— Куда мне их, — возразил князь. — Солить, что ли.
Анита на прощанье нежно обняла старика:
— Мы вернемся, дядюшка… У вас я оставляю свое сердце.
— Хорошо погудели, — подтвердил Никита. — Жаловаться грех. Поберегите себя, Егорий Александрович.
Когда выехали из гаража, князь с порога дома наложил на них крестное знамение…
До аэропорта в Ницце добрались без проблем, никто за ними не гнался, в этом Никита был почти уверен. На малозагруженной автостраде проделал несколько обычных трюков, сбавлял скорость, полз, как черепаха, потом неожиданно разгонялся, выжимая из новенького «ситроена» все его лошадиные силы, сворачивал на вспомогательное шоссе и даже в удобном месте резко перескочил на встречную трассу и с десяток километров промчался в обратном направлении. Ничего подозрительного не заметил. Повезло и в аэропорту. Тут был выбор: либо чартерным рейсом немедленно вылететь через Париж в Москву, либо дождаться полуночи и сесть на борт «Боинга», отправлявшегося прямиком в Киев. Билеты были и на тот, и на другой рейс. Никита склонялся к Парижу, где еще не бывал.
— А что, — уговаривал он Аниту, — сделаем остановку дня на три, на недельку. Погуляем по вечному городу, посмотрим всякие чудеса. Заглянем в Лувр. Деньжищ у нас куча, спасибо князю.
— Вечный город — это Рим, — поправила Анита. — Не будь таким легкомысленным, братец. Какие прогулки в нашем положении?
— Чем же плохо наше положение? Мы свободные люди и вся жизнь впереди. Только теперь и повеселиться от души.
Пытался взбодрить принцессу, но она не поддавалась. С каждой минутой делалась все более унылой, слова выдавливала из себя будто под принуждением. С ней творилось что-то неладное, Никита опасался, как бы не сломалась прежде времени. Но сломается, тоже не беда. На руках донесет до Ялты. А там Валенок и Жека Коломеец. Там все в сборе. Придумают что-нибудь.
— Анна Ивановна, — сказал строго. — Возьмите себя в руки. Совершенно нет причин для уныния. Им за нами не угнаться.
Тут она и прозрела. Глаза вдруг окатили Никиту тревожным лимонным светом.
— Никита, надо срочно позвонить.
— Куда, маленькая?
Он знал — куда. Этого и боялся.
— Домой… Ника, о том, куда мы уехали, знал только отец.
— Ну почему же, — нетвердо успокоил Никита. — Могла знать мадам. Могла подслушать. И еще служанка. Она же ясновидящая? Да мало ли еще кто. Мы иногда…
Анита уже не слушала, заметалась по залу, ища свободный таксофон, Никита еле за ней поспевал. Таксофоны были натыканы на каждом шагу, но в этот поздний час, казалось, все пассажиры одновременно решили позвонить своим близким и друзьям. Анита выбежала на площадь, освещенную электричеством, словно пожаром. Никита за ней. На минуту задержались, завороженные невероятным зрелищем. Огромная четырехпалая стальная птица, светясь бортовыми огнями, бесшумно шла на посадку прямо в море. Такое может быть лишь в фантастическом фильме.
— Ох, — выдохнула Анита. — Глазам не верю.
— Ничего особенного, — холодно заметил Никита. — Цивилизация.
Когда наткнулись на свободный аппарат, выяснилось, что у них нет ни жетона, ни карточки. Пока раздобыли жетон, ушло еще время. Анита все сильнее нервничала. Зато с Варшавой соединилась с первой попытки. Однако напрасно Анита ждала ответа. Гудок за гудком проваливался в бездну. Страх на ее лице возникал постепенно, слой за слоем, будто отражение каких-то иных глубинных чувств, наверняка разрушительных.
— Попробуй набрать еще раз. — Никита обнял девушку за плечи. Ему казалось, она сейчас рухнет. Анита заново пощелкала кнопками, но с тем же результатом. Теперь в ее глазах, устремленных на Никиту, была мольба.
— Ника, что это значит?
— Поздно уже. Скорее всего, легли спать.
— Отец не ложится в это время.
— Могли куда-нибудь отлучиться. В театр, к примеру.
— Все сразу?
— Бывают такие совпадения, кроха, с ума сойдешь… Когда я был бизнесменом…
— Ника, мы летим в Варшаву.
— Да, конечно, — кивнул он. — Куда же еще.
8
Во всем доме не горело ни одного окна, но это ни о чем не говорило: они добрались в Зомбки около пяти утра. Вся улица была темной. После бессонной ночи оба чувствовали себя вареными, хотя морозное декабрьское утро бодрило. Прошли через сад, и Анита отперла входную дверь своим ключом. Обернулась к нему, жалобно пролепетала:
— Обычно мы закрываем изнутри на собачку.
