Лицо полковника еще более помрачнело.
— Как Вы вообще дошли до этой темы?
— Я упомянул, что вынужден был вследствие давней болезни съездить в Швейцарию, и это стало поводом, чтобы прочесть мне целый доклад о необходимости готовить врачей здесь, дома. Вы же знаете, господин полковник, как он любит себя слушать.
— Уж не хотите ли Вы сказать, что Вас только за тем и вызвали в Конак, чтобы Вы это все слушали? Вы позвонили мне утром в четверть девятого, а сейчас десять минут третьего!
Михаил пожал плечами.
— После этого звонка я явился к генералу Петровичу и вынужден был до половины второго ждать, пока король меня примет.
— Вы сами просили об аудиенции?
Михаилу этот допрос начинал действовать на нервы.
— Нет, это была идея генерала Петровича.
— Вы ждали аудиенции пять часов. А сколько Вы были у короля?
— Вам не кажется, господин полковник, что Вы устроили здесь мне довольно неприятный допрос? — раздраженно спросил Михаил.
— Как долго Вы были у короля? — настаивал Машин.
— Минут десять или четверть часа.
— Вы приехали в Конак в половине девятого и оставались там до двух, значит…
Михаил перебил его:
— В начале девятого я позвонил Вам, около девяти я был в Конаке и ушел оттуда около двух.
— Куда?
— По совету лейтенанта Богдановича я выпил кофе на террасе «Сербской короны». Откровенно говоря, я был озадачен, когда он мне передал, что я должен с Вами встретиться здесь, в расположении части полковника Мишича. Я полагал, что Вы не хотели, чтобы Вас сегодня видели вместе с Мишичем.
— Я всего лишь участник именин Славы. Посмотрите вокруг, здесь множество офицеров на пенсии. Поэтому я выбрал этот день для путча. Праздник даже нашим людям хороший повод приехать в Белград. Впрочем, отовсюду приходят хорошие вести, кроме Ниша.
— Там стоит Моравская дивизия?
— Сначала на нашей стороне была только дивизия Дрина, затем последовала Шумадия, потом еще Тимок. С момента, когда Дунайская дивизия здесь, в Белграде, перешла также на нашу сторону, у нас четыре дивизии из пяти. Нам не нужно ждать, пока Морава размышляет. Когда они увидят, что оказались одни против успешно проведенного переворота, у них не будет другого выбора, как только присоединиться.
Оба офицера стояли в стороне от остальных гостей, которые укрылись от палящего солнца в тени специально сооруженного для этого дня и покрытого дубовыми листьями павильона. На другом конце двора солдаты, поддерживаемые тремя гуслярами, пели веселую народную песню. Через открытую дверь обеденного зала можно было видеть оставшуюся половину пирога Славы и охранявшего его солдата, который безуспешно воевал с мухами. Пирог утром был освящен, половину торжественно разрезали командир, старейший капрал и представитель третьего сословия и раздали рано пришедшим гостям. Вторую половину оставили на вечер.
Солдатам были предложены закуски, вино и водка. Гости сидели за длинными столами в беседке. Раздавался гул возбужденных голосов, и они становились все громче. В море лиц Михаил обнаружил лицо полковника Мишича и узнал нескольких офицеров — он видел их рано утром. Мишич болтал с каким-то штатским в поношенном костюме, который напоминал птичье пугало. Видимо, штатский рассказывал какой-то анекдот, потому что полковник громко хохотал. То, что Мишич был в состоянии веселиться подобным образом в день, который для него и его товарищей мог кончиться сущим адом, наполняло Михаила и злостью и восхищением.
— Ваш друг Мишич веселится на славу, — заметил он Машину.
— А почему бы и нет? Ему-то, в отличие от Вас, терять нечего.
Во второй раз за этот разговор Михаил почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.
— Что Вы хотите этим сказать, господин полковник?
— Его же не сделали личным адъютантом короля. Да он бы такого повышения и не принял.
— А я от такого повышения лишь потому не отказался, — в тон ему ответил Михаил, с трудом сдерживаясь, — что тогда стало бы очевидным мое отношение к Александру. Его и генерала Петровича я оставил в уверенности, что они сумели меня заполучить. В конце концов, это всего лишь на двадцать четыре часа, точнее сказать, на двенадцать часов. И позвольте вот еще что заметить, господин полковник: в случае, если следующий король мне тоже предложит этот пост, я откажусь. Я уже был королевским адъютантом, и это была большая честь для меня, но — никогда больше! Потому что в ближайшем будущем такого короля, как Милан Обренович, не предвидится.
Машин успокаивающе положил руку на плечо Михаилу.
