— Юра, они все, кто в торговле, воры. Только ты один этого не понимаешь.
— Если ты такое письмо напишешь, объявлю тебе войну, — решительно выпалил я. В это мгновение я почему-то представил Милу и добавил: — И никогда с тобой не помирюсь. Учти — ни-ко-гда!
— Лады, — неохотно согласился Вовка. — Не буду. Дружба! Дружба дороже всего на свете.
Я понял: он не хочет терять со мной приятельских отношений. Дружба, понятное дело, дороже всего, он прав.
Не знаю, поверил ли моей угрозе Вовка, но больше о тёте Даше Малковой разговоров не заводил.
…Талантом Кудряшов обладал небывалым. Аж мне завидно стало — со всеми ребятами перезнакомился вскоре. И не только в ближайших дворах проходных. Водились мы и со всякой уличной пацанвой — на одной Свободе живём. Он сразу для них свой стал. И круг наших общих знакомых значительно расширился. И кличку ему дали: Вовка Ленинградский.
…Чтобы всё было по-честному, мы, разделившись, как заведено, на красных и чёрных, стали устраивать «охоты на языков» — тоже полезная игра. Не из простых. Вовка придумал.
Ни на день он не прекращал и ловлю чирикалок. Неслыханное дело — Вовка варил из них супы! И, по его уверениям, необыкновенно вкусные и питательные. Для матери. И называл «королевским деликатесом». Смысла этих слов я тогда ещё не постиг. Догадывался.
Мне жаль птах, поэтому в воробьиной охоте никогда не участвовал. Зато нравилось лакомиться «калачиками» — незрелыми семенами какого-то травяного растения, зелёными горошинками из стручков акации — мы вместе облазили все деревья в округе.
Вовка обычно набирал полную тюбетейку — из Ленинграда в ней приехал — и дома варил кашу. Не в тюбетейке, понятное дело, — в большой консервной банке на электроплитке, сооружённой им самим. К огорчению моего друга, спираль часто перегорала, не выдерживала. Вовка тайно подключил плитку — их дом почему-то не обесточили, как многие, расположенные рядом. И наш — тоже.
Вовка мне объяснял: дома́ в округе — частные, а у них — «учреждение». Государственное. Важное!
— А чем в нём занимаются? Какой работой?
— Я этого не знаю. Пишут что-то. Нам с мамой запрещено о них рассказывать. Я, честное тимуровское, не имею представления. И ты ни о чём никого не расспрашивай, Юра.
И я, каждый раз проходя мимо вахтёра на первом этаже, всегда называл себя и к кому иду — учить вместе с Вовкой уроки. Лгал, прзнаюсь. Кудряшов подсказал.
На чердаке своего дома, открыв замок, висевший на массивной дверце, ржавым гвоздём, он сразу по приезде продолжил охоту на голубей-сизарей, которые на чердаке жили стаями с довоенных времён. Весь чердак был усыпан их помётом.
Постепенно Вовка переловил нехитрым приспособлением из дырявого тазика, щепочки и куска шпагата пернатых аборигенов. Кто не попал в ловушку, улетел куда-то, наверное через слуховое окно, и где-то нашёл безопасное пристанище. Вовка сокрушался об ускользнувшей добыче и всё пытался разгадать, как они от него улизнули, пока я не указал на небольшое полукруглое отверстие в крыше — слуховое окно.
Птичий приварок, к моему удивлению, не сразу, но поставил на ноги Вовкину маму. Когда Кудряшовых привезли с вокзала, тётя Лена и ходить-то не могла от голодной водянки. Еле передвигалась. Лишь с чужой помощью. И это ещё что! В Ленинграде умер от голода брат Вовки, едва не дотянув до шестнадцати. Они с тётей Леной укутали его в мокрые тряпки, чтобы легче было замороженным катить по обледенелым улицам, и Вовка волоком по тротуарам утащил брата на Пискарёвское кладбище. Ведь еды-то ему, старшему, требовалось поболее. Вот он и не выдержал. Калорий, чтобы выжить, не хватало, объяснил мне Вовка.
…Кудряшов со временем обследовал чердаки всех близлежащих домов, куда он мог проникнуть и где водились голуби, а за наличниками окон таились воробьиные гнёзда. И на Свободе, и на Пушкина. Да и на Труда наведывался. Добытчик! Робинзон Крузо!
За вороньими яйцами Кудряшов совершал набеги на остров (который почему-то звали садом-островом), ухитряясь забираться на высоченные вековые тополя, недоступные ни одному из нас. Опасное занятие — вороны могли напасть стаей и сбросить с дерева. Глаза выклевать, например. Я о таком слыхивал. Но Вовка — храбрец! Настоящий охотник. Отважный. Рыбу подсекает на самодельный, выточенный им из куска стальной проволоки крючок даже удачнее, чем иные взрослые на настоящий заводской «заглотыш». Всё у него получается, за что ни возьмётся. Мы почти неразлучны. Встречаемся каждый день.
…После двух-трёх нырков вылезаю на берег и подробно рассказываю другу обо всём, что видел на кладбище. Показываю, конечно, и свои сокровища — гильзы. Делюсь. Со всеми. Чтобы никого не обидеть: ни Бобынька, ни Славика, ни Игорёшку, ни комиссара отряда Вовку.
И тут меня осеняет: а что произошло с самолётом погибшего лётчика? Где он? Винт, ясное дело, пришпандорен к могильному памятнику. А сам «ястребок» куда делся? Если остался на нейтральной территории, то там, следует полагать, до сих пор и находится.
В воображении возникает краснозвёздный серебристый самолёт — без пропеллера. Он одиноко накренился в густой траве на поляне, точно такой, какую я недавно пересёк в бору по пути с кладбища. Нет, «ястребок» притулился возле двух елей, их разлапистые ветви надёжно укрывают боевую машину от чужих глаз — никакой фашист не заметит. К тому же эта местность наверняка уже отбита у врага. Остаётся лишь установить, где она находится. Полагаю, лётчикам, друзьям Луценко, было не до подбитого самолёта — вперёд, только вперёд и как можно быстрее — вот их цель! К победе!
Вовка, поглощённый колыханием пробочного поплавка на мелкой волне, не пытается оспорить меня. Это ещё больше укрепляет мою уверенность, что «ястребок» Героя существует, и его следует как можно быстрее разыскать и отремонтировать. Кому поиском заняться, как не мне? Решено. Еду! Чтобы обнаружить летательный аппарат и занять место погибшего. Хочется верить, что топливный бак миновала шальная пуля и он ещё наполовину заполнен бензином. Так что до ближайшего нашего аэродрома дотяну!
Вот только закавыка: необходим новый пропеллер. Сделать его поможет мне Вовка — мастер на все руки.
Предлагаю другу приступить к делу немедленно — не терплю что-то откладывать на пото́м. Пото́м — значит никогда. И мама так говорит: всегда всё делать надо сразу, как бы сильно ни устал или некогда. Вместе с новым пропеллером на фронт захвачу побольше листовок. Чтобы разбрасывать из своего самолёта. Вижу — мысленно — большой заголовок в центральной газете: «Юный лётчик громит фашистов». Это обо мне!
…Итак, удочку на плечо, забираем улов и червей в баночке и приступаем к самому важному сейчас в моей жизни делу.
Но прежде всем штабом бежим на Митрофановское кладбище. Вовка тщательно измеряет тёти-Лениным портняжным метром, захваченным в последнюю минуту из ленинградской квартиры вместе с золочёными напёрстком и иглой в бархатной алой малюсенькой подушечке и миниатюрными, тоже позолоченными, ножницами — в кармане халата оказавшимися. (Её теперь они спасают — дают возможность немного подзаработать.) Начштаба сейчас винт набрасывает на клочке обоев — чертёж будущего изделия, точную копию. Толковый парень! Напрасно я с ним поначалу повздорил. Верно он рассуждает: здоровье мамы дороже воробьёв и голубей. Если б их в Ленинграде водилось столько, сколько в Челябе, брат остался б жив… Да и не только он.
…Не столь просто раздобыть подходящего размера деревянный брус. Но мы нашли. Его лишился один дальний забор. На другой улице. Нам брус нужнее. Да и через день хозяева дыру залатали — никто в обиде не остался.
Мастерскую устроили в нашем сарае. Как нельзя кстати пригодился дедовский плотницкий инструмент. Все рубанки, ножовки, стамески, коловороты и прочие бесценные богатства мы нашли в образцовом порядке — лежали, засолидоленные, в специальном большом чемодане и висели в настенных, из засохших кожаных ремней, держалках над верстаком. Вовка, оказывается, умел и столярничать: в Ленинграде ещё до начала войны в модельном кружке «Умелые руки» занимался.
Винт получился на загляденье. Два дня по очереди шлифовали его наждачной шкуркой. На покраску вымакали почти бутылку красных чернил — Вовка в бывшем судейском чулане нашёл. Сейчас они никому не надобны, а нам… К тому же — ничейные.
Одно лишь меня смущало — пропеллер великоват. С меня ростом.
— Ништяк, — успокаивает Вовка, — зато нетяжёлый. Липа. Дотащишь. До фронта не так далеко. Если к воинскому эшелону подцепишься удачно, то через несколько дней — на месте. Порядок! Тебе повезёт, уверен, — вдохновляет он. — В таком деле не может не повезти. Дело-то наше правое. Значит, мы победим во всём, за что возьмёмся.
Развёртываем школьную карту СССР, размечаем с Вовкой согласно последним сводкам Совинформбюро. До фронтовой линии действительно не так далеко — напрямую всего около шестнадцати сантиметров.