Никита промолчал. Он был готов ко всему, но, как вскоре выяснилось, не к тому, что их ожидало.
Анита зажгла свет в прихожей. В доме было тихо, как в склепе.
— Мне страшно, Ника! — прошептала принцесса, прижавшись к нему. Никита ответил тоже почему-то приглушенным голосом:
— Это мы с тобой полуночники. Добрые люди в это время спят.
Первый сюрприз ждал их в гостиной. На ковре рядом с камином в вольной позе, в чересчур вольной позе, с задранной на живот ночной рубашкой лежала женщина. Голова в растрепавшихся белых кудряшках неестественно вывернута. Можно было бы предположить, что молодая пани, приняв лишку, угрелась возле огня и случайно задремала, но Никите не надо было смотреть дважды, чтобы понять: она уже не проснется никогда.
Анита вскрикнула, подбежала к ней, склонилась, потрясла за плечо:
— Кшися, Кшися, что с тобой?!
Никита сверху холодно объявил:
— Не трогай ее. Она мертвая.
— Как мертвая? Почему? — Анита, не дожидаясь ответа, будто вспомнив о чем-то, взлетела на второй этаж, повсюду зажигая свет. Заглянула в спальню отца, там никого. С сердечной дрожью, зачем-то постучавшись, открыла дверь в библиотеку, бывшую одновременно рабочим кабинетом Ивана Федоровича. Щелкнула выключателем. Граф сидел за столом и на первый взгляд казалось, что он напряженно задумался, склонясь над бумагами, в руке, между пальцами авторучка. Таким Анита заставала отца много раз, еще ребенком любила наблюдать за ним, когда он работал; пристраивалась в кресле и сидела тихо как мышка, что было вовсе необязательно: увлекшись своими мыслями, Иван Федорович выпадал из реальности, становился глух и нем. На мгновение ей померещилось, что все так и есть: отец работает, и мертвая Кшися внизу — всего лишь какое-то досадное недоразумение, которое вот-вот разъяснится самым благополучным образом. Спасительный мираж, всплывший из подсознания, был из тех, какие возникают перед глазами умирающего, облегчая ему ужас рокового, последнего перехода.
Подойдя близко, Анита разглядела багровую полосу на шее отца и, коснувшись губами лба, ощутила ледяное дыхание вечности. Прочитала и то, что было написано на листе бумаги убористым почерком отца: «Прости меня, де…»
В следующую секунду Анита начала падать, но Никита ее подхватил и отнес в кресло. Сознания она не потеряла, как и способности к здравому рассуждению.
— Наверное, надо вызвать полицию, да, Ника?
— Конечно, сейчас вызову… Тебе лучше пока лечь. Пойдем в спальню?
— Нет, я посижу здесь. Иди звони. Вот телефон на столе.
Назвала и номер, который надо набрать, и посоветовала позвать поручика Михала Новотного.
— Мы с ним давно дружим, он хороший. И по-русски говорит.
В участке ответил дежурный, и кое-как, на смеси русского с польским, Никита сумел с ним объясниться, на это ушло минут десять. Потом вернулся к Аните, присел на ручку кресла, обнял, баюкал. Анита никак не отзывалась на его прикосновения, не сводила глаз с мертвеца за столом, который мучительно обдумывал, как ему дописать неоконченную строку. Спустя много времени Анита попросила его (не отца, а Никиту) посмотреть, что с Софьей Борисовной. Жива она или тоже убита.
— Спустишься в гостиную, справа дверь в ее спальню…
Ему не хотелось оставлять девушку одну, но послушался. Да и самому было любопытно. Спальня мадам была заперта на английский замок, на стук в дверь никто изнутри не отозвался. Подумав, Никита высадил дверь плечом. Комната была в полном порядке; широкая, с бронзовой инкрустацией кровать аккуратно застелена, никаких следов разора или борьбы, но хозяйка отсутствовала. Никиту тут же вернулся в библиотеку. Отец и дочь пребывали в том же положении, в каком их оставил, исподтишка разглядывали друг друга.
— За что? — спросила принцесса, подняв на него пустой взгляд. — Что я такого сделала?
— Крепись, кроха. Это беда. Надо ее пережить. Переживем, ничего.
— В чем я виновата? В том, что уехала с тобой?
— Не думай так. Ты ни в чем не виновата.
У нее не выкатилось ни единой слезинки из глаз, это пугало Никиту больше всего.
В знобящей тишине звук подъехавшей машины проскрипел по нервам, как резец по стеклу. Почти сразу в доме началось движение, зазвучали резкие мужские голоса. Никита спустился вниз, и двое дюжих полицейских тут же уложили его на пол и обыскали. Потом поставили на ноги, и он увидел перед собой белобрысого, средних лет мужчину в форменном полушубке. Тот что-то быстро спросил у него по-польски, увидев, что Никита не понимает, перешел на русский:
