Блад злобно глянул на ротного поверх упирающегося в плечо приклада:
— Есть научиться нормально десантироваться с учебной вышки, сэр!
***
Свирепая и быстрая атака воздушной пехоты ОНАР заставила имперские войска отступить за пределы Реденса, оставив свои позиции. Город перешёл к Распаду, а 286-му полку под командованием подполковника Ходжеса был дан приказ удерживать позиции до прибытия пехоты. Солдат расквартировали в здании гимназии.
Составив график дежурств в своём взводе и выставив первых дозорных, Винтерсблад занялся чисткой ружья. За этим занятием его и застал в одном из гимназических кабинетов Асмунд. Нарочито покашлял в дверном проёме, видя, что друг не обращает на него внимания. Потом постучал костяшками пальцев по косяку, но и это не заставило Блада оторвать взгляд от своей работы.
— Дуешься? — замаскировав неловкость под шутку, спросил Асмунд.
— Я тебе гимназистка, чтобы дуться на подружек? — резко, но уже не зло ответил Винтерсблад.
— Тогда пойдём выпьем, раз не дуешься. И поужинаем.
— Я занят.
— Перепоручи кому-нибудь, у тебя что, свободных солдат не осталось? Давай, пойдём, там Мэннинг уже заждался!
Капитан Валентайн Мэннинг был в их полку ротным, Асмунд успел с ним сдружиться. Крепкий, невысокий, круглолицый, он был весел и болтлив. Азартный картёжник и любитель поразвлечься, не упускал возможности слетать в увольнение в Детхар, а потом рассказывать всем о своих похождениях в борделях Траолии. Не упускал он возможности поискать приключений и в любой другой свободный вечер, поэтому Блад не усомнился, что идея выйти в город принадлежала Мэннингу. По слухам, далеко не все его предприятия заканчивались добром, но капитан был настолько ловок, что всегда выходил сухим из воды.
— Нашёл, с кем пить. Тем более сейчас, — хмыкнул Винтерсблад.
Асмунд едва заметно скривился:
— Ну ты и сноб, Блад! В полку лишь вторую неделю, а уже взводных судишь! Может, стоит получше людей узнать, прежде чем нос воротить?
— Может, и стоит, — мужчина оторвался от своего занятия, отложил ружьё. — Куда пойдёте?
— Найдём куда. Ты с нами?
***
В опускающихся зимних сумерках Реденс казался тихим и уютным: мощёные улочки, невысокие каменные домики с яркими вывесками лавок и пабов, фонарные столбы, украшенные коваными завитушками. Вид портили разве что напоминания об утреннем бое, встречающиеся то тут, то там: перевёрнутые повозки, битые стёкла, кирпичная крошка, поломанная мебель и баррикады из всякого хлама. Но стрельба давно уже стихла, и на улицы начали потихонечку выходить местные жители.
Старый тучный пекарь в накрахмаленном колпаке и овчинном тулупе, накинутом поверх длинного белого передника, открывал булочную, надеясь распродать вечером утреннюю выпечку (бои боями, а хлеб — он всегда нужен). Башмачник подле соседней лавки стенал над разбитой выстрелами витриной, собирая разбросанные сапожки и туфельки, пока их не растащили мародёры. Последние уже шныряли по городу в поисках наживы, словно крысы-невидимки: бесшумно, не попадаясь на глаза, лишь изредка отбрасывая на мостовые длинные тени. Их частой целью были пабы, в которых всегда можно разжиться дорогим алкоголем и куревом, а потом выгодно это продать. Хозяева пивных заведений знали, каких «гостей» им ждать сразу, как утихнет бой, поэтому многие оборудовали себе убежище прямо в подвалах пабов, накрепко закрывая двери и ставни, готовясь наперевес с обрезом встречать любителей дармовщины.
Вот и сейчас на постепенно оживающей главной улице пабы были заперты наглухо, и, сколько бы Мэннинг ни колотился в дубовые двери, изнутри признаков жизни никто не подавал.
— Ну и ладно, — в сердцах махнул рукой капитан, — эти только завтра повылазят. Пойдём-ка, парни, в другое место, — и он пошёл прочь с главной улицы.
Попетляв тёмными переулками, офицеры вышли в тихий квартал с частными особняками.
Дома словно притворялись нежилыми: все ставни заперты, ни единого движения за узорными оградами.
— Сейчас найдём приют у какой-нибудь милой вдовушки! — хохотнул Валентайн, внимательно разглядывая дома. — Вот, допустим, здесь, — он решительно толкнул калитку небольшого двухэтажного особняка.
— Откуда знаешь? — удивился Асмунд.
— Опыт, друг мой! И наблюдательность, — подмигнул ему Мэннинг, хлопнув приятеля по плечу, — я одиноких женщин за милю чую!
Капитан оказался прав: после долгого, настойчивого стука дверь им открыл столетний слуга, едва переставляющий ноги, а хозяйкой оказалась изящная женщина лет сорока с небольшим. Увидев её, Блад почувствовал, как что-то давнее, больное заворочалось и тоскливо сжалось под рёбрами. Эти мягкие пшеничные кудри, свободно забранные в высокий пучок, испуганные серые глаза, тонкие линии скул, шеи, запястий; нервные длинные пальцы, сцепленные в замок на уровне талии, острые локти под полупрозрачными рукавами… Именно такой он помнил свою мать. И эта женщина была поразительно на неё похожа.
— Добрый вечер, мадам! — взял слово Мэннинг, и его тембр сразу стал ниже привычного. — Меня зовут Валентайн Мэннинг, это — офицеры Асмунд и Винтерсблад. Не будете ли вы так любезны, мадам, — Валентайн учтиво склонил голову, — угостить нас, голодных солдат ОНАР, ужином?
— Для меня честь принимать за ужином офицеров Распада, господин Мэннинг! — тихо, стараясь скрыть в голосе дрожь, ответила хозяйка. — Господа, — поприветствовала она остальных лёгким поклоном, — милости прошу.
Женщина остановилась у входа в столовую, пропуская офицеров к столу.
— Я распоряжусь, чтобы кухарка подала лучшее, что у нас есть, господа, — тихо произнесла она и потянулась за колокольчиком, стоявшим на каминной полке.
Блад притормозил, пока остальные рассаживались вдоль длинного стола, украшенного старинными канделябрами, прикоснулся к тыльной стороне ладони хозяйки, и она перевела на него испуганный взгляд.
— Мы вас не тронем, миссис… — незаметно шепнул он.
— Ван дер Леттер, — едва слышно отозвалась она.
— Мы вас не тронем, миссис ван дер Леттер, — поужинаем и уйдём. Простите нас.
— Вы вправе остаться, — покорно отозвалась она, — в доме много свободных спален.
— Мы просто поужинаем и уйдём, — повторил Винтерсблад и прошёл вслед за остальными.
Хозяйка боялась их, и её можно было понять: распадские офицеры, в отличие от имперских, к аристократии относились без всякого уважения. Многие из них вышли из низов и не успели забыть унижения, которые терпели от богачей. Блад и сам испытывал к знати лёгкое презрение, но сейчас неприятное чувство собственной неуместности и замаранности свербило где-то внутри, словно стыд или зарождающаяся инфлюэнция. Женщина смотрела на
