Ответ. Да. Это дорогая для меня реликвия. Во время войны это был мой инструмент. Через лупу на картах я рассматривал названия рек, городов, селений больших и маленьких, своих и чужих.
Вопрос. Догадываюсь. Это тоже как память храните?
Ответ. Часы эти сняли с приборной доски самолета, на котором я обычно летал на фронт. В 1944 году в освобожденном районе на рулежке для взлета хвостовым колесом попали на мину. Ну, конечно, полсамолета — как не бывало. К счастью, ни экипаж, ни сам я не пострадали…
Вопрос. Значит, для вас руководство войсками — это была не только работа в Москве — в Ставке и Генеральном штабе. Пороху тоже пришлось понюхать…
Ответ. Все было…
Вопрос. Я буду спрашивать вас главным образом об управлении войсками. И поскольку вы долгое время были начальником Генерального штаба, скажите коротко об этом главном штабе Отечественной войны.
Ответ. Коротко… Это очень непростое дело — сказать о Генеральном штабе коротко. Вместе со Ставкой Верховного Главного командования Генштаб был мозгом войны. А поскольку война, о которой мы говорим, не имела себе равных в истории, Генеральному штабу выпала исключительно сложная и колоссальная по объему работа. Все, что происходило на огромном пространстве военных действий, Генеральный штаб обязан был не только знать, но и умело направлять и контролировать в соответствии с принятыми стратегическими решениями.
Надо было учитывать все: силы свои и силы врага, наиболее вероятные замыслы противника, его излюбленные приемы, надо было учитывать моральный дух войск, способности военачальников своих и противника. Надо было знать, что имеется в резерве у нас и чем владеет в это же время противник; знать, что может дать фронту тыл, и умело организовать доставку всего необходимого в нужное место и в нужные сроки. Не забудем при этом: вся работа проходила в условиях непрерывно меняющейся обстановки, в условиях, когда противник противопоставляет тебе свою волю, свои замыслы… Победоносные итоги войны, достигнутые под руководством ленинской партии, являются не только торжеством нашего социалистического строя, не только победой силы и духа нашей армии и народа, но и победой военной мысли, военной мудрости над противником, которого слабым не назовешь.
Вопрос. Что бы мы увидели, если бы заглянули в Генштаб, скажем, в 41 — 42-м годах?
Ответ. Первое, что бросилось бы в глаза, это огромный зад связи — телефоны, телеграфные аппараты… Вопрос надежной связи с действующей армией был в то время вопросом вопросов. Генштабу нужна была оперативная, четкая информация. Без нее управлять войсками нельзя.
В Генштабе мы непременно увидели бы офицеров связи, доставивших документы на самолетах, увидели бы командующих, вызванных с фронта. В кабинетах Генштаба мы увидели бы оперативных работников над картами и расчетами. Выглядели мы тогда утомленными и нередко буквально валились с ног от нечеловеческого напряжения. Мне лично Сталин, помню, приказал непременно спать, хотя бы пять часов в сутки, и проверял: исполняю ли этот приказ?
Эта забота диктовалась соображениями сугубо практическими. Генеральный штаб был рабочим органом Ставки. Тут анализировался, суммировался весь поток информации о войне.
В сжатом виде два раза в сутки мы докладывали ее Верховному Главнокомандующему. Основываясь на этом, Ставка принимала свои решения. Вряд ли надо говорить, насколько ответственны и серьезны были эти решения и какая ответственность в связи с этим лежала на нас, генштабистах:
Вопрос. Где помещался штаб?
Ответ. В Москве, большую часть войны на улице Кирова. Бомбоубежищем для нас служила станция метро «Кировская». Для пассажиров она была закрыта — поезда проходили без остановки. Зал станции от колеи был отгорожен и поделен на рабочие помещения. Сюда же во время воздушной тревоги спускались Верховный Главнокомандующий и члены Политбюро, находившиеся в Москве В критический момент осени 41-го года, когда из Москвы были спешно эвакуированы некоторые учреждения и дипломатический корпус, часть Генштаба тоже выехала из Москвы. Для работы со Ставкой была оставлена небольшая группа оперативных работников.
