смотрела, как клочок бумаги тает в огне. Зола еще тлела, когда она обернулась к Йохану:
– Шушинь арестована.
Глава 10. Из Пекина в Польшу
Зашифровывая экстренное послание в Москву, Урсула представляла себе, что переживает Шушинь. Нежные пальчики, плясавшие над ключом азбуки Морзе, могли быть уже переломаны. “Мы знали их методы. Сначала большой палец: «Назови имена!», потом указательный: «Говори!», один за другим. Если жертва продолжала молчать, начинали вырывать ногти”. Японцы, должно быть, арестовали и Вана. Шушинь не сможет долго выдержать изощренных пыток. Урсула печатала свое сотое донесение в Центр. Ответ был мгновенным и однозначным. “Прервите все связи с партизанами. Разберите и спрячьте передатчик. Покиньте Мукден. Переезжайте в Пекин, создайте новый оперативный пункт”.
Миссия была окончена. Агентура, оборудование и столь кропотливо выстроенная за последние пятнадцать месяцев жизнь подлежали немедленному уничтожению.
Урсула разобрала передатчик и завернула детали в водонепроницаемые мешки. На следующее утро они с Йоханом сели на разные поезда, дважды делали пересадку, возвращались назад, путая след, и встретились на северной окраине Мукдена. Ни за одним из них слежки не было. Вырыв яму, Йохан спешно закопал разобранный передатчик. И они уселись на просеке под весенним солнцем.
– Здесь тихо, спокойно, можем поговорить, – мягко предложил Йохан. – У Шушинь и Вана счастливый брак?
– Очень счастливый.
Китайская пара могла привести следствие прямиком к Урсуле.
– Они часто бывали у тебя в доме в эти полгода, – сказал Йохан. – Тебе нужно скорее уехать. Возможно, кто-то уже поджидает тебя у порога.
Разумеется, он был прав. Но их одновременный отъезд в “неподобающей спешке” мог вызвать подозрения. Вероятно, в их распоряжении было всего несколько дней, пока Шушинь и Ван не проговорятся и японцы из Кэмпэйтай не нагрянут к Урсуле.
– Нам нужна легенда, – сказала Урсула. – Начало все знают: мы познакомились на корабле и полюбили друг друга. И я приехала сюда к тебе из Шанхая. Теперь нужно продолжение: мы расстаемся, потому что у тебя появилась другая.
Она впервые упомянула Людмилу, русскую соседку Йохана. Он комкал в руках свою кепку. Несколько минут он молчал, пробормотав затем:
– Она восхищалась мной и слушала меня так, словно я какой-то ученый.
Урсула уставилась в землю. Между узловатыми корнями деревьев из мха проклевывались крошечные золотистые цветы.
После долгой паузы она сказала:
– Мне не стоит этого говорить, но если я вернусь домой и застану кого-то у порога, я буду рада. По крайней мере, страдать будут не только другие.
Она зарыдала. Йохан погладил ее по голове.
На обратном пути к вокзалу Йохан остановился и обратился к ней:
– Помнишь, я говорил тебе на корабле, что мы всегда будем вместе? Я тогда говорил всерьез и сегодня знаю это наверняка. Несмотря ни на что, ты подарила мне гонг торговца фарфором. Как будто вся история с той девушкой была нужна лишь для того, чтобы показать мне, что в этом я больше не нуждаюсь, что мне нужна ты.
Урсула оцепенела.
В поезде они репетировали свою легенду. Она первая отправится в Пекин, об их расставании поползут слухи. Через несколько дней Йохан к ней присоединится.
– Напиши мне прощальную записку – как обычно пишут: что, мол, ты встретил другую, а мы никогда не понимали друг друга. А особенно тебе не давали покоя мои секреты, это будет намек, что ты ничего не знал о моей работе. Прибавь еще что-нибудь насчет непреодолимых расовых преград.
Для Йохана это был удар.
– Неужели я тебе совсем безразличен?
– Йохан, я ужасно устала.
Фон Шлевицу Урсула сказала, что любовник ее бросил и она уезжает из Мукдена. Жизнерадостный торговец оружием не задавал никаких вопросов. Если такова была ее версия, он будет ее придерживаться, когда появятся японцы, что неизбежно должно было вскоре произойти. Фон Шлевиц проводил их до поезда. Больше Урсула никогда его не встречала.
По пути на юго-запад она размышляла: “Месяцы упорной работы, и вдруг раз – и все обрывается. Столько еще осталось незаконченных дел”.
Урсула лежала в номере пекинской гостиницы, у нее ныла челюсть, голова гудела. После долгой дороги тупая зубная боль вдруг усилилась, и прямо с вокзала пришлось бежать к ближайшему зубному хирургу на срочную двухчасовую операцию по удалению нерва. Миша с интересом наблюдал, как врач работал щипцами. “Чтобы не внушить ребенку на всю жизнь ужас перед зубными врачами, я даже не пикнула”. После перенесенных мучений она думала о Шушинь. Отойдя от наркоза, она чувствовала ползущую с одной стороны лица, проникающую в висок пульсирующую боль, к которой примешивалось нахлынувшее чувство вины и дурноты. Несмотря на “переполнявшую” ее усталость и несколько таблеток снотворного, Урсула не могла заснуть. “Мы бросили наших партизан, – думала она. – Чу придет на следующую встречу, а меня не будет”. Быть может, Шушинь уже не было в живых. Урсула ненавидела Йохана за его интрижку с Людмилой, но отчаянно в нем нуждалась. “Мы были в разлуке всего несколько дней, а я уже тосковала по нему”. Без передатчика она чувствовала себя беззащитной, он стал неотъемлемой частью ее жизни, “как винтовка у солдата или печатная машинка у писателя”. Наконец таблетки подействовали, и она впала в забытье.
Урсула с Мишей встречали на вокзале в Пекине прибывающий из Мукдена поезд. Патра кружил мальчика, подхватив его на руки; крепко, с чувством поцеловал Урсулу. На следующий день он собрал новый передатчик. Первое сообщение из Москвы было неожиданным: “Спрячьте передатчик и возьмите отпуск на четыре недели”. Как правило, шпионы Красной армии не получали отпусков. На самом деле Центр пытался оценить ущерб, нанесенный мукденской агентуре. В тот вечер Урсула и Йохан ужинали жареной утиной кожей, супом из акульих плавников и зеленым чаем. “Мы устали, были близки и счастливы”.
Начался их странный медовый месяц. “Пекин – райское место”, – писала она родителям. Они постепенно приходили в себя, шаг за шагом стараясь “наслаждаться каждым часом тех редких дней, когда можно было забыть об опасности”. Зубная боль утихла, одолевавшая Урсулу еще перед отъездом из Мукдена слабость почти прошла. Сон восстановился. Они свозили Мишу на озеро у Летнего дворца, поднялись в горы, бродили по улочкам города и читали книги. Йохан был нежен и внимателен, русская куколка осталась в прошлом. “Мы не ругались, – писала она. – Йохан был счастлив, потому что мы жили вместе. В моих воспоминаниях тот август в Пекине озарен теплым светом”.
Спустя четыре недели они снова собрали передатчик. Йохан спал, когда из Москвы поступило сообщение, категорический приказ, от которого у Урсулы сжалось сердце:
