Веронцы рассыпались в заверениях.
— Мне будет недоставать вас, дорогой друг, — лицемерно сказал Тропинин, довольный таким оборотом дела. — Но служба есть служба.
Ему предоставили люкс в лучшей гостинице Вероны под знаком «7 x 7». После осмотра города и торжественного обеда в мэрии гостю дали возможность отдохнуть. Он прилег на диван, полистал альбомы с видами местных достопримечательностей и задремал. Последней мыслью, промелькнувшей в мозгу, было: как на разных гермеситских языках передается понятие сна? Должно быть, у матов — бесконечность, у химов — растворение, у физов — очарованность, у истов — мир или нет, перемирие. А у агров?…
Его разбудил робкий стук. Тропинин протер глаза, отворил дверь и впустил в комнату толстого мужчину с мясистыми губами и живыми черными глазками.
— Извините за непрошеный визит, но крайняя необходимость принудила меня просить вас о помощи.
Тропинин насторожился: только этого ему не хватало.
— Вы, должно быть, ошиблись, я нездешний и, право, не уверен, что могу быть чем-нибудь вам полезен.
— Я знаю, легат, вы с Земли. Именно к вам я и хотел обратиться. Моя фамилия Сторти.
— Уж не тот ли наставник, который поощрил Рома Монтекки на преступное похищение?
— Тот самый. Я вижу, вам уже все известно.
— Еще бы!
— Вы верите тому, что пишут газеты?
— У меня нет оснований не верить.
— Позвольте присесть?
— Милости прошу.
— Не возражаете, если я возьму из холодильника банку ячменки? Горло пересохло.
Тропинин с любопытством наблюдал, как бесцеремонный посетитель полез в холодильник, достал оттуда несколько банок местного пива, открыл одну, выпил залпом, опорожнил наполовину вторую и только после этого плюхнулся в застонавшее кресло.
— Итак, легат, все, что там о нас насочиняли, — враки.
— И похищения не было?
— Не было. Был побег двух влюбленных, которых родители собрались насильно разлучить. — И он рассказал историю Рома и Улы.
— Ром Монтекки и Ула Капулетти. Какое странное сочетание, — сказал Тропинин.
— Да, инспектор, агр и мата, кто мог подумать!
— Я не об этом. Значит, сейчас они в безопасности?
— Ненадолго. Не сомневаюсь, что эти сукины сыны скоро обнаружат их домишко, и тогда — страшно подумать.
— Так чего же вы от меня хотите?
— Вы могли бы попросить Великого математика, чтобы их оставили в покое. Стоит ему сказать словечко…
— Поймите, Сторти, я не имею права вмешиваться во внутренние дела Гермеса. Не говоря уж о том, что не поздоровится мне лично, это может повести к осложнениям космического масштаба. Сами понимаете…
— Понимаю, — сказал наставник с горечью. — Хотя я ни черта не смыслю в математике, отличить одну пару от нескольких миллиардов способен даже такой кретин.
— Зря вы иронизируете.
— Иронизирую? С чего вы взяли?
Физиономия Сторти излучала простодушие. Тропинин так и не решил, что на уме у толстяка. У самого у него на душе остался неприятный осадок. Вполне возможно, что он перестраховывается: руководство Гермеса придает слишком большое значение его миссии, чтобы отказать в пустяковой просьбе. А если она не столь уж пустяковая, если эта любовная история в самом деле затрагивает болевые точки гермеситского общества? Тогда ему вынуждены будут отказать, могут даже объявить персоной non grata, постаравшись одновременно дискредитировать перед Землей. Сходные ситуации уже возникали в его практике, и Тропинин знал, с какой болезненной щепетильностью там реагируют на каждый действительный или мнимый промах своих дипломатов. Нет, все правильно, нельзя поступить иначе, хотя судьба молодой пары его по-настоящему волнует. К тому же он уже однажды ввязался в здешние свары.
Сторти потягивал ячменку и деликатно молчал, словно догадывался, что землянин еще раз взвешивает возможность заступиться за Рома и Улу, и оставлял решение на его совести. Потеряв надежду, он встал.
— Еще раз извините, легат, за вторжение и разрешите откланяться.
— А почему бы вам не обратиться с жалобой в Сенат? Ведь, насколько мне известно, кланы у вас равны и не существует формальных запретов на подобный брак.
— Благодарю за совет. Признаюсь, такой логичный ход не пришел мне в голову. Я им непременно воспользуюсь.
Тропинин почувствовал, что краснеет, и поторопился как-то загладить свою неловкость.
