продолговатых глазах застыл испуг.
— Пойдем, Сережа, спать, — сказала она. — А то ты зовсим помешаешься. Сам з собой начав балакать.
Сергей Александрович протянул к ней руки, словно загораживая дорогу.
— Иди домой. Не мешай. Сейчас приду. Тут кое-что уточнить надо.
Но Елизавета Ильинична была неумолима.
— З места не тронусь. Никуда твой тормоз не денется, — заупрямилась она и укоризненно покачала головой. — Ей-бо, на чоловика не похож. Себя не жалеешь — хоть нас с Дашей пожалей. Извелись на тебя глядючи.
Сергей Александрович с сожалением уступил. Под конвоем жены вошел в дом, разделся и лег в постель. И лишь голова коснулась подушки, сразу будто в пропасть провалился — забылся глубоким сном.
Сергей Александрович вскочил от первого прикосновения, испугался яркого солнца. Двенадцать часов! Засоня! Столько потерял времени! Голова была ясная и легкая.
— В рейс вызывают на четырнадцать часов, — напомнила Елизавета Ильинична.
Сергей Александрович заспешил. Надо еще по пути забежать к Волочневу, рассказать о вчерашнем предположении.
Владимира Николаевича нашел в конторке мастера.
— Если явился извиняться за хамское поведение, то напрасно, — встретил его Волочнев, улыбаясь. — Если хочешь, чтоб я извинился, ну что ж, я готов.
Сергей Александрович перебил его:
— Брось. Некогда философствовать! Ты послушай…
И он коротко поведал о своих соображениях.
— Что ты предлагаешь? — спросил приемщик, когда Круговых закончил.
— Увеличить диаметр тормозного цилиндра.
Владимир Николаевич с минуту стоял в раздумье, прищурив больной глаз, а здоровым разглядывая валяющуюся на полу гайку.
— Хорошо, — произнес он. — Испыток не убыток. Попробуем.
— Тебе что, не нравится? Больно ты равнодушный, — обмяк Круговых.
— Я ко всему так. Взвешивать надо. В общем поживем — увидим. Где у тебя ключи от мастерской?
— У Лизы.
— Поезжай и будь спокоен. А я сегодня же возьму чертежи, сделаю расчеты и начну изготовлять новые цилиндры.
Через неделю цилиндры и поршни были выточены, и друзья, не теряя ни минуты, подключили их к магистрали. Дрожащими от волнения руками закрепляли болты, застегивали муфты. Наконец все готово.
— Ну, как говорится, ни пуха ни пера, — сам себе сказал Круговых и принялся качать воздух.
Каждому хотелось «тормознуть», но когда подошли к крану, оба в нерешительности остановились.
— Давай ты…
— Нет уж ты… Твое предложение.
Сергей Александрович, взглянув на часы, рывком повернул ручку крана на одно тормозное деление. Почти одновременно сработали тормоза. Поршень продвинулся до стука в цилиндре.
— Теперь отпускай, — скомандовал Волочнев.
Сергей Александрович возвратил рукоятку крана в первоначальное положение.
В магистрали — ни звука. Прошла минута, вторая, третья. Друзья не дыша смотрели друг на друга, боясь пропустить характерный звук возвращающегося поршня. Но тормоз совсем не думал опускаться.
— Заклинило. В чем дело? — нахмурился Круговых.
— А дело вот в чем, — отозвался Волочнев, успокаиваясь. — Увеличили диаметр цилиндров, а не сообразили, что тем увеличили тормозную силу. Значит, надо такую же силу на возвращение поршня.
— Что ж ты раньше молчал? — обиделся Круговых.
— Я и сам только сейчас понял. Ничего, не зря время потратили, по крайней мере теперь на душе спокойнее будет.
Круговых, расправляя плечи, глубоко вздохнул и, погрозив тормозу кулаком, сказал:
— Не злорадствуй! Еще вывернем твою душу. Подчинишься!
