Капитан направился к платной конюшне, чтобы взять лошадь на время, которое предполагал пробыть в Галвестоне. Жеребец не был похож на Сэма, его любимого коня, который остался в конюшне в Далласе. По тому, как идут дела, думал он, садясь в седло, ему не светит вернуться в Даллас до следующей Пасхи.
Когда Уэбб добрался до дома на Черч-стрит, он не заместил нигде и тени присутствия Джеймса, а войдя внутрь, не увидел и Сахарной Энн. Зато он обнаружил Флору и Тристу, которые сидели в гостиной и играли в карты.
— Сахарная Энн дома? — спросил он.
— О, капитан, как вы меня напугали! — воскликнула Триста. — Я не ожидала вас в этот час.
— Я рано завтракаю, — сказал Уэбб и тут же почувствовал себя дураком, ведь еще не было и десяти часов утра.
— Понимаю. — Триста улыбнулась, потом закашлялась, прикрыв рот рукой. — Сахарная Энн поехала к Люси. Вы разминулись с ней не больше чем на десять минут. Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Нет, спасибо, мэм. Пожалуй, мне не стоит задерживаться. А лейтенант Ярборо не заходил?
— Сегодня утром нет. Полагаю, Сахарная Энн встречалась с ним на уроках стрельбы, так ведь, Флора?
— Да, так. Я слышала их разговор. Она становится метким стрелком. Все дело в очках, но, я клянусь, они — самые уродливые, которые мне когда-нибудь доводилось видеть.
— Ну, в общем, извините меня, леди. — Уэбб нахлобучил шляпу и вышел из дома.
Через несколько минут он снова почувствовал себя дураком, когда модно одетый дворецкий, подойдя к двери, подозрительно уставился на него.
— Я хотел бы поговорить с миссис Спайсер. Она здесь с визитом…
Модные Штаны еще раз оглядели его.
— И кто ее спрашивает?
Что-то в этом человеке раздражало Уэбба, который и без того пребывал не в очень хорошем настроении. Он распахнул пальто так, чтобы ясно были видны револьверы и серебряная надраенная звезда.
— Капитан Уэбб Маккуиллан, рейнджер штата Техас.
Он ожидал бурной реакции, но старый служака не моргнув глазом ответил:
— Ждите здесь. Я доложу мадам. — А затем закрыл дверь прямо перед его носом!
Через минуту-другую дверь снова открылась; к этому моменту капитан уже начал нервничать и без остановки крутил в руках свою новую шляпу.
— Мистер Маккуиллан, как приятно вас видеть, — сказала Люси Маллой, — входите же!
— Не стоит прерывать ваше чаепитие, мэм. Я только хочу поговорить с Сахарной Энн, это займет не больше полминуты.
Сахарная Энн стояла позади Люси и тревожно смотрела на гостя.
— Уэбб? Что-то случилось? Триста? Фиби?
— Фиби? О нет. Ничто такого. Все прекрасно. Я, гм… я только пришел спросить, не окажете ли вы мне честь и не разрешите ли сопроводить… ну в общем, вы пойдете со мной в оперный театр сегодня вечером?
Она с минуту молча смотрела на него, потом кивнула:
— М-м… пожалуй, да.
— Хорошо, тогда я возьму билеты. — Он резким движением нахлобучил шляпу и быстро зашагал прочь от дома.
Люси закрыла дверь и в изумлении повернулась к Сахарной Энн. Некоторое время они стояли в молчании, потом дружно расхохотались.
— Он что, всегда такой? — спросила Люси.
Сахарная Энн покачала головой:
— Обычно он рычит.
— Что ж, красивый экземпляр. Такой зрелый мужчина на вид…
— Люси Маллой! Ты замужняя женщина.
Люси захихикала.
— Но я же не мертвая. Что ты собираешься надеть?
— О, дорогая, понятия не имею. А ведь еще надо выбрать прическу!
