Он с таким чувством это пропел, что остальные не выдержали и грянули припев:
Начинаймо веселиться,Час нам сльози осушити;Доки лиха нам страшиться,Не до смертi ж в горi жити.Нехай злiї однi плачуть,Бо недобре замишляють;А полтавцi добрi скачуть,Не на зло другим гуляють.
– Эх! – с чувством сказал Чернопищук и, конечно, налил еще по одной – как не выпить после такого пения?
А выпив, сказал и свое слово:
– Оно и правда, проще будет, если отгородиться. Опять же, у нас сколько молодежи бездельной? Будет им работа. Вон тот же Гитлер, сволочь, фашист, гад, но автобаны строил? Строил. Людям работу дал? Дал.
– Опомнись, Виталий Денисович, с кем ты нас сравниваешь? – урезонила Марина Макаровна. – Но подумать есть о чем. По-хорошему, не только Грежин, весь бы район по границе отгородить. И тогда бы никто не заехал к нам, как это вышло, не погиб бы зазря. А то ведь мы ни при чем, а на нас навесят. Только, конечно, калькуляцию бы для начала составить. Сумеешь, Константин Борисович? Подъемное дело, как думаешь? – спросила она пожилого заведующего бюджетными финансами по фамилии Взвейтис, который все это время молчал, потому что к словам относился так же бережливо, как и к деньгам. Пока денег не видно, пока слов нет, то и спроса нет.
– Надо подумать, – ответил Взвейтис.
Марина Макаровна уважала его неторопливость, она именно такого ответа и ждала. И подвела черту:
– Ну, на этом и порешим.
За это и выпили по прощальной порции, хотя на самом деле ничего конкретно не порешили. Торопкий хотел обратить на это внимание, но подумал, что лучше вернуться к теме на трезвую голову.
Глава 17
Хто і вдома гість, а хто і в гостях господар
[24]
Так получилась, что беседа Билла с Евгением и посиделки в администрации закончились одновременно.
Марина Макаровна, направляясь к своему дому, что был неподалеку, встретила Евгения, который стоял посреди улицы и смотрел то налево, то направо, размышляя, куда ему идти.
– Может, тебя куда надо отвезти, Евгений? – спросила Марина тоном радушной хозяйки, желающей помочь гостю.
– Как мужчина, я должен сам предложить вам помощь. В смысле – проводить.
– Меня? – удивилась Марина. – Это зачем?
– Ночь. Опасно.
– Мне? Ты шутишь? Кто меня тронет?
– А третьяки?
– Ты разве сам не из них?
– Такое мнение существует.
– Темнишь! Ладно, проводи. Не в том смысле, как мужчина женщину, а просто – погода хорошая.
Погода была и в самом деле волшебная: теплый легкий ветерок, листья тополей шелестели тихо, будто боялись чему-то помешать, звезды молча мерцали из далекой густой синевы.
– Марина шла и думала: хорошо все-таки идти рядом с мужчиной, особенно если он тебе не безразличен. Просто идти и быть не одной, – сказал Евгений.
Марина неловко засмеялась, недоумевая собственному смеху: она уже и забыла, что такое чувство неловкости – не какой-нибудь административной деловой, а женской или даже девичьей. Когда стесняешься. Возможно, неловкость возникла в ней потому, что Евгений почти угадал, о чем она думала. Это ее поразило, и Марина не обратила внимания на странноватую форму, в которой была выражена догадка Евгения.
– Вообще-то близко, но не про тебя, – сказала она. – Я вспомнила, как с мужем гуляла иногда по вечерам. В молодости. Нам действительно нравилось – просто гулять. Идешь и идешь. И хорошо.
– Понимаю. Вы больше всего, наверное, тоскуете об этих моментах. Не о том, как вы кормили своего мужа обедом или ужином. И даже не о том, как вы с ним друг друга любили в интимном смысле. А о том, как шли, и вам ничего не надо было друг от друга, но вы друг без друга не могли. Как раз в этом настоящее счастье. Вот звезды, луна, вот эта улица, деревья, заборы – нам от них ничего не надо, и им от нас ничего не надо, но звезд без нас нет, и нас не было бы без звезд, имея в виду Вселенную, из которой мы родились.
– Абсолютно! – воскликнула Марина, полностью поняв мысль Евгения и перестав скрывать свои эмоции. – Это ты даже не знаю как точно сказал! Сам придумал или вычитал?
– И читаю, и думаю, – сказал Евгений.
– А еще?
– Что?
– Да что хочешь. Ты прямо в настроение говоришь.
– Еще я вижу, что тебе хотелось бы увидеть во мне человека, с которым тоже можно пройтись. Но не получится. Ты думаешь, что после мужа ни с кем не получится. Но ты не хочешь в это верить и надеешься, что все-таки получится.
– Абсолютно! – опять согласилась Марина. – За вычетом того, что уже не надеюсь.
