братьям следовать за ним. Они шли вдоль забора по грунтовой дороге с заполненными гравием колеями, похожими на раны, которые весной перевязывали, потом летом они высыхали и вновь кровоточили с первыми осенними дождями. Дойдя до конца забора, они сошли с тропинки и отправились за нервничающим Люком в лес. Через несколько сотен метров стал виден виадук. Люк остановился и обернулся к братьям.
— Что-то случилось? — спросил Матье.
Люк покачал головой, не разжимая губ.
— Давай, говори, тут нас никто не услышит.
Люк раздвинул губы, между зубов у него был зажат маленький бледный диск. Затем он поднес руку ко рту, выплюнул гильзу от ружья и сглотнул.
— Как, черт возьми, тебе это удалось? — спросил Матье, подбегая к брату и забирая гильзу.
Люк сиял от счастья.
— На идиота никто не обращает внимания. Он чертовски неуклюж, идиот, он корчит рожи, пытаясь сказать «да» или «нет», но в чем-то он не так уж плох... в чем-то, в ком-то... вот, например, Линч.
— Как ты узнал, что гильза все еще у него?
— Сегодня утром, дома, я заметил, когда он потянулся к карману рубашки. Я видел, как он это делал раньше. Я подумал, что она должна быть там. Поэтому я пошел в город. Линч был у Самюэльсонов. Я наблюдал за ним. Ждал, пока он выйдет, и как будто случайно натолкнулся на него. Мы упали. Когда я оказался на земле, схватился за Линча, чтобы подняться. Он ничего не понял. Идиоты такие неуклюжие!
Матье обнял Люка, затем откинулся назад, держа брата за плечи.
— Ты лучший из всех нас, — сказал он.
— Блин блинский, я бы хотел увидеть его лицо, когда он не нашел эту гильзу, — громко рассмеялся Люк.
— Тебе не стоит возвращаться в город в ближайшее время, Линч наверняка что-то заподозрит, — сказал Марк.
— Не волнуйтесь, у меня нет причин возвращаться туда.
Люк помрачнел. Он больше не смеялся и смотрел на реку.
— Красиво, да? — Он указал на воду, которая бурлила у больших камней и спокойно продолжала течь под сенью деревьев.
— Ужасно красиво, — сказал Матье.
— Она могла бы быть еще красивее, если бы здесь была Мабель, — добавил Люк. Его голос дрожал от волнения.
— Я ее видел, — сказал Марк, не в силах больше молчать.
Люк схватил брата за руку:
— Ты виделся с Мабель и ничего нам не сказал?
— Я собирался, но за это время столько всего произошло...
— Где она?
— Я встретил ее в городе.
— Как она?
— Она в порядке.
— Слышал? — сказал Люк, обращаясь к Матье. — Но ты, наверное, все знал!
— Нет, я ничего не знал.
— Что еще она тебе сказала?
— Что она не забыла нас и скучает.
— Когда она к нам приедет?
— В самое ближайшее время, сейчас она очень много работает.
— Где работает?
— Официанткой в «Адмирале».
— Почему бы нам не пойти туда всем вместе?
— Она хочет, чтобы мы встретились здесь, как раньше.
— Когда?
— Скоро, не волнуйтесь.
Взгляд Люка затуманился.
— Значит, она больше не сердится на меня.
— Она никогда не сердилась на тебя.
— Надеюсь, она сдержит свое слово.
— Мабель когда-нибудь обещала нам что-то, чего не выполняла?
Брови Люка сошлись над переносицей, затем он медленно сжал в ладони нечто, что еще не существовало, но чего он желал так же пылко, как и братья. Они молча смотрели на веревку. С неба спикировал ястреб и набросился на голубя. При ударе разлетелось облако перьев, и хищная птица использовала свои крылья как парашют, чтобы добраться до скалы. Затем она начала тыкать клювом в израненную плоть, не переставая следить за обстановкой, как часовой на посту.
— Ты прав, она всегда держит слово, — сказал Люк.
Лезвие ножа соскользнуло, и картофельная кожура тут же окрасилась красным. Марта поднесла палец ко рту. Ей всегда нравился вкус крови. Ей было интересно, похож ли вкус крови других людей на ее и почему ее вид так травмирует большинство людей, но для Марты это было воспоминание о страданиях Сына Божьего, как будто кровь, вытекшая из Его рук, ног и бока, была неиссякаемым источником всей пролитой крови в мире. Так она убеждала себя, что вкус во рту — это вкус крови страдавшего, умершего и воскресшего Христа.
Марта вспомнила утренний разговор, именно поэтому она вздрогнула и порезалась. Ее отец никогда не обращался с ней подобным образом. Какое право он имел так говорить? Он оскорбил не только ее, но и, прежде всего, священную книгу; а Мартин, который промолчал, который и пальцем не пошевелил, чтобы защитить жену, казалось, даже получал удовольствие от ее унижения. Мир определенно теряет свою религиозную совесть. Марта уже заметила это, когда ходила на мессу. Людей на службе становилось все меньше и меньше. Голос пастора эхом отдавался во все увеличивающейся пустоте, и от этой пустоты сосало под ложечкой. Никто не понимал ее, ни дома, ни где-либо еще. Была ли в этом ее вина? Должна ли она расплачиваться за свои ошибки? Четырех апостолов, явленных в мир, было недостаточно, чтобы освятить ее дурную кровь, уберечь ее от дьявольского присутствия паука, который постоянно увеличивал свое царство, как будто вся вода, которую сдерживала плотина, несла свет неверный, противный истинной вере. Именно он, этот паук, и Джойс, ее помощник, были настоящими виновниками, демонами. Раньше все было по-другому, долгожданный свет шел с неба, а не от воды. Что могла сделать Марта? Только руководить семьей, только объединять домочадцев, помня о пути Господа всемогущего.
Марта посмотрела на порез, который уже стал затягиваться. Она взяла картофелину из корзины и подержала ее на ладони. Пальцы женщины были похожи на переплетающиеся корни. Она начала чистить клубень сверху вниз, механически поворачивая, не думая о ранке, на которую попадал крахмал. Затем бросила картофелину в таз с водой и взяла другую, стала чистить все быстрее и быстрее. В голове у нее горел огонь, она распалила его, чтобы сжечь богохульства, которые услышала, а также и собственный стыд за то, что не смогла достойно ответить.
Хлопнула дверь. Марта повернула голову, но глаза не подняла. Она увидела большие ботинки, комочки земли, которые отваливались от подошв, вылепленные, как маленькие темные разрозненные кирпичики, и волочащиеся по полу штанины.
