— Прекрасно, прекрасно…
— Бригадный танец повторим, — вдохновенно воодушевляется Алик. — С летчиком!
А бригада молча вылупилась на Сашку. И Сашка стоит, бледный и такой холодный на вид, что, если ему измерить температуру, наверно, будет не больше тридцати. Сейчас Витя Саенко спросит, все ли взяли ту рыбу, которую он нашел вчера, а Сашка ответит… Ему и отвечать нечего… Само собой станет ясно. Амба!
Здорово, Витя!
Здорово, Саша!
Жили, жили, и первый раз за всю историю новейшего лова представляется случай рыбаку отчитаться перед летчиком. И надо же, чтобы этот случай предоставился именно Сашке, именно сейчас…
И когда Кузя Второй и Славка привозят простенького парнишку, светленького, худощавого, курносого, почти как сам водитель мотоцикла, то есть Кузя Второй, в форме гражданской авиации с особенно ярко начищенными ради свадьбы и ради встречи с рыбаками пуговицами, Сашка все стоит такой же холодный, а может быть, еще холоднее.
Горбову что? В конце концов, он сказал: «Если храбрый — бей шапкой перед людьми». Горбов встает и, переждав встречные аплодисменты, кашляет и говорит:
— Это нам подарок…
— Большой подарок, — подсказывает Гена, протягивая микрофон.
— Большой подарок, — послушно повторяет Горбов и смотрит на Гену.
— Не волнуйтесь, мои слова вырежем, — обучает Гена, — ваши останутся. Техника!
— Можно подумать, что вы упали к нам прямо с неба, — повторяет за ним Горбов.
Стрекочет аппарат. Парадно стоит довольный народ.
— Так оно и есть! — продолжает Горбов, а Славка делает Сашке успокаивающие знаки. — Так оно и есть…
— Вы в небе, а мы на воде, — подсказывает Гена, — заняты одним…
— Так оно и есть, — запнувшись, топчется на месте Горбов. — Прошу за свадебный стол… Короче говоря…
— Ни с места! — кричит Алик.
А Сима вдруг врезается между ними, между Горбовым и Саенко, которые стоят друг против друга, как на рапорте, врезается и наступает на Алену с Кирюхой, давно уже, едва подвезли Саенко, поднявшихся на ноги за столом. Алик, который подтолкнул Симу и показал ему на молодых пальцем, теперь хватает летчика и «преда» за плечи и удерживает на месте. Летчик понимающе трясет головой.
Сима выходит на крупный план. Он снимает Алену с Кирюхой. Не для семейной хроники, а для истории народа. Они так улыбаются, как еще не улыбались никогда. На всю катушку, совершенно одинаково, как близнецы, и это как чудо. И четыре глаза как четыре прожектора. Нет, правда, счастливые люди могут запросто освещать мир во тьме.
Сима, приседая, быстро поворачивается, смазывая другие застольные лица, и опять нацеливается на «преда» и летчика.
— Вы самый желанный гость, товарищ Саенко, — вслед за Геной опять говорит Илья Захарыч и рукой показывает гостю дорогу к столу, но тот вдыхает в себя побольше воздуха и брякает на всю свадьбу:
— А я не Саенко.
И Сима выключает аппарат. И Сашка поднимает голову. И Горбов улыбается вроде Кирюхи. И Ван Ваныч убито шлепает отвисшей губой. И Алик спрашивает:
— Как?
— У Саенко, понимаете, зубы болят. В общем, он это… в поликлинике… в больнице… Мучается, бедняга. Жуть! А меня просил подъехать, значит, подскочить… Поздравить…
— Но вы тоже из промразведки? — вскрикивает Алик и наводит на него палец пистолетом.
— Я? Да.
— Летаете?
— Я? Нет. Я наземный.
Алик обморочно бледнеет, и Ван Ваныч наливает ему стакан кисленького «узвара» из большого стеклянного кувшина — их несколько, с плавающими сморщенными дольками сухих фруктов, стоит на столе, чтобы запивать жирную еду. Он быстро наливает, но пьет сам и, сразу потея, лезет за платком. А летчик уже стоит перед Аленой и Кирюхой.
— От промысловой авиации.
И опускает перед ними на стол среди гусей и маринованных овощей новенький радиоприемник «Спидола», транзисторную шкатулку из пластмассы под слоновую кость, которую до сих пор держал в бумаге под мышкой. Весь мир под мышкой.
— Вещь, — говорит Марконя.
Кирюха и Алена, поблагодарив промысловую авиацию, усаживают летчика рядом с собой, но Алик, очнувшись, расслабленно просит:
— Извините, пожалуйста, граждане. Повторите подарок, если можно. На пленку! Гена как-нибудь подтянет текст. Надо же хоть что-то… Извините… — И берется за горло. От расстройства или свежего воздуха у него пропадает голос.
А меняются люди, смотрите-ка. Первый раз и дважды подряд извинился вдохновенный художник. И даже сказал — пожалуйста…
— Что делать, — вздыхает Алик и вяло машет рукой. — Сима! Встали. Я сказал…
— Это вам от промысловой авиации…
— Сашка! Сюда, сюда! — зовет Кирюха.
И Сашку Таранца втискивают за стол рядом с летчиком, и Киря наливает всем подряд, до кого дотягивается, а остальные наливают себе сами.
— Сашка, кто ты без промысловой авиации? — вопрошает издалека дед Тимка, демонстрируя свои передовые воззрения при отсталом возрасте.
— Ноль, — отвечает Сашка словом, коротким и быстрым, как выстрел.
— Нашей промысловой авиации ура! — поднимает тост дед Тимка.
И это не унижает любимого, страшного, бесконечного труда рыбаков, потому что его ничем, кроме предательства, унизить невозможно, и согласная с дедом свадьба от души горланит «ура» за своих воздушных друзей, а Горбов кричит и смотрит напротив, в открытый рот летчика, и видит в нем вместо одного зуба щель с припухшей, еще окровавленной десной. Решился-таки герой на экзекуцию… Вырвал зуб Витя…
Ах ты, Витя Саенко! Уговорил тебя Славка, косматый черт, тоже продать душу сатане. Лишь бы не испортить великого дня свадьбы Аленке с Кирюхой. Свет не без добрых людей, говорят. Неточно. Много добрых людей на свете. Вся бригада пожалела товарища. Не Сашку, а Кирю. Летчик отрекся от своего имени. А Кузя Второй с ними на мотоцикле ездил, значит, уже и Кузя в заговоре. Вот как! Ну, этот не проболтается, этот парень скромный…
А Сашка Таранец жрет квашеную капусту. И наливает снова.
— Давай выпьем, — говорит ему летчик и чокается с ним. — Не думал я, что ты такая дешевка, Саша.
И улыбается ему прямо в глаза.
— Витя, — грустно и чуть слышно роняет Саша.
— Будь здоров без докторов, — отвечает Саенко, звякая чаркой, не хрустальной, но звонкой.
— Витя, — поставив рюмку, сипло спрашивает Сашка, — отчего же ты не назвался? Сам себя опроверг.
Саенко держит водку во рту, раздув щеки пузырями, успокаивает ранку, глотает и говорит:
— Киношники настырные. Заставили бы позировать. А я с тобой сниматься не хочу. А выдавать… так просили свадьбы не пачкать…
— Витя, — хрипит Сашка, схватив его за руку, — выведи меня на чистую воду!
— Сам плавай, — говорит Витя, — где тебе лучше.
— Витя!
— Витя? — подхватывает Киря, клонясь к летчику.
— А мы тезки с Саенко, — объясняет Саенко, — Витя.
— Выпьем за Витю Саенко! — грохает Киря.
— Кушайте гуся. — И Аленина мама кладет летчику самый лакомый кусок, пахнущий яблоками, в докрасна загорелой корочке.
— Важная птица, — хвалит гуся Горбов.
— Чего ж в нем такого важного, в гусе? — спрашивает его Алена.
— Начальством ходит.
— Просто зад у него тяжелый, — смеется кто-то. — Вот и култыхается.
По всем участкам пиршества растекается застольная беседа.
— У японцев, например, называется каласаки, — объясняет Гене дед Тимка. — Такое у них термин-выражение. А у нас на море есть баркас, есть дубок, есть байда, есть шаланда… Выбирай!
— Это все пустяки. Войны бы не было, детей жалко.
Все выше, и выше, и выше,Стремим мы полет наших птиц! —
запевает дед Тимка.
16
Но надо же и честь знать. И вспомнить о людях, которые из-за нас приехали в Аю, еще вчера никому из них незнакомое и лично, может быть, нужное со всеми нашими заботами, включая и свадьбу, как дырка в голове. Это нам кажется, будто главнее нас, главнее Аю (и лучше) нет места на свете. А что, например, оно Ван Ванычу?
А мы догулялись дотемна.
— Ничего, — успокоил Алика Славка, проводивший вместе с Кузей Вторым до автобусной остановки на верхнем шоссе Саенко, который так и не разоблачился и не стал для всех нас самим собой. — Мы ведь рыбу-то привозили по ночам… Значит, у вас будет полная правда. Как в жизни.
— На корабль! — скомандовал остатками голоса Алик. — Пожалуйста, побыстрей.
Ребята, кому сниматься, все уже были в робах, все хрустели ломким брезентом курток и громко хлопали, шагая, ботфортами из толстой резины. Обулись, как грузовики. Сашка бесполезно стрелял глазами по сторонам, искал Тоню. Но ее не было видно, как ушла, так исчезла, хотя вся свадьба, кроме дальних гостей, уехавших засветло, валила на берег. Сниматься.
Сашка чувствовал себя одиноким.
— Ну, видал, все и обошлось, — шепнул ему Славка, толкая в бок на ходу. — Саенко — какой парень, а? Экстра!
