раздражающие его качества своего старшего брата. И, разумеется, Гуго де Блуа не мог
возражать против странных юридических развлечений Стефана. «Конечно же, брат
приговорит разбойника к мучительной смерти, что ж, на все воля Божия, наверное,
разбойник этого заслужил», — простодушно думал граф Шампанский, с умилением
поглаживая своего любимого сокола в предвкушении охоты, совершенно не
подозревая, как, стараниями брата, может обернуться все дело.
В дворянском суда, расположившемся на первом этаже деревянного
двухэтажного здания городской ратуши, было сыро и холодно. Большой камин в углу
не прогревал помещение, но зато давал много дыма и копоти. Слуги, подбрасывающие
в него поленья, то и дело давились от кашля. Из немногочисленных людей,
представителей местного дворянства, сидящих в зале суда, знакомым де Пейну был
только капитан стражи Андре де Монбар. Когда Гуго де Пейн поздоровался с другом
детства и сел рядом с ним на скамью, список обвинений уже начали оглашать. За
столом президиума суда восседали трое людей в черных судейских мантиях. В центре
своей массивной фигурой и здоровым цветом лица выделялся граф Стефан, по левую
его руку сидел сенешаль молодого графа Шампанского, барон де Шато-Неф, а по
правую руку графа Стефана обвинения зачитывал прево Труа Жиль де Ришар.
—…А еще Бертран де Бовуар обвиняется в том, что пять месяцев назад, напав
ночью, ограбил замок шателена Гвидо де Монсареля, убил его, а его супругу и двух
дочерей обесчестил и продал жидам в рабство. И также обвиняется Бертран де Бовуар
в том, что три месяца назад он ограбил и сжег две деревни во владениях барона
Жирома де Ларюша, а самого его зарубил насмерть, вероломно напав со спины на
лесной дороге. И еще обвиняется Бертран де Бовуар в том, что не далее понедельника
он со своими людьми разграбил феод шателена Гуго де Пейна, где был разрушен
замок, расхищено продовольствие и учинено насилие над местными крестьянами, за
которым занятием Бертран де Бовуар и был схвачен, а за месяц до этого его люди
убили в Пейне прево и троих солдат графа Шампанского.
Но, несмотря на множество обвинений, подсудимый держался вызывающе и,
злобно сверкая маленькими свиньячими глазками, нагло отрицал все свои
преступления.
— Как вы, благородные люди, можете верить свидетельствам каких-то
крестьян? — Возмущался он, потрясая рыжей бородой. — Если какие-то разбойники,
пусть даже прикрываясь моим именем, совершили все эти преступления, то почему я
должен отвечать за их действия? Я таких распоряжений не давал. Слово чести.
Неужели меня там видели? Если есть свидетели благородного происхождения, пусть
их вызовут в суд. А мужичье я свидетелями не признаю. Я даю им заранее отвод.
Любого серва или виллана[33] можно запугать или купить, и они скажут все, что ни
попросишь, а мои враги вполне способны напугать и подкупить кого угодно, лишь бы
опорочить меня.
— К сожалению, ни шевалье Гвидо де Монсарель, ни его супруга, ни его
дочери, ни барон Жиром де Ларюш не могут присутствовать на суде в силу выше
названных причин, — сказал обвинитель.
— Ну и где же доказательства у уважаемого суда? — Обрадовался Бертран де
Бовуар.
— Мне доложили, что только что прибыл свидетель, шателен Гуго де Пейн. —
Сказал прево.
Лицо баронского отпрыска при этом известии сразу помрачнело, а все взгляды
обратились в сторону молодого рыцаря. По просьбе прево, Гуго подошел к столу
президиума, поклялся на Евангелии в правдивости своих слов и подробно рассказал
присутствовавшим о происшествии в Пейне.
— Ну, признаете ли вы себя виновным, Бертран де Бовуар? — Обратился
судья к подсудимому после рассказа де Пейна.
68
— Ни коим образом, ваше высокопреосвященство! — Ответил баронский сын
епископу. — Да, кое-что из того, о чем рассказал этот шевалье, действительно имело
место, но, я не совершал никаких преступлений. Напротив, я действовал согласно
законам и обычаям.
— Зачем же тогда вы и ваши люди незвано явились в поместье Пейн и стали
отбирать имущество у жителей? — Спросил обвинитель.
— Все очень просто. Дело в том, что отец означенного шевалье задолжал мне
пятьсот безантов золотом, и я пришел получить хоть что-то после смерти бедняги.
— Но вы обязаны были сначала известить шателена Гуго де Пейна, как
законного наследника, предъявить доказательства долга, и только после того имели
бы право требовать уплаты. — Сказал прево.
— Дело в том, уважаемый судья, что наш договор с покойным де Пейном был
заключен на словах, как это принято между благородными рыцарями. Знаете ли, слово
чести. А что наследник вернулся из далеких странствий после стольких лет
отсутствия, я и понятия не имел, иначе я взял бы с собой гораздо больше людей.
— А я утверждаю, что этот человек лжет! — Возмутился Гуго. — Мой отец
никогда не имел и не мог иметь с ним, и с такими как он, ничего общего. Посмотрите,
Бертрану едва ли тридцать пять лет, а мой отец умер в шестьдесят четыре. К тому же,
мой отец умер пять лет назад. Почему же Бертран не требовал уплаты долга раньше,
пока еще была жива моя матушка? Он врет!
— Но, тем не менее, все это правда, любезнейший шевалье. Пока ваша
матушка была жива, я не хотел огорчать ее требованием уплаты этого долга. Тем
более, что тогда я еще не бедствовал. Еще был жив мой батюшка, и старший брат не
смел выгонять меня из замка. А теперь вот, уже два года, как я скитаюсь, и положение
мое сделалось весьма стесненным. Но, клянусь своей честью рыцаря, ваш батюшка на
самом деле был не дурак выпить, и мы с ним действительно часто пивали за одним
столом, — ехидно ухмыляясь, произнес подсудимый.
— Как, вы осмеливаетесь публично оскорблять честь моего покойного
родителя! — Ужаснулся де Пейн, и пальцы его сжались на рукояти меча. На что
подсудимый только рассмеялся.
— Успокойтесь, свидетель. Слово предоставляется защите. — Сказал прево.
— Защита просит принять во внимание бедственное положение
обвиняемого… — начал было свою речь сенешаль графа Шампанского, но его
перебили.
— А как вы, Бертран де Бовуар, объясните тот факт, что в деревне Пейн вы
изнасиловали малолетнюю дочь кузнеца и отдали приказ своим людям поджечь дом
вместе с жильцами? — Неожиданно сказал только что вошедший человек в сером
