Дверца "Победы" распахивается.
- Стипендию дали. Едем?
Он прячет записную книжку за пазуху.
- Куда?
- Ну, как ты в школе говорил: где чисто и светло.
- Давай, где грязно и темно. Место мне среди отбросов вашего социализма.
- Почему "нашего"?
- Чьего же? Хозяева, блядь, жизни...
Они выезжают на проспект. Если ехать прямо, то всего через каких-то 700 километров откроется Москва.
- Поперли меня с автобазы, - говорит он. - С демонстративным разрывом направления.
- Почему?
- Попробуй сунься без блата.
- Что, уже и там?
Везомый чужими руками в замшевых митенках, он молчит. Направо Театр оперы и балета, налево Суворовское училище. Сердце сжимается при въезде в генеральский район. Немало пролито здесь слез и квинтэссенции.
Угол Коммунистической и Красной. Укромная периферия Центра. Кафе "Театральное". Ценимое всеми, кто избегает публичности. Здесь перед отъездом Алены они выпили бутылку коньяка. За столиком у дорической колонны. Потом вернулись в ее подъезд и - на цыпочках мимо ее двери на третьем - поднялись на последний этаж, где перед чердачной дверью оказалась удобная площадка с запертым сундуком, на который были сброшены пальто, а также финальный загиб перил, за которые она решительно взялась. И эти ее броски назад и вниз, чтобы успеть. И эти ручки девичьи, бережность которых кажется излишне уважительной, пока за этим трепетом не открывается прозрение об иноприродности... "Они, как голубиные". - "Воробьиные еще скажи". - "Нет, но они такие нежные! Я бы даже сказала, кроткие... По контрасту? Понимаешь?"
Столик у колонны не занят. Александр выдвигает стул, за которым она сидела.
- К сожалению, я за рулем...
- Заметил.
- Стало быть, по "Бархатному"? Сгладим шершавость бытия.
- Да уж, шершавость... Колодоебины.
- Зато, я вижу, созидаешь. Что-нибудь особенное?
- Так. Рассказец.
- Про что?
- Про пидарасов.
- Для "Юности"? Для "Молодой гвардии"?
- О чем бы ни писал, меня не публикуют. Так буду о том, что интересно самому.
- В Центральном сквере знаешь домик-сказку? На задах у Драматического?
- Сортир?
- Там своего первого я вырубил. Одним ударом. Так и плюхнулся мордой в карболку. Не к обеду будет сказано... Давай!
Они дают, берутся за приборы.
- Кстати, я нашего недавно видел. Девятнадцать на двенадцать...
- Где?
- Тоже пиво пил. На пару с девушкой. Похоже, что единомышленницей. Если мысли у них есть...
Адам вынимает новенькую десятку и, расплачиваясь за пиво и беф-строганов, щедро дает на чай. Гардеробщику, подавшему шляпу двумя руками, тоже отпускает рубль.
Между пальмами открывается входная дверь.
- Мальчики!
Александр делает шаг назад, тогда как Адам снимает шляпу при виде решительной актрисы в черном шелковом тюрбане и каракулевой накидке. Суворовец в черной шинели и фуражке вносит и складывает мокрый зонт.
- Сынуля мой...
С непримиримым видом скуластый парень смотрит сквозь них. Со вздохом актриса берет Адама под руку:
- На минутку?
Включив в машине стеклоочистители, Адам сообщает:
- Мечет икру мамаша.
- По поводу?
- Друг наш ее занятия прогуливает. Хе-хе: по мастерству. Просила проведать.
- А позвонить?
- Без телефона живет счастливчик...
Обогнув кирпичные стены трамвайного депо, они пересекают проспект и покидают центр. Долгобродская давит на психику грузовиками. За переездом начинается Заводской район.
- Твой дом.
Александр оглядывается вчуже. Занавески на кухне отныне постоянно сцеплены прищепками, ибо что ни ночь, то семейный совет...
- Что вздыхаешь?
- Три взятых наугад окна... А что за миллионами других?
"Победа" забрызгана до крыши, когда они выходят на улице под названием Радиальная.
Далекая окраина. Рев самосвалов с магистрали. Пятнистая стена блочного дома крест-накрест расчерчена бетонным раствором, который выдавился и застыл навечно. Адам приводит Александра на последний этаж в однокомнатную квартирку, где тесно бархатному баритону:
- Мальчишки! Либертины! А у меня, как назло, ничего нет пур вотр бон буш, для ваших красивых ртов. Не кефир же предлагать позавчерашний?
- Мы отобедали.
- Тогда, быть может, сплетемся в экстазе на десерт? Живыми вензелями?
Александра вдруг сгибает. Он просит соды, которую Стенич приносит в алюминиевой ложечке.
- Что с тобой?
- Сезонное... - Александр прижимает к животу диванную подушку. Сейчас пройдет.
- Чего я только не глотал, чтоб язву себе сделать... Не повезло! Признали годным без ограничений. Здоров, блядь, как сатир с картины Тициана.
