– Хорошо, извините, что перебил, – не утерпел Билл Конопленко, – но все-таки: чей конкретно посланник именно вы, а не человечество или Адам и Ева, или посланники хлеба и голода, что интересно, но потом.
– А вы?
– Что?
– Чей вы посланник? Чтобы ответить, я должен понять, кому отвечаю.
– Я ничей не посланник! – с достоинством ответил укроамериканец Конопленко. – Я независимый журналист, который освещает события так, как мне подсказывают факты и моя совесть. Да, я гражданин Америки, но все мои предки по отцовской линии были потомки украинцев, но там были и русские бабушки, поэтому я принимаю обе стороны на этот конфликт, пытаясь понять объективность. Почему вам смешно? – Конопленко увидел, что Евгений иронично улыбается.
– Потому что нет независимых журналистов, – объяснил Евгений. – Вы могли быть независимы только в один случай…
Тут Евгений запнулся и проговорил себе под нос:
– Странно. Евгений поймал себя на том, что тоже начинает не совсем правильно говорить русский язык. Манера иностранца, неграмотная и ошибковатая, обладала своеобразным очарованием, а нас очаровывает все непривычное, ибо привычное нам надоедает.
И продолжил:
– Вы могли быть независимы только в один случай: если бы вы писали факты, которые видели, но для только себя. Написали, прочли себе – и всё. Как только вы их подвергаете публикации, вам важен резонанс и то, что скажут, желательно с доминантой похвалы, потому что все мы хотим и любим, чтобы нас хвалили. Это природа человека: похвала подтверждает его ум, энергию, потенциальность и другие качества, которые пригождаются в том числе для репродукции, конечный итог может нам показывать, что все усилия направлены на доказать свою генетическую ценность. В этот смысл можно увидеть, что вы в лучшем случае посланник потребителей ваших текстов, на которых вольно или невольно ориентируетесь. Если они американцы, то они сами посланники тех стран, из которых когда-то приехали их родители, посланцы прерий, бизонов, индейцев, золотой лихорадки, первой конституции, Гражданской войны, промышленной революции, кризисов, войн, опять кризисов, опять войн, выборов, новых выборов, еще выборов, борьбы с терроризмом за демократию с помощью терроризма, толерантности и вседозволенности, протестантизма и атеизма…
– Я все понял! – почти закричал Билл Конопленко, всегда гордившийся своей выдержкой, но чувствующий, что уже изнемогает. – Скажем так: я посланник демократической общественности, которая желает разобраться в происходящих событиях, которые здесь происходят.
– Это невозможно, – опечалился Евгений. – Сами участники не разбираются в них, потому что разобраться можно, например, в том, как строится дом или в том, как он построен. Несущие конструкции, перекрытия, стены и так далее. А когда дом рушится, кто возьмет на себя смелость в момент обрушения объяснить, что именно рушится, в какой последовательности и по какой причине.
– Но ведь он из-за чего-то рухнул! – ухватился Конопленко. – Взрыв, пожар, попадание снаряда, бытовое утечение газа…
– А если одновременно и взрыв, и пожар, и утечение? Хотя все очень просто: не надо было трогать этот дом, вот и все. А если что не нравится, сначала сто раз обсудить.
– Май гад! – взялся за голову Билл. – Давайте отодвинем в сторону, очень вас пожалуйста, все эти посланники, мальчики с хлебом и рушащиеся дома, скажите просто: это правда, что вы тут будете устраивать автономию?
– Евгений видел много интервью в интернете и по телевизору, – сказал Евгений, – и давно догадался, что все журналисты своими вопросами подсказывают ответ. Что ж, почему не сделать приятное человеку? Да, автономия не исключена нигде, в том числе здесь.
– И какими методами ее устанавливать? – тут же вцепился Билл.
– Мирными. Народные дружины, например.
– И конкретно вы будете их организовывать?
– Если поручат, да, скромно сказал Евгений, – скромно сказал Евгений.
– На самом деле, судя по действиям сегодня вашим на площади, уже поручили? – проницательно догадался Билл.
– Может быть. Человек часто является уже посланником, не зная, что он посланник.
Билл испугался, что Евгений опять начнет развивать тему посланничества, и не дал ему уклониться:
– Я видел вас в начальном этапе событий, когда вы привели с собой молодежь, это уже есть дружина?
– Молодежь всегда дружина, им только свистни.
– Имеется в виду свист просто, whistle, или условный сигнал?