И взяв ключ, начал снова отворачивать цилиндры.
* * *
Получилось неожиданно. В этот вечер Круговых даже не хотел заходить в мастерскую. Думал отдохнуть, собраться с мыслями. Но разве уснешь, не поглядев на свой макет?
Заглянул в мастерскую и просто так, чтобы чем-нибудь заняться, начал свое обычное дело. Накачивал воздух, тормозил, потом снова отпускал, смотрел на часы и зачем-то записывал время полного отпуска, хотя оно оставалось неизменным: две минуты. Тормоз работал, как часовой механизм.
Сергею Александровичу захотелось хотя бы на секунду ускорить возвращение поршня, и он нажал на шток карандашом.
И тормоз отпустил за минуту и пятьдесят секунд. А ну-ка еще раз! Полторы минуты… Еще сильнее нажать. Но карандаш сломался. Круговых взял напильник и нажал им изо всей силы. Тормоз отпустил за тридцать секунд, потом за двадцать. Больше сократить время не удалось. Не хватило силы. Так вот где разгадка? Тормозу, оказывается, нужна посторонняя помощь!
А что если?.. Сергей Александрович даже испугался решения, какое пришло в голову: до того оно было простым. Готов был бежать по поселку и рассказывать каждому о находке. В первую очередь надо к Волочневу. Но вспомнив, какой тот всегда спокойный и неторопливый, стал понемногу остывать. «Хорошо, — подумал Сергей Александрович, — и я попробую быть таким же, как он, неторопливым. Наберусь терпения, проверю, потом скажу».
Положив на верстак напильник, Круговых пошел в депо. В автоматной мастерской принялся рыться по углам, где валялись старые детали. Искал пружины, собирал разные по величине и упругости. Дома подберет нужную. Когда их набралась целая куча, оказалось, что не в чем нести. Сергей Александрович снял китель, расстелил его на полу и стал складывать грязные, смазанные маслом пружины. Потом завязал углы и рукава в узел и понес.
Сергей Александрович был твердо уверен: нашел то, что искал долгие бессонные ночи.
И вдруг некстати подумал:
— «А что если кто-нибудь раньше до этого додумался и институт уже изготовил новый тормоз?» Но застыдился нелепой мысли, поглядел по сторонам, словно боясь, что кто-нибудь мог подслушать. Какая разница, кто изобрел? Важно, что тормоз создан. Теперь не страшны никакие уклоны. Увеличатся скорости. Поезда помчатся со скоростью восемьдесят, девяносто, сто километров. Машинисты будут уверены: если встретится на пути препятствие, выручит надежный и послушный тормоз.
Проверив дважды действие тормоза, Круговых сел за верстак, достал бумагу и авторучку и начал неторопливо и обстоятельно писать письмо в институт.
К окнам вплотную прислонилась тьма. Мелкие жучки летели из темноты на свет и стучали по стеклу, как редкий дождь. Сергей Александрович стоя посреди мастерской, смотрел на макет, рядом с которым лежал исписанный листок бумаги. Сегодня он был спокоен настолько, что мог слушать тишину и бьющуюся о стекло жизнь.
14
Вы бывали когда-нибудь в осеннем лесу? Собирали грузди, охотились за пугливыми тетеревами или глуповатыми рябчиками? Если нет, то многое потеряли. В лесу всегда хорошо. Кто утверждает, что весной лучше, что явное преувеличение. Осень ничем не хуже весны. Конечно, когда солнце заволакивает смутные сумерки, а по небу, как ошалелые, носятся из стороны в сторону рваные, взлохмаченные облака, скучно и грустно в лесу. Но в ясный сентябрьский день в нем можно встретить такое, чего не увидишь весной: удивительную яркость и богатство красок. Самому лучшему художнику не изобразить такого на полотне! Разве можно, например, нарисовать прозрачную тишину и звеняще чистый воздух? По лесу носятся золоченые паутинки. И торжественное