Флора настояла на том, чтобы самой причесать ее для выхода в театр. Сахарная Энн немного беспокоилась, но Флора, действуя под надзором Тристы, оказалась самым настоящим гением — она виртуозно орудовала щипцами для завивки и гребнем. В итоге прическа Сахарной Энн представляла собой изящное сочетание завитков и косичек.
Флора же выбрала и темно-синее бархатное платье с богато вышитым лифом, украшенное атласной вставкой и букетиками розочек. Это был изящный ансамбль, и Сахарной Энн очень хотелось надеть на шею хотя бы нитку жемчуга.
— Постой, — сказала Триста, — у меня есть одна вещь… — Опираясь на трость, старая дама медленно направилась к комоду и, открыв его, вернулась с бархатной коробочкой, внутри которой лежали ожерелье из сапфиров и алмазов и такие же серьги. — Они должны прекрасно подойти тебе.
Так и вышло.
— Какие они замечательные, — прошептала Сахарная Энн, — просто совершенство.
— Думаю, — сказала Флора, — ты просто ослепишь капитана. Он уже ожидает внизу. Триста, хочешь, чтобы я попросила Дональда отнести тебя в гостиную?
— Нет, я посмотрю с лестницы. — Она обняла Сахарную Энн. — Ты такая красивая. Надеюсь, вы прекрасно проведете время.
Сахарная Энн забрала плащ из своей комнаты и стала спускаться по лестнице. От взгляда Уэбба она ощутила странное волнение, которое охватило все ее тело. Такого она не испытывала с тех пор, как впервые совершила выезд в общество, и теперь вдруг снова почувствовала себя юной, беззаботной и желанной — как видно, не зря она целых два часа потратила на одевание!
Уэбб тоже прекрасно выглядел в новом вечернем костюме и модной белой рубашке, которая подчеркнула его красоту и потрясающие синие глаза. Его волосы были аккуратно подстрижены, усы тоже, и от него восхитительно пахло. Это был настоящий мужской запах. Сахарная Энн нисколько не сомневалась, что у каждой женщины в театре скоро появится повод позавидовать ей.
— Я говорил тебе, как ты прекрасна? — хрипло спросил Уэбб.
Она улыбнулась:
— Да, но женщины никогда не устают слушать такие признания.
— Ты хорошенькая, как с картинки. Даже еще красивее. Мне нравится, как от тебя пахнет гарденией.
— Удивительно, что ты узнал запах.
— У моей матери рос куст гардении возле самой двери дома — она вырастила его из отростка; он вымахал до огромных размеров и стоял весь в цвету. Обычно она клала маленькие мешочки с высушенными лепестками в свой ящик для носовых платков.
— Вот как? Ты никогда не рассказывал мне о своей семье.
— К сожалению, о них мало что можно рассказать. Все они стерты с лица земли. — Он печально вздохнул. — Индейцы совершили налет на техасскую границу, когда мне было всего пять лет. Меня взяли в плен, и до одиннадцати я жил среди команчей.
— О, мне так жаль. — Сахарная Энн коснулась его руки. — Я знаю, что такое потерять любимую семью. Моя семья погибла от желтой лихорадки, когда мне было девять, но по крайней мере у меня оставался дедушка, он заботился обо мне. Действительно ли это было так ужасно — я имею в виду жить среди дикарей?
— Даже не знаю. Не сказать, что слишком уж плохо. Там я многому научился. По сравнению с тем, что мне довелось услышать про Джейкоба Спайсера, индейцы, по-моему, намного добрее. И уж точно добрее старого, горящего в аду и в сере проповедника и его семейства, к которому я попал после индейцев. Единственное, что там было хорошего, — я научился у него грамоте и арифметике и выяснил, что моя голова годится для обучения. Спать мне приходилось в сарае, со мной обращались немногим лучше, чем с лошадью, которую запрягают в плуг. Я ненавидел каждую минуту, прожитую на ферме, и ушел, едва мне исполнилось пятнадцать. С тех пор я всегда живу собственным умом.