Мне поручили ее возглавлять. Это было время невероятного напряжения сил. Дни сливались с ночами. Жили одной мыслью: отстоять Москву…
Вопрос. На посту начальника Генштаба вы сместили Георгия Константиновича Жукова?
Ответ. Нет. В жесточайшие для нас августовские дни 1941 года было решено использовать командирский опыт Г. К. Жукова в войсках. Начальником Генштаба был назначен Борис Михайлович Шапошников. Это был талантливый, в высшей степени образованный человек, имевший огромный опыт штабной работы. Уважение было к нему безграничным.
Сталин, называвший всех по фамилии, Шапошникова называл по имени-отчеству и — любопытная деталь — в знак особого расположения только ему позволял курить в своем кабинете.
Если говорить о человеческой благодарности, то Борису Михайловичу я многим обязан в жизни. Он умел научить делу, был для всех образцом исполнения воинского долга и просто добрым, сердечным человеком. После ухода Б. М. Шапошникова из Генштаба иногда, обращаясь ко мне, Верховный говорил: «Ну а что нам скажет шапошниковская школа?» Таким обращением можно было только гордиться.
На пост начальника Генерального штаба (думаю, не без участия Бориса Михайловича Шапошникова и вопреки моим просьбам не делать этого) в июне 1942 года был назначен я.
С благодарностью вспоминаю многих военных специалистов в Генштабе той поры. Их волей, талантом, огромным опытом проводилась работа чрезвычайной важности. И среди этих людей особо теплое слово я должен сказать о моем близком друге и преемнике по Генштабу Алексее Иннокентьевиче Антонове.
Я познакомился с ним до войны, а в декабре 1942 года мы встретились в момент, когда Генштаб испытывал острую нужду в опытных руководящих работниках. Алексей Иннокентьевич на посту начальника штаба одного из фронтов показал себя опытным и способным человеком. Мне по заданию Ставки приходилось часто выезжать на фронт, и я решил, что лучшего заместителя мне и желать не надо.
Вопрос о работе Антонова в Генштабе я поставил перед Верховным Главнокомандующим.
Сталин не сразу признал огромный опыт и несомненный талант Антонова. Требовалось время, моя настойчивость и выдержка Алексея Иннокентьевича, чтобы Верховный Главнокомандующий по достоинству оценил Антонова и, как принято говорить, сработался с ним.
Я был очень рад этому. И когда на заключительном этапе войны Государственный комитет обороны назначил меня командующим 3-м Белорусским фронтом, я предложил передать пост начальника Генерального штаба Антонову. Поступая так, я знал, что передаю дело в надежные руки. И действительно, Генеральный штаб под руководством Алексея Иннокентьевича Антонова блестяще разработал заключительные операции войны на Западе.
Вопрос. Последнее слово во всем, что касалось руководства войной, было за Ставкой?
Ответ. Да, за Ставкой…
О работе Ставки меня спрашивают чаще всего. Думаю, эти же вопросы побудили Георгия Константиновича Жукова написать для второго издания своей книги «Воспоминания и размышления» отдельную главу о Ставке. Жуков дал глубокий и объективный анализ работы этого главного командного пункта войны.
В нашем разговоре важно подчеркнуть следующее. Ставка не была неким собирающимся на регулярные заседания органом. Людям, которые просят меня прислать или опубликовать хотя бы один снимок заседания Ставки, я отвечаю: таких снимков просто не существует. За всю войну, если не ошибаюсь, в утвержденном составе Ставка не собиралась ни разу. Работа Ставки строилась особым образом. Верховный Главнокомандующий для выработки того или другого оперативно-стратегического решения или для рассмотрения других важных проблем вооруженной борьбы вызывал к себе ответственных лиц, имевших непосредственное отношение к рассматриваемому вопросу. Тут могли быть члены и не члены Ставки, но обязательно члены Политбюро, руководители промышленности, вызванные с фронта командующие. Все, что вырабатывалось тут при взаимных консультациях и обсуждениях, немедленно оформлялось в директивы Ставки фронтам. Такая форма работы была эффективной.
Вопрос. Это были коллективные решения?
Ответ. Все важнейшие решения вырабатывались коллективно. Возникшая война была столь сложным явлением, что одному человеку безошибочное решение принимать было невозможно.
Вопрос. Случались в Ставке столкновения мнений?