— Ну а лично вам, синьор Сторти, ничто не угрожает? По тому, с какой страстью на вас набросилась печать…
— Плевать я хотел на этих борзописцев!
— Не опасаетесь, что против вас может быть возбуждено уголовное дело?
— Я не совершил ничего противозаконного.
В дверь громко постучали. Не ожидая позволения, в номер вошел коренастый мужчина в сопровождении целого отряда полицейских роботов.
— Я префект Вероны. Прошу прощения, синьор легат, что по нерадивости охранника к вам проник посторонний. Виновный понесет должное наказание.
— У меня нет никаких претензий.
— Благодарю за снисходительность, но долг службы обязывает.
— Что ж, мне пора, — сказал Сторти.
— К сожалению, — обратился к нему префект, — я вынужден просить вас пойти с нами.
— Что такое?
— Вы арестованы за нарушение общественного порядка. Вот ордер.
— Но позвольте, задерживать человека только за то, что он побывал у меня в гостях, по меньшей мере бестактно.
— Вы меня неверно поняли. Ордер на арест этого человека выдан прокурором провинции Кампанья по обвинению в организации похищения синьориты Капулетти. Мы разыскиваем ее уже несколько дней, и я крайне сожалею, что нам приходится брать преступника под стражу при таких обстоятельствах.
Он мигнул своим роботам, и те моментально защелкнули на запястьях Сторти наручники.
— Как видно, я недооценил нашей юстиции, — сказал наставник со смехом.
— Однако, префект, вы можете, видимо, отпустить моего гостя под залог? Я готов уплатить требуемую сумму.
Тропинин полез за бумажником.
— Я бы не рекомендовал вам вмешиваться в это дело.
— Префект прав. Оставьте при себе ваши деньги, легат. Кстати, вряд ли их хватило бы — размер залогов у нас ой-ей-ей! Один мой приятель в Мантуе попал в аналогичную ситуацию, и ему пришлось выложить, если память мне не изменяет, десять тысяч семьсот пятьдесят две сестерции. Я предпочитаю посидеть. Надеюсь, не слишком долго.
— Дружки у вас, видно, из того же теста, — съехидничал префект.
— А как же, с кем поведешься, от того и наберешься.
— Ладно, пошли. Мое почтение, легат, желаю вам приятного пребывания в нашем славном городишке.
Когда они были уже у порога, Тропинин спросил:
— Постойте, я хотел бы задать один вопрос синьору Сторти. Скажите, ваше имя не Лоренцо?
— Нет, почему вы так решили? — удивился толстяк.
— Неважно, — улыбнулся Тропинин. — Уверен, что недоразумение быстро уладится.
Сторти пожал плечами и, ведомый своими стражами, отправился в веронскую тюрьму.
2
Синьора Монтекки занималась рукоделием, сидя у изголовья кровати, на которой лежал ее муж. Несколько часов назад его отпустили из клиники, наказав соблюдать полный покой. Всего одна неделя, а вся их жизнь пошла верх тормашками. Нет с ними сыновей: один где-то в Свинцовых горах, другой — в бегах. Неизвестно, куда запропастился и Сторти, не у кого узнать, что с Ромом и Улой. Выходить на улицу небезопасно, можно нарваться на какого-нибудь кланового патриота, причем не знаешь, кого следует остерегаться больше — своих или чужих. То и дело звонят с угрозами — пришлось выключить телефон. Давеча их робот пошел, как обычно, закупить съестного — какие-то молодчики выбили ему глаз и смяли ребра, бедняга еле приполз домой. Она вздохнула.
— Анна, — прошептал больной, поглаживая ее руку. — Я очень виноват перед тобой и мальчиками.
— Лежи спокойно, дорогой, тебе нельзя волноваться.
— Во всем моя вина. Я уделял слишком мало внимания сыновьям, не смог привить Рому преданности своей профессии. Люби он ее по-настоящему, ничего такого не могло бы случиться.
Нет, болезнь не изменила образа его мыслей. Он по-прежнему стоит на своем: осуждает Рома и прощает Геля. Она промолчала.
— Скажи, Анна, кто-нибудь из управы справлялся обо мне?
— Да, — солгала она, — они желают тебе скорей выздороветь.
— Значит, меня все-таки не забыли. Признаюсь тебе, я боялся, что после всей этой истории никто не захочет со мной знаться. Я был несправедлив к товарищам, с которыми бок о бок проработал двадцать лет. Двадцать ведь?
— Да, дорогой, ровно двадцать, — сказала она, с горечью подумав, что даже сейчас у него в голове одна работа.
— А Сторти не появлялся?
— Нет.
— Если объявится, не пускай его на порог. Развратитель!