– Все любят сигналы. Сигналы и коды организуют вокруг себя группы людей, которые их знают, это дает им сознание своего избранничества, а человек любит чувствовать себя избранным.
– Понимаю, вы не можете сказать подробно.
И тут Билл применил ловкий журналистский прием, суть которого в том, чтобы сделать вид, что ты знаешь больше, чем тебе известно. Предположение выдать за истину и посмотреть, как отреагирует собеседник.
– Что ж, – сказал он, – то, что гражданину России поручили организовать такое дело, говорит в пользу желания российского правительства решить все мирным путем.
– Евгению нравилось чувствовать себя гражданином России, – сказал Евгений, – поэтому он, конечно, согласился.
– С чем вы согласились?
– С очевидностью.
– Отлично!
Больше укроамериканцу Биллу Конопленко и не требовалось.
Он любезно распрощался с Евгением, вручил ему сувенир – гелевую авторучку с логотипом информационного агентства UPI (United Press International), сотрудничеством с которым заслуженно гордился, и пошел готовить для отправки материал, который, без сомнения, станет сенсационным: впервые будет рассказано о существовании третьей силы, тех самых третьяков, о которых столько говорили, но никто их не видел. Интервью с одним из руководителей третьяков – это не просто cool, это Super Cool! – и, возможно, отец Билла, Джерри Конопленко, наконец признает, что сын все-таки не зря пошел не по фамильной дорожке, а по своей, и даже выскажет вслух пару слов одобрения, что у него бывает раз в пять лет, чего бы это ни касалось.
А люди, сидевшие в гостевой комнате администрации, увлеклись беседой и не спешили расходиться. Марина Макаровна, вопреки обычаю, тоже не ушла после первых двух-трех рюмок, потому что говорили не о пустяках, обсуждали очень важную идею. Идею выдвинул Торопкий. Если уж дошло до того, сказал он, что какие-то странные люди ходят туда-сюда, а завтра, может, вообще целый батальон зеленых человечков появится, как это было в других местах, не отгородиться ли от русской части Грежина стеной или хотя бы забором. Материал под боком – есть щебеночный карьер, есть пустующий бывший кирпичный комбинат. Да, будут некоторые неудобства, сказал Торопкий, я сам в каком-то смысле жертвую женой, которая не сможет туда на работу ходить, но ничего, как-нибудь справимся!
Идея эта сначала показалась нелепой, но постепенно, в ходе обсуждения, каждый находил в ней положительные стороны.
– Они надоели ходить к нам зубы лечить, потому что у нас дешевле в два раза, – сказала Любовь Гаврилюк. – Вроде мелочь, но тем не менее. Правда, у них томография там есть, а у нас нету, но вот и повод будет запросить оборудование наконец!
– И в кино все туда бегают, – обиженно сказал начальник культуры и досуга Гриша Челкан. – А у нас и кинотеатра нет, и самодеятельность завяла совсем. Какой был народный театр, до сих пор помню, как лихо «Наталку Полтавку» поставили! Я маленький был, а в голове на всю жизнь засело: «Ой я дiвчина Полтавка, а зовуть мене Наталка. Дiвка проста, не красива, з добрим серцем, не спесива!»
Он с таким чувством это пропел, что остальные не выдержали и грянули припев:
Начинаймо веселиться,Час нам сльози осушити;Доки лиха нам страшиться,Не до смертi ж в горi жити.Нехай злiї однi плачуть,Бо недобре замишляють;А полтавцi добрi скачуть,Не на зло другим гуляють.
– Эх! – с чувством сказал Чернопищук и, конечно, налил еще по одной – как не выпить после такого пения?
А выпив, сказал и свое слово:
– Оно и правда, проще будет, если отгородиться. Опять же, у нас сколько молодежи бездельной? Будет им работа. Вон тот же Гитлер, сволочь, фашист, гад, но автобаны строил? Строил. Людям работу дал? Дал.
– Опомнись, Виталий Денисович, с кем ты нас сравниваешь? – урезонила Марина Макаровна. – Но подумать есть о чем. По-хорошему, не только Грежин, весь бы район по границе отгородить. И тогда бы никто не заехал к нам, как это вышло, не погиб бы зазря. А то ведь мы ни при чем, а на нас навесят. Только, конечно, калькуляцию бы для начала составить. Сумеешь, Константин Борисович? Подъемное дело, как думаешь? – спросила она пожилого заведующего бюджетными финансами по фамилии Взвейтис, который все это время молчал, потому что к словам относился так же бережливо, как и к деньгам. Пока денег не видно, пока слов нет, то и спроса нет.
