться — в этот момент людей вело какое-то древнее чутье.
— Вы даже не представляете, господин Тернер, какие у меня полномочия, — заметил Дэвин, в очередной раз ощутив холодное прикосновение иззубренного золотого венца Вороньего короля к голове. Он вздохнул и добавил уже мягче: — Семь дев, одна блудница и багряный всадник — вот то, что откроет врата тьме с болот. Так что сейчас я просто спасаю вашу жизнь, уж поверьте. И заодно делаю ее хорошей и безгрешной, в законном союзе со второй половиной.
Джемма вздрогнула.
— Дэвин! — воскликнула она, сжав его лицо в ладонях так, чтобы он смотрел ей в глаза. — Дэвин, ты — мой муж! Ты! — Голос сорвался, и Джемма прошептала: — Неужели ты от меня отказываешься?
Кажется, Дэвин слышал, как стучит ее сердце. Будь его воля, он прожил бы с Джеммой всю жизнь и сделал бы эту несчастную девочку самой счастливой. Он не мог. Но и Вороний король не посмеет к ней прикоснуться. У тьмы нет власти над Джеммой и никогда не будет. Если для этого Дэвину надо потерять ту, которая смогла увидеть человека в чудовище, — что ж, он готов заплатить даже такую цену.
Он невольно заметил, что эта история сделала его сентиментальным. Впрочем, люди всегда боятся хороших, чистых чувств и смеются над ними, пытаясь скрыть свой страх даже от самих себя. Кажется, он уже думал об этом.
— Я хочу, чтобы ты выжила, — твердо произнес Дэвин. — Это единственное, что я могу для тебя сделать. Уезжай. — Он сжал переносицу и добавил: — И не спорь со мной, не надо. Просто дай мне тебя спасти.
Джемма опустила руки. На мгновение Дэвину показалось, что она вот-вот лишится чувств. Но она устояла, и он понял: смирилась. Что-то тонкое, соединявшее их, оборвалось, и дом накрыло глухой тишиной.
— А как же ты? — негромко спросила Джемма.
Дэвин подумал, что скоро она обо всем забудет. Вороний король не достанет их с Тернером на юге, и постепенно вся боль этих дней сгладится. Любовь, которая обрушивается на тех, кто нашел свою вторую половину, заставляет выбросить из памяти любое горе и любые чувства, какими бы сильными они ни были.
