— Пожалуй, это самая чудесная куча, которую парень наложил в своей жизни, — заметил Старр.
XXVIII
В 22.50 русские решили посовещаться между собой и временно отключили внешнюю связь; президент воспользовался этим, чтобы отлучиться в туалет. Он отсутствовал считанные минуты, а когда вернулся, то решил было, что цепная реакция уже добралась до Советского Союза и что его вожди дезинтегрируются прямо у него на глазах.
— Господин президент…
Слов Ушакова было почти не разобрать, и переводчику пришлось дважды просить прибавить звук.
— Только что мы получили новую информацию. Глава албанского государства отдал приказ начать операцию сегодня в шесть утра, то есть на десять дней раньше назначенной даты. Думаю, это было сделано в ответ на наше предупреждение. По-видимому, они хотят предотвратить вмешательство с нашей стороны.
Президент взглянул на висевшие на стене циферблаты, показывавшие время всех часовых поясов. 22.55 в Вашингтоне, 5.55 в Москве, 10.55 в Пекине…
— Сколько сейчас?
Все смотрели на него, не понимая.
— Сколько сейчас в… — Он не мог вспомнить название этой чертовой страны. — Время «борова»?! — взвизгнул он.
— Четыре пятьдесят пять утра, сэр, — ответил генерал Хэллок.
— Когда диверсионная группа будет на месте?
— Господин президент, — закричал Ушаков, — мы не можем пойти на такой риск.
— Когда мы имели в запасе десять дней, мы могли рисковать, но теперь, если они провалятся…
Президент почувствовал, что с его плеч спало тяжелое бремя: у него больше не было выбора.
— Поднимайте бомбардировщики, — сказал он.
Генерал Хэллок смотрел на русских.
— В чем дело, генерал? — выкрикнул президент. — Вы, может, ждете приказа русских?
— Действуйте, генерал, действуйте! — проревел маршал Храпов. — Я уже отдал приказы!
Румяное лицо генерала стало пепельно-серым. Он набрал на пульте код. Голову ему сверлила одна-единственная мысль: у президента Соединенных Штатов создалось впечатление, что он ждал приказа коммунистов.
— Отзовите диверсионную группу.
— Невозможно, господин президент. Они на месте и уже приступили к выполнению задания.
Президент внезапно побледнел.
— Они погибнут под нашими же бомбами.
— Они профессионалы, сэр.
Президент снова бросил взгляд на седьмой экран. Никогда в жизни он не видел более пустого экрана.
XXIX
4.40
Закончен монтаж ядерного щита. Литтл с удовлетворением наблюдал за своими людьми. Ни следа нервозности. Он, скорее всего, командовал диверсионной группой в последний раз и был горд, что под его началом профессионалы такого уровня.
4.55
Литтл не отрывал глаз от циферблата своих часов.
5.10
Колек должен был сдаться албанцам в 5.15. Еще пять минут. Старр поймал себя на том, что ждет, когда раздастся выстрел или пулеметная очередь. Если канадца убьют, то «боров», по плану, будет уничтожен взрывом щита. Бомба была похожа на огромную, перевернутую изумрудную черепаху, соединявшуюся лапами с их электронными комбинезонами; попадание пули в кого-либо из них или в «фартук» самой бомбы немедленно вызовет взрыв мощностью в двадцать мегатонн. Согласно расчетам, радиус зоны полного разрушения должен был составить сорок километров. Взрыв объяснили бы аварией, вызванной сверхмощностью «борова», — так уже сделали несколькими годами раньше в китайском Цинхае.
— Вот солидарность так солидарность. Не находите, майор? — заметил Старр. — Нам достанется, но и им тоже достанется. Надеюсь, негодяи, вас ждет долгая счастливая жизнь!
5.14
Колек с поднятыми руками шел к пулеметному гнезду, чувствуя легкое напряжение в затылке. Затем он остановился, продолжая всем своим видом показывать, что сдается. Ему пришлось ждать несколько секунд, и он уже подумывал, не стоит ли рискнуть и сделать еще шаг-другой, чтобы его заметили, как увидел направленный на него ствол пулемета. Орел или решка, подумал он, — и если бы это была его последняя мысль, потомки сказали бы, что она недостойна такого рода повествования. Вместо очереди в живот раздался крик, затем еще один, и он прошептал, ощутив капли холодного пота на лбу: «Спасибо, господа». Когда солдаты с оружием наизготове окружили его, он представился с помощью заученной албанской фразы как «американский диверсант, желающий сдаться». Его скрутили, и в считанные минуты он очутился на командном пункте — в деревянном бараке, который, должно быть, уже использовали в том же качестве в какой-нибудь балканской войне сотню лет назад. Он сделал заявление на английском — со спокойствием тем более неподдельным, что к нему примешивалось облегчение, — и это сразу же произвело ошеломляющий эффект. Пункт быстро заполнился людьми, самоуверенными и неразговорчивыми; их пронзительные глаза изучали Колека со смесью ненависти и любопытства. У всех этих революционных «маршалов» был несколько наполеоновский вид, что отчасти объяснялось их широкими серыми военными плащами и их молодостью.
