к Бекке, которая глядит на меня с каменным лицом. Она больше не похожа на девочку-подростка: выглядит старше, более умудренной.
И тут, несмотря на боль и пелену перед глазами, меня внезапно осеняет.
– Бекка, что ты мне дала?
Во рту у меня такая сушь, что трудно выговаривать слова, и сквозь туман в голове я слышу, как они цепляются друг за друга. Чтотымнедала? Боль в ребрах и в пояснице стихает настолько, что эти органы вполне могли бы принадлежать другому человеку.
– Кое-что, что поможет вам уснуть, – улыбается Бекка, будто сделала нечто полезное, а я пытаюсь понять, что происходит.
У нас вообще было снотворное? Может, Майна взяла рецепт и оставила таблетки в аптечке? Но зачем ей это делать, а даже если и оставила…
– Разве на упаковке не указано, что там за таблетки? – Похоже, я говорю именно эти слова, однако отсутствующий взгляд Бекки намекает, что слышит она нечто иное. Внезапно ее лицо просветляется.
– Ой, понимаю! Вы думаете, я случайно дала вам снотворное, а не анальгетики? – громко смеется она. – Нет, не такая уж я дура. Все было сделано намеренно. Я принесла снотворное с собой.
Я вцепляюсь в столешницу, чтобы прекратить качку – то ли меня болтает из стороны в сторону, то ли кухню. София все так же стоит на пороге, переводя взгляд с меня на Бекку. Я ей улыбаюсь, но она отодвигается.
– Папе плохо?
Я не виню дочь за осторожность: мое поведение в последние несколько месяцев едва ли укрепило ее доверие ко мне. Но мне нужно, чтобы она поняла: сейчас ей надежнее всего со мной. Я протягиваю к ней руку с дрожащими пальцами и пытаюсь подобрать ободряющие слова. Они вылетают взволнованной скороговоркой:
– Все-хорошо-милая-иди-к-папе.
София дергает себя за косичку, закручивая ее между пальцами, и переводит взгляд то на меня, то на Бекку.
– Иди ко мне, дорогая, – протягивает к ней руки Бекка.
– София, нет!
Слишком громко и слишком грозно. Дочь зажимает уши ладонями и вскрикивает, а потом бежит к Бекке, которая берет ее и качает из стороны в сторону. София обхватывает ее ногами, словно обезьянка, уткнувшись лицом в свитер Бекки.
Поверх головы Софии Бекка торжествующе улыбается. Будто победила в игре, о которой я даже не подозревал, что тоже в ней участвовал.
Я выдавливаю слова:
– Тебе. Нужно. Сейчас. Же. Уйти.
– Я только начинаю.
Я делаю шаг в их сторону, держась одной рукой за стол, потому что комната не перестает качаться.
– Не знаю, какую игру ты там затеяла, но уже успела совершить серьезное правонарушение. – Я говорю медленно, мои пересохшие губы с трудом произносят каждый слог. – Подмешивание токсичных веществ карается тюремным заключением, и не думай, что легко отделаешься, потому что еще учишься в школе. – От усилий говорить четко и ясно я задыхаюсь, будто бы пробираюсь сквозь зыбучий песок.
– На самом деле мне двадцать три года. Сюрприз! – Бекка произносит весело, почти нараспев, словно разговаривает с Софией, которая по-прежнему крепко прижимается к ней. Бекка раскачивается из стороны в сторону, успокаивая ее. – Стойте вон там, Адам.
Я часто бывал в подобных ситуациях. С пьяницами, буянами и психами. Ехал по центру города с мигалкой и сиреной, вздернутый адреналином в ожидании драки, и мог держаться один против троих.
Еще я попадал в ловушки: непримечательный вызов по адресу, внезапно оборачивающийся потасовкой, или вдруг драка, когда я вел задержанного обратно в камеру. Может случиться что угодно и когда угодно, но на каком-то уровне, когда ты на работе, ты всегда к этому готов.
А теперь я не готов. Ни физически, ни морально. Не в момент, когда тело меня не слушается, не в своем доме и не рядом с дочерью. Не тогда, когда та, кого я считал семнадцатилетней девчонкой, оказалась вполне взрослой психопаткой.
– Отпусти ее.
– Я сказала – стойте, где стоите.
– А я сказал – отпусти ее.
Бекка высвобождает одну руку и улыбается. Я замираю на месте.
У нее в руке, всего в нескольких сантиметрах от шеи Софии, зажат наполненный шприц.
Глава двадцать первая
Пассажир 7G
Меня зовут Ричи Николс, и первую половину рейса № 79 я играл в игрушки.
Не понимаю людей, заявляющих, что им не нравятся компьютерные игры. Это все равно что сказать, что не любишь животных. Или еду. На свете столько разных игр, что невозможно ненавидеть их скопом. Если не любишь стрелялки, тогда есть спортивные игрушки, ролевые или стратегии, где носишься по уровню и собираешь всякую ерунду. Они не по мне, однако каждому свое. На самолете есть только игры-головоломки, но они, по крайней мере, помогают скоротать время.
Лично я обожаю стрелялки от первого лица. В таких играх погружаешься целиком: не смотришь на мир сверху вниз, а находишься внутри него. Можно играть часами, выключив свет и нацепив гарнитуру. Слышишь, как твой герой дышит, а как только врубишься в игру, своего дыхания уже не чувствуешь. Ты одно целое, соединение человека и аватара. Между тобой и противниками нет ничего, кроме оружейного ствола. Когда раздается выстрел и джойстик мечется у тебя в руках, ты буквально ощущаешь бьющий тебе в плечо откат, потому что вокруг все, что надо: пот, грохот, кровь…
Я играю с раннего детства. Мать грозилась отобрать у меня «Плейстэйшн», но не сделала этого. Это было в то время, когда я каждые выходные отправлялся к отцу, и она знала, что мы с ним геймеры. После школы я зависал у него, лишь когда не мог играть дома. Мать перестала звать меня пить чай. Приносила его ко мне на подносе, а поняв, что он остывает, прежде чем я успеваю его выпить, перешла на сэндвичи. Их я тоже не очень много съедал. Я раздобыл чайник и ел лапшу быстрого приготовления, пока грузилась следующая игра, а пустые коробочки складывал за дверью.
Это было все, что мне хотелось делать. И я только этим и занимался. И не я один. У нас в школе сложилась компания: мы играли каждый вечер по Сети и мочили зомби далеко за полночь. Сколько раз я играл до самого утра, а потом прогуливал сдвоенные уроки природоведения, чтобы поспать в не работавших туалетах. Почти на всех уроках я занимался тем, что разрабатывал стратегии для ночных сражений. По-моему, я больше всех удивился, когда нахватал столько троек, что меня еле-еле допустили к выпускным экзаменам.
В шестом классе я начал играть в игры-симуляторы. На уроки можно было брать лэптопы, и выдавалась масса времени, когда ты мог делать, что нравится, пока оставался на виду у учителей. Но если тебя застукают за игрушками с жестокостью, то могло сильно не поздоровиться. Начал
