этих волнений. Давно, когда Даше было лет шесть, как-то всей семьей поехали за клубникой. Ягодное место облюбовал знакомый лесник, он отвез их туда на своем тарантасе. С любознательной Дашей в лесу не было никакого сладу. Она гонялась за бабочками, лезла на деревья, все время убегала в стороны. На весь лес слышалось ее щебетанье.
Родители увлеклись сбором ягод. Вдруг Елизавету Ильиничну поразила тишина. Громко позвала Дашу. Никто не отозвался. Сергей тоже растерялся от неожиданности. Лесник предупреждал их, что недалеко отсюда вязкие болота. Елизавета Ильинична бросила корзину и кинулась в чащу. До самого вечера бродила по лесу, зовя Дашу, но отвечало только эхо. Несколько раз доходила до топи, проваливалась, но, освободившись, снова шла по берегу болота, с тревожным предчувствием вглядываясь в каждую подозрительную ямку.
Она уже отчаялась увидеть дочь в живых, когда совсем неожиданно натолкнулась на нее. Даша, вдоволь нагулявшись, уснула под кустиком, подложив под голову пучок цветов.
Елизавета Ильинична схватила дочь на руки и сонную начала целовать. Даша проснулась и капризно надула губки.
— Мама! Ну, мама же! Цветы подними, затопчешь. Посмотри, каких я красивых нарвала.
А на другой день, причесываясь перед зеркалом, Елизавета Ильинична заметила у себя на висках несколько седых волос.
Десяти лет Даша заболела крупозным воспалением легких. Три дня и три ночи Елизавета Ильинична сидела в больнице у кровати дочери — сама держала шланг кислородной подушки, раскрывая потрескавшиеся от жара губы, поила водой из ложечки. В тысячу раз было легче мучиться от болезней самой, чем смотреть на муки ребенка. После выздоровления Даши Елизавета Ильинична заметила новые глубокие морщинки вокруг глаз.
Пока дочь была девочкой — слушалась мать, на нее можно было накричать, одернуть. А теперь Елизавета Ильинична не знала, как подойти к ней. Иной раз казалось, что она снова теряет дочь, как тогда в лесу. Младшего Зорина Елизавета Ильинична знала достаточно для того, чтобы не ожидать от него ничего хорошего. А у Даши, по всему видно, такое чувство к нему, с которым не шутят. Подобрал-таки, байструк, ключ к податливому сердцу девушки. Видать опытен в таких делах! И что ему нужно? До каких пор он будет мешать им? Мужу одни неприятности от него, теперь за дочь взялся.
Ее душила бессильная ненависть к Валерию. Такая ненависть бывает у матери к врагу, когда тот губит ее дитя, а она бессильна чем-либо помочь: враг вооружен, а мать безоружна.
Елизавету Ильиничну злила теперь чрезмерная стеснительность Колосова, его слабохарактерность. Она видела, что парень любит Дашу своей особенной тихой любовью, за которую даже не способен бороться.
«Упустил девку, дурень, — возмущалась она, — отдал в лапы цьому негодяю. И Сергей хорош, только зовется отцом, а как живет дочь, что с ней — не видит. Вбил себе в голову какую-то дурь о тормозах и не замечает ничего. Ведь до чего дошло: смеяться над ним стали. Недавно сам инженер депо спрашивал про него: «Ну что, твой еще не забросил игрушки?» Срам один. Тьфу. Рехнулся человек».
Как никогда Елизавета Ильинична нуждалась в помощи мужа, но знала: бесполезно разговаривать о дочери — все равно не поймет. Если Сергей чем-нибудь увлечется, то становится отрешенным ото всего.
Что же делать? С кем поделиться тревогой, у кого спросить совета? Нельзя же бесконечно эту тревогу носить в себе. Пока не зашло слишком далеко, надо что-то предпринимать. Сходить к Агриппине Максимовне? Попросить ее — пусть подействует на Валерия? Кто лучше матери знает своего сына? Ведь не для того, чтоб жениться, завел он дружбу с Дашей. Разве мало девушек в поселке, которые, подобно Валерию, сами не прочь пофлиртовать? Владимир Порфирьевич Зорин когда-то были с Сергеем друзьями. Зачем делать несчастной единственную дочь своего старого товарища?
12
Елизавета Ильинична заметила, что муж похудел и стал каким-то странным. Иногда за обедом неожиданно находило на него оцепенение, и несколько секунд сидел он, не двигаясь, с поднятой ложкой, уставив в сторону далекий, отрешенный взгляд.
Елизавета Ильинична не раз ночью бесшумно выходила во двор и, притаившись, подслушивала, что делалось в сарайке. Время от времени там со скрипом отодвигался стул и слышались размеренные, тяжелые шаги.
«Одержимый, — думала она, ежась от свежего ветерка, — дался ему этот проклятый тормоз. Совсем, старый, помешался».
Как-то за обедом намекнула мужу об отдыхе. Сергей Александрович промолчал, посмотрел на нее так, словно хотел убедиться — жена перед ним или какая другая женщина?
По-прежнему Круговых работал без всякой системы. Из одной крайности бросался в другую. После нескольких неудачных опытов с распределителем Матросова, брался за пассажирский тормоз, изменял его и добавлял детали, целые узлы. Создав новый вариант, ждал чуда: вот тормоз немедленно заработает по-новому.
Часто приходил Волочнев. Поглядывая на товарища, морщился:
— Суеты у тебя, Сергей, много. Суеты, — сказал он ему однажды. — Будешь метаться из угла в угол, только шишки на лбу набьешь, а толку ни на грош. На случайную находку надеешься? Попробуй-ка в одну точку долбить.
Всякий раз грубоватая прямота Волочнева действе вала на Сергея Александровича подобно освежающему душу. Прав старина! Так продолжать, значит, вконец измотать силы. Надо составить план и начать заново.
Сделать тормоз с совершенно оригинальным устройством он не мечтал с самого начала. Верил, что есть пути к улучшению уже существующих аппаратов, которые выдержали испытания временем.
Какой из тормозов можно взять за основу? Послушный, но способный на коварство Вестингауз или неторопливый Матросов? Если начать с Вестингауза? По конструкции он гораздо проще.
Снова начались напряженные поиски. Через три месяца Сергей Александрович твердо убедился, что Вестингауз не способен измениться к лучшему. И несмотря на эту неудачу, Круговых был доволен, будто уже наполовину создал новый тормоз.
Сергей Александрович сразу повеселел, стал разговорчивее на работе, а дома потирал руки, будто просветленный изнутри.
— Понимаешь, Лиза, — сказал он как-то жене, — я доказал, что Вестингауз совершенно неисправим, В Москву хочу об этом написать.
— А кто це такий, Вестингауз, американец?
— Американец.
— Миллионер?
— Миллионер, — подтвердил Сергей Александрович. — Владелец железнодорожных заводов. Его именем пассажирский тормоз называется.
Елизавета Ильинична озабоченно поглядела на мужа, спросила настороженно:
— А стоит, Сережа, писать в Москву? Хиба ты кого удивишь этим?
— О чем ты?
— Да об американце. Ведь каждый школьник знает, что миллионера только могила исправит.
Сергей Александрович понял, наконец, сомнения жены и рассмеялся.
— Экая ты чудная, Лиза. Да того Вестингауза в живых давно нет. А тормоз его до сих пор нам, машинистам, только огорчения доставляет.
У Елизаветы Ильиничны сразу будто льдинки в груди растаяли, потеплело на сердце. Муж веселый,