Едва он ответил на первые вопросы, как дверь отворилась, и все расступились, давая проход самому Имиру Джуме.
Воздействие личности диктатора проявилось странным образом — как если бы оно сократило, по крайней мере, вполовину число присутствовавших. Трудно было противостоять внутренней силе, исходившей от этого последнего коммунистического вождя, всецело верного учению Сталина. Это, наверное, аура, подумал Колек. Он не сомневался в том, что дух этого человека даст энергии в сто раз больше, чем дух заурядного представителя рода человеческого.
Маршал молча выслушал его. Одевался он явно в спешке: на нем была белая рубашка с расстегнутым воротом, серые армейские брюки и наброшенный на плечи военный плащ. По обе стороны от него стояли генерал Чен Ли в албанской военной форме, руководивший группой китайских инженеров, и генерал Кочук, племянник и будущий преемник Имира Джумы, — молодой человек, чертами лица напоминавший Чингисхана, причем такое сравнение было бы скорее комплиментом.
Канадец указал им на карте местонахождение пещеры с таким хладнокровием, словно выступал с лекцией в Высшей военной школе. Имир Джума слушал с непроницаемым, невозмутимым видом. Он был повелителем и собственных эмоций и окружавших его людей. Все в нем было чистой волей к власти. Такие не ездят на «фольксвагенах».
— У нас с собой портативная атомная бомба в двадцать мегатонн. Под ее защитой мы дойдем до цели, которую намереваемся нейтрализовать. Так что я рекомендовал бы вам отдать военным приказ, чтобы они не палили в этом секторе. Всем военным. Бомба соединена с нашими электронными комбинезонами. Пуля, даже простая царапина, вызовет взрыв, и ни от нас, ни от вас, господа, ничего не останется; в этом секторе будет разрушено все — установки, хранилища, да и вообще вы лишитесь приличной части страны.
— Говорите по-французски, — оборвал его Джума. — Я гораздо лучше знаю французский, чем английский. Продолжайте.
— Уверен, что если вы посмотрите на эту ситуацию как военный, то признаете, что вы не можете помешать нам выполнить нашу задачу. Поэтому я предлагаю вам отдать соответствующий приказ немедленно. Я также должен попросить всех присутствующих здесь генералов и самого маршала сопроводить меня до пещеры и лично проследить за тем, чтобы за время операции не было сделано ни одного выстрела. Выступить предлагаю немедленно. Сейчас пять сорок пять, а если я не вернусь к своим в шесть ноль пять, они произведут взрыв. Эти люди — профессионалы, и можете не сомневаться: ровно в шесть ноль пять все взлетит на воздух — они сами тоже, разумеется. Сейчас пять сорок шесть.
5.46
Старр раздумывал о том, что подорвать себя бомбой в двадцать мегатонн — это что-то в духе «сумерек богов», и такой старый вояка, как он, должен радоваться возможности умереть именно так. Но оставалось еще девятнадцать минут, и каждая выигранная секунда работала на них. Не было слышно ни выстрелов, ни пулеметных очередей, и более чем вероятным казалось то, что Колек сейчас в безопасности, в руках высшего албанского командования. У Старра не было предчувствия смерти. На кону была не его собственная жизнь, а жизнь трех миллиардов людей. Приятно ощущать, что ты не одинок.
— Можно сказать вам одну вещь, майор?
Это был поляк. Он стоял в нескольких метрах слева от Литтла и улыбался.
«Он улыбался. Краешками губ: улыбка превосходства, одновременно хитрая и фанатичная. Думаю, спасло нас то, что я все время ожидал от него чего-то подобного. В такой команде, как эта, должен был найтись один психопат. Правда, его бы я как раз заподозрил в последнюю очередь — чертовски набожный, а значит, преданный… ну этому, как его, делу спасения души. Честно признаться, если я от кого и ждал срыва, так это от янки». Так, должно быть, говорил Литтл генералу Макгрегору, британскому военному атташе в Белграде, через пару дней.