– Надеешься, – не согласился Евгений. – Только тебе неприятно, что ты надеешься. Стыдно.
– Абсолютно, – тихо, почти неслышно оборонила Марина, признаваясь в самом сокровенном. И тут же спохватилась: – Ладно, провожатый, спасибо, пришла я.
Они были у ворот красивого дома под черепичной крышей, дом этот увлеченно строил Максим на месте старого, родительского; муж так горел работой, что даже на полгода забыл о своей любимой дороге.
– Перестань, – вдруг довольно твердо сказал Евгений.
Марина даже слегка поежилась, хотя вечер был по-прежнему теплым и легкие ветерки были не прохладнее окружающего воздуха: ей почудилась в голосе Евгения шутливо-приказная интонация Максима. Такой она бывала, когда он звал ее на ласковые дела.
– Сколько тебе одной в окна смотреть? – спросил Евгений. – Что ты там новое увидишь?
И опять попал: Марина часто сидела по вечерам у окна с рюмочкой, глядя на улицу, на которой никто уже не мог появиться, – то есть не мог появиться тот, кого она ждала.
– В гости, что ли, напрашиваешься? – усмехнулась она и замерла, ожидая ответа. На Евгения не смотрела, чтобы слышать только голос.
Этот голос, натурально голос Максима, сказал ей:
– Хозяева к себе домой в гости не ходят!
– Это кто у нас тут хозяин в моем доме нашелся?
– Человек везде хозяин, где ему хорошо.
– А кто тебе обещал, что будет хорошо? – спросила Марина, с ужасом слыша в своем голосе игривые нотки.
– Мне, Марина, уже хорошо, я хочу, чтобы и тебе хорошо было.
Марина попыталась повернуть ситуацию, напомнив и Евгению, и самой себе, кем он кажется другим людям.
– Очень уж ты странный, – сказала она. – Не хватало еще с психоватым связаться, на меня люди смеяться будут.
– Я знаю, что кажусь странным, – признал Евгений. – Но что ты хочешь после ранения и контузии?
– Серьезно? Где это тебя?
– Извини, не могу сказать.
– Ясно. Я не хотела тебя обидеть.
– Ничего.
– Торопкий сказал, ты у брата остановился?
– Да. Идти далеко. Да хоть бы и близко. Знаешь, ты не топчись, красавица, ты уж или зови в гости, или не зови! – сказал Евгений совсем голосом Максима.
Марине даже как-то нехорошо стало, она приложила ладонь ко лбу, подержала так и сказала:
– Красавица тут ни при чем, а место есть, где положить, переночуешь.
В доме она провела его сразу же в гостевую комнату на первом этаже.
– Вот, тут тебе и кровать, и все удобства рядом, – она приоткрыла дверь в ванную комнатку, – полотенца чистые, все чистое, как в гостинице, – скомкано и торопливо продолжила она. – И спокойной ночи, мне вставать завтра рано.
– К окну пойдешь? – спросил Евгений.
Марина наконец рассердилась – и очень рада была своей настоящей, не надуманной сердитости:
– Знаешь что, хватит мне в душу лезть, все равно не пущу!
– Не лезу я, Мариша, – сказал Евгений просто и задушевно, как давней подружке сказал. – Просто у меня у самого такая же ерунда. Не могу забыть.
– Кого?
– Женщину. Девушку. До тридцати с лишним лет не влюблялся, а потом встретил… Увидел и сразу понял: вот она, сказал Евгений, представив при этом Светлану и тяжело вздохнув, – сказал Евгений, в самом деле представив Светлану и в самом деле вздохнув.
– А что случилось? Расстались?
– Погибла. Двадцать три ей было.
– Господи, ужас какой. От чего?
– От смерти. Шальной снаряд.
– Что делается, вот уроды! – с горечью произнесла Марина. – Все шальное у нас. Сегодня тоже вот человек погиб, тоже, я так думаю, не специально, кто в тех местах специально стрелять будет? Прилетело, накрыло, и все дела.
– В ней мой ребенок был… – Евгений сел на край постели, будто его плохо держали ноги. И опустил голову.
– Мама ты моя! – Марина села рядом и прикоснулась ладонью к плечу Евгения. – Это ж с ума сойти, такую боль в себе носить.
– Вот и схожу. – Евгений рассказал историю, которую вычитал в интернете, но сейчас он воспринимал ее как свою. Это было несложно: на месте погибшей неведомой девушки он представлял Светлану, и сразу все становилось реальным.
– Что делается, что делается, – негромко и грустно проговорила Марина. – Может, и правда, отделиться совсем от всех? Чтобы ничего шального не залетало и не заходило. Мы вот забор решили между нами и российским Грежиным поставить. То есть я сомневалась еще, а теперь думаю: надо. Сколько же можно? Отделимся, поживем сами по себе, а там видно будет.