- За что тебя и любим.
- Увы! Не только вы.
- Кто же еще?
- Адам... Но только антр ну?
- Естественно...
- Вина или беда, не знаю, но в общем получилось, что уступил я одной особе, в нашем мире весьма влиятельной. Вы догадались... Да. Правилова! Аида Михайловна была председателем приемной комиссии. Что делать? Изменил природе. Теперь старуха жизни не дает.
Адам прочищает горло. - Что же, Аида Михайловна не знает о твоих, так сказать, преференциях?
- Как ей не знать? Театралы друг про друга знают все. Выйди я к "Мальчику с Лебедем", завтра не только в театрах, до киностудии докатится. Не говоря про радио и телевидение.
- Тогда не понимаю...
- Чего тут понимать? Насилие и произвол. Чреватый очень херовыми последствиями. Если эта живоглотка попрет меня из альма матер, сразу же в армию забреют.
- Допустим. Лямку ведь тянуть не будешь? Возьмут в Краснознаменный ансамбль.
- Два года плясать в погонах гопака? Не мое представление о счастье.
- Тогда, хе-хе... люби.
- Твоими бы, Адам, устами...
- Что?
- То самое. О Господи! как верно сказано. Не родись красивой, а родись счастливой! - Стен, темперамент которого учительницы называли "огненным", шагает туда-сюда по блочной клетке, на поворотах с горькой обидой взглядывая в мамино трюмо. Потом, остановившись, хлопает в ладоши:
- Эврика! У меня скоро день рождения. Организуем оргию?
- Оргию? - не верят они своим ушам.
- Ну да!
- В буквальном смысле, что ли?
- Свальный грех?
- Зачем? Мы без греха. Дионисийскую! Но только чур без Мазурка.
- Как же без него?
- Нет-нет! С правящей властью отныне никаких сношений.
- Сын за отца не отвечает.
- Это смотря какой отец. А впрочем, как хотите. Воля ваша, как наш физик однорукий говорил... - Внезапным тигром прыгает на плечи Адаму, который гнется, но выдерживает. - Давайте летку-енку? Нет, без всяких задних? Раз-два! Туфли надень-ка! Как тебе не стыдно спать?
Славная, милая, смешная енка
Вас приглашает танцевать!
* * *
- В Злученных Штатах товарищ Мазурок.
- А младший?
- В тувалете.
Проводив их в комнату, прислуга остается в дверях. Очередной экземпляр принятого здесь образца народной красоты: румяные щеки, груди и посадка. Подкравшись из коридора, Мазурок застает девушку врасплох. Вспыхнув до корней почти белых своих волос, она толкает его локтем:
- Як батька, так и сын! Ведь люди ж смотрят?
Смех переходит в школьный - утробный - хохот. Мазурок, откормленный системой спецраспределителей, бросается на Адама, валит на ковер, они перекатываются, имитируя демократическое мужеложство: то один сверху, то другой. Внезапно Мазурок встает и суровеет:
- Что за регрессия, Адам? Ведь мы уже не дети. Кроме того, что не до смеха мне...
- Случилось что-нибудь?
- Проблемы.
- Какие у тебя могут быть проблемы? Революция еще не завтра. Давай лучше выпьем...
- Кабинет с водкой батя запер.
- У нас с собой.
Адам достает из портфеля бутылку армянского.
- Разве вы не за рулем?
- Шеф ГАИ - друг дома...
- Шофер автобуса - мой лучший друг, - поддерживает Александр.
- Что ж, пейте, если в радость.
- А ты?
Он скрещивает руки на груди:
- Не буду.
- Тогда прикажи подать граненые стаканы.
- Вы что, при дворе короля Артура? Что значит "прикажи"? Кому?
- Ну, этой... Идеалу?
- У человека имя есть. Ядвига. Человек уроки учит. Да! Готовлю Ядвигу в ПТУ.
Собственноручно Мазурок приносит на подносе три фужера.
- Выпью и я, пожалуй... С горя. Много не лей, Адам! Нет-нет, - и отливает. - Ну, рад вас видеть. Со свиданьицем...
- Так что за горе?
- И не спрашивай. Даже сердце болит.
- Икры, наверно, черной переел.
- При чем тут икра...
- Балык?
- Нет, не балык. Любовь.
- Так ведь не с кем же, а с сексологом! Какие могут быть у вас проблемы? Батя "Плейбои" с работы перестал носить?
- При чем тут "Плейбои"? Люба, кстати, против картинок. Заставляет при этом концентрироваться на внутренних ощущениях.
- Повезло тебе.
- Да, но папаша у нее... Он, между прочим, скульптор.
- Абстракционист?
- Эрнст Неизвестный? Генри Мур?
- Нет, с этим все в порядке. Академик. Помните, Сталин на площади стоял? Ленин в музее, Дзержинский в сквере - все он.
- Богат, должно быть, баснословно?