— Спокойствие, молодой человек. Я не хотел Вас обидеть. Вы были до сих пор за границей. Знаете ли, мы тут уже долгие месяцы живем этими планами, и все время на глазах у тайной полиции. Я сам включился в это дело прошлой осенью, когда вернулся из России. Тогда нас было меньше дюжины, а сейчас — настоящая организация: больше ста пятидесяти членов по всей стране, большинство из них офицеры, есть несколько курсантов военной академии. Если провалится хотя бы один, мы все погибли. Надеюсь, теперь Вы лучше понимаете, почему я так нервничал.
— Но у Вас не было ни малейшего повода подозревать меня, — возразил Михаил.
Машин на это ничего не ответил.
— Мы не хотим переворота под лозунгом apès nous le déluge,[78] не собираемся погрузить страну в хаос. Наша цель — мирный переход от господства произвола к господству права.
— Здесь мы с Вами едины. Только я бы не называл это мирным переходом, если при этом погибнет множество людей.
У Машина дрогнули кончики усов.
— Этот пункт неоднократно и подробно обсуждался. Как я уже говорил, необходимо всячески избегать ненужного кровопролития; но есть очевидные вещи, которые Вы, по-видимому, не хотите замечать. Победа над политическим противником состоит в том, чтобы пережить его. Вспомните короля Милана. Он отрекся от престола, покинул страну, в ответ на обещание никогда не возвращаться получил от русских два миллиона, но через пять лет снова оказался в Белграде, а три месяца спустя был уже на троне.
— Он был назначен только главнокомандующим армией.
— Это уже казуистика. Он был королем. — Машин украдкой оглянулся. — Нам лучше сейчас расстаться. Нежелательно, чтобы личного адъютанта короля заметили в обществе подозрительной личности. Вы сказали до этого, что приняли повышение, чтобы не вызвать подозрений. Но именно это и делаете, беседуя со мной.
— Я всегда могу сослаться на незнание теперешней обстановки. Меня здесь не было три года. Откуда мне знать, кто впал в немилость, а кто нет?
Во двор въехали рысью несколько кавалеристов.
— Светловолосый капитан, который как раз спешился, зять Цинцар-Марковича, Йован Милькович. Приличный парень. Мы, собственно, хотели вовлечь его в заговор, но потом отказались от этой идеи. Из-за его тестя это было бы слишком рискованно.
— Я встречал его сегодня утром в Конаке, он как раз сменился, когда я пришел. Его жена должна сегодня родить первенца.
— Она прелестное молодое существо. Надеюсь, все обойдется. Это счастливая молодая пара. Итак, я лучше уйду. Вечером снова встречаемся здесь, в каптерке фельдфебеля. Она расположена с задней стороны здания. Приходите, если сможете, но будьте осторожны. В крепости отнюдь не все на нашей стороне.
Он удалился, а Михаил присоединился к группе, приехавшей вместе с капитаном Мильковичем. Трое из них показались ему знакомыми, и он припомнил, что видел их сегодня на встрече в офицерском клубе. Худощавый, сильно загорелый лейтенант Милутин Лазаревич носил темно-синюю с вишнево-красными отворотами форму саперов, коренастый невысокий Войя Танкосич был в синей с зелеными полосками форме пехоты, а элегантный капитан Люба Костич — в голубой с желтой шнуровкой форме лейб-гвардии.
— Вчера вечером ты сбежал из-за карточного стола. Наверное, у твоей жены начались уже схватки, — поддразнивал Танкосич светловолосого Мильковича, который со своими длинными конечностями и светлой кожей напоминал афганскую борзую посреди стаи коротконогих лохматых дворняжек. — Просто ты наверняка хотел явиться домой с выигрышем, не так ли?
— Я не говорил, что у нее схватки, — протестовал Милькович, — но вообще-то в любой момент они могли начаться. Да и выигрыша, собственно, не было, так, пара динаров.
— А как насчет реванша? — спросил лейтенант Лазаревич. — Мы могли бы сыграть прямо сейчас в комнате ординарцев.
— Нет, сейчас действительно не могу. Хотел только по-быстрому чего-нибудь перекусить и поехать домой.
— Оставь его, он нужен своей жене, — рассмеялся капитан Костич.
— Это зачем же? — хихикнул Лазаревич. — Он свое дело сделал, теперь ее очередь.
Сопровождаемый шуточками, Милькович покинул группу. Хорошее настроение заговорщиков озадачило Михаила. Эти люди веселились, как школьники перед экскурсией, и, наблюдая за ними, он размышлял о том, что они ни на минуту не задумались о том, кому из них в эту ночь повезет остаться в живых, а кому нет.
