Готфрид Бульонский с сопровождающими их баронами, знатными рыцарями и
высокопоставленными представителями духовенства. Шелестели парча и бархат,
сверкали самоцветы и золото. И среди этого блестящего окружения государей
скромностью одежды выделялся аббат Мори в своей простой серой сутане и с
серебряным крестом на груди.
Во главе стола сел законный хозяин Труа — владетельный граф Стефан. По
правую руку от него расположился самый знатный гость, герцог Готфрид Бульонский
со своими приближенными. По левую –– его младший сводный брат юный граф Гуго
Шампанский, а следующим — посол Фландрии барон Адальберт Лоранский. Далее
вдоль стола разместились духовные лица: архиепископ Шартрский, епископ
Лютехский, епископ Труаский, аббат Мори. Дальше сидели: коннетабль Шампани,
сенешаль и за ними — капитан стражи города Труа Андре де Монбар, а рядом с ним
расположились трое каких-то неизвестных рыцарей.
Эти трое сразу привлекли внимание де Пейна. Они были весьма странно одеты и,
скорее, походили на сарацин, чем на христианских рыцарей: на плечи их были
наброшены белые плащи, и под плащами одежды их тоже были белыми. Сходство с
сарацинами усиливалось еще и тем, что лица их покрывал сильный южный загар, а
головы были обриты наголо. О том, что это все-таки _______рыцари, а не простые воины,
говорили добротные сапоги с золотыми шпорами и пояса, прошитые одной
единственной золотой нитью, к которым были подвешены одинаковые мечи в
простых ножнах без всяких украшений.
Один из этих незнакомцев оказался на длинной скамье рядом с де Пейном. Гуго
вежливо представился. Рыцарь в белом тоже.
— Аршамба де Сент-Иньян, — назвался тот и тут же замолчал. По виду его
нельзя было сказать, насколько этот человек старше де Пейна, хотя в том, что тот
старше, Гуго не сомневался. Широкое загорелое лицо де Сент-Иньяна покрывали
шрамы, и сразу было понятно, что человек этот — опытный боец, закаленный во
многих битвах. Голова его была обрита налысо, что по моде того времени выглядело
довольно диковинно, хотя монахи и брили себе макушки. Но самыми странными
казались, пожалуй, желтые глаза рыцаря, постоянно прищуренные в узкие щели. Вряд
ли этот рыцарь родился в местечке Сент-Эньян — к народу франков он, во всяком
случае, отношения не имел. Гуго не знал, что и думать. Может, расспросить этого
Аршамбу откуда он родом? Но что-то останавливало. То ли странный взгляд желтых
глаз рыцаря, то ли его неподвижность и неразговорчивость, но Гуго почему-то не
решался спросить, а просто молча сидел с ним рядом.
Гуго рассматривал присутствующих. Первое впечатление не было обманчивым:
вокруг него сидело множество совершенно незнакомых людей, и народ действительно
был самый разнообразный. В зале собрались представители разных уголков Франции
и других стран Европы. Одни были роскошно одеты, на их одеждах поблескивало
золото и драгоценные камни, а лица выдавали благородство происхождения и
привычку к власти, другие, напротив, выглядели более чем скромно, почти как нищие
с рыночной площади. Всего в зале собралось около ста человек. Гуго обратил
внимание, что среди собравшихся нет ни одной женщины, будто все происходящее
здесь — военный или церковный совет.
Какое-то время с разных концов длинного стола слышны были перешептывания.
Наконец, улучив момент, когда все затихли, архиепископ Шартрский, как самый
старший из присутствующих по возрасту и положению в духовной иерархии, встал,
произнес благословляющую молитву, и начал речь:
— Мы собрали вас, братья, в эту Страстную Пятницу во Имя Иисуса Христа.
И я рад приветствовать тех, кто смог прибыть, ибо всех нас объединяет Свет Господа
и праведное дело. Сегодня среди нас впервые, кроме лиц духовного звания,
присутствуют владетельные сеньоры: графы славного рода Блуа; наш
благороднейший гость, могущественный правитель Нижней Лотарингии герцог
Готфрид Бульонский; посол графа Фландрии Роберта барон Адальберт Лоранский.
Впервые присутствуют на нашем собрании и влиятельные люди купеческого
сословия, представители торговых домов Генуи, Венеции, Флоренции, Милана,
Тулузы, Барселоны и Парижа. Поэтому, думаю, излишне напоминать о том, что
решения, которые мы здесь примем, могут повлиять на расклад сил во всей Европе. —
По залу прокатился гул голосов, но, впрочем, почти сразу же голоса стихли, и
архиепископ продолжал:
— Итак, мы собрались в этом зале, чтобы обсудить то, что давно волнует
любого из нас. Плохие вести идут с Востока, из мест поистине бесценных для каждого
христианина, из Святой Земли. После разгрома Византийских армий при Монцикерте,
полчища неверных захватили не только все сухопутные, но и все морские пути в
Святую землю. Уже не пройти паломникам к Гробу Господню. Уже не приблизиться к
Вифлеему, не подойти к Назарету. И уже сам император Византии Алексей Комнин
взывает о помощи ко всем нам, к христианам Запада. Посол графа Фландрского, барон
Адальберт Лоранский привез письмо императора Алексея. Прошу вас, мессир
Адальберт, зачитайте письмо присутствующим.
Поднялся человек высокого роста в красном плаще, достал пергаментный свиток
и, откашлявшись, начал.
— Вот послушайте, любезные сеньоры, что пишет византийский правитель
нашему славному графу Роберту Фландрскому. — Барон развернул свиток тонкого
дорогого пергамента и стал читать громко, так, чтобы слышали все:
«Правители и сеньоры Европы, жители Запада, я, милостью Божьею,
император Восточной Римской Империи Алексей Комнин обращаюсь к вам с
просьбой о помощи.
Величайшая держава христиан восточных, славная наша Византия, наследница
великой славы старого Рима находится в немалой опасности. Турки, сарацины и
другие варвары угрожают нам со всех сторон, разграбляют страну и захватывают
большие христианские области. Неверные перекрыли все сухопутные и морские пути
в Святую Землю. Страшные орды кочевников заняли многие города на суше, а на
море огромный сарацинский флот не дает нашим кораблям прохода. Константинополь
уже почти окружен врагами. Из последних сил сражаемся мы, но не можем
положиться даже на солдат наших, ибо страх начинает проникать в сердца их, когда
до них все чаще доходят известия о зверствах кровожадных завоевателей, о
