На Мартина смотрели – он опоздал и должен был перешагивать через ноги, чтобы добраться до своего места в середине первого ряда. Смущаясь, он переступал через ноги зрителей, расположившихся у самой сцены, которая возвышалась над полом всего на несколько дюймов. Только он добрался до своего места, как в зале погас свет и долго не зажигался – глаза постепенно привыкали к полной темноте. В зале повисла тишина.
Внезапно вспыхнул свет. Раздалась громкая музыка – он не мог вспомнить мотив, – сотрясая маленький зал.
На сцене стояла женщина – так близко от Мартина, что он мог коснуться ее рукой.
На ней было платье фасона девятнадцатого века. Полосы у нее были светлые, длинные – до самых плеч, глаза черные. Лицо – слегка вытянутое, как у классической русской женщины, нос – чуточку длинноват, но изящной формы, губы – полные.
Она была прекрасна.
И она была той самой, что нарисована на картине.
Пьесу он знал, так как читал Булгакова. Молодой Мольер, тогда еще актер, женился на молодой актрисе, она ушла из своей труппы и последовала за ним. Впоследствии он сменил ее, в искусстве и в жизни, на другую молодую женщину. Роль первой жены – трагическая роль. Она проникнута романтическим страданием, что так нравится русским. Игру актрисы в этой роли публика одобрила: когда сцена погрузилась во мрак (занавес отсутствовал), зрители вызывали ее снова и снова, дружно и ритмично хлопая в ладоши, что являлось признаком высшего одобрения.
Мартин под благовидным предлогом присоединился к разговору двух таких же зрителей, задержавшихся в фойе в ожидании, когда разойдется публика. Это были муж и жена. Сначала она просто отвечала на реплики Мартина о пьесе, а потом говорила без остановки, не давая мужу вымолвить ни слова. Они были рады воспользоваться случаем побеседовать с иностранцем:
– Разве не так, дорогой? Мы очень удивились, увидев вас здесь. Не думаю, чтобы мы видели бы здесь раньше иностранца, даже из тех, которые живут рядом со станцией метро.
Мартин отвечал, что с удовольствием посмотрел столь необычную пьесу. Повесть он, конечно же, читал, но не мог даже вообразить, что ее поставят на сцене. Она великолепно поставлена. Особенно хороша Алина в роли жены Мольера. Не знают ли они ее, поинтересовался Мартин. Конечно же, знают! Да вот и она сама идет сюда!
– Алина, это господин Мартин. Он американец. Ему понравилась твоя игра – как и нам.
На сцене она была поразительна, но в жизни оказалась еще прекрасней. Он увидел, что ее портреты говорили правду: в глазах ее мерцала та же таинственность, что-то неотразимое и неуловимое.
– Очень приятно слышать, – сказала она женщине, которая представила ей Мартина. Ему же она ничего не сказала, лишь пристально взглянула на него, будто пытаясь разглядеть в нем нечто потаенное.
«Не смотри мне в глаза, Боюсь, они отразят то, что я вижу, И ты четко увидишь свое лицо, Полюбишь его и пропадешь, как и я», – вспомнились Мартину стихи.
– Аля, ты готова? – спросила женщина. – Мы идем к метро.
– Да, пошли.
– Господин Мартин, вы поедете на метро?
– Что? Да-да, поеду.
– Тогда пойдемте с нами. Так замечательно познакомиться с иностранцем, знающим русскую литературу.
Вечером в половине одиннадцатого в Москве в конце мая все еще светло. На улицах полно пешеходов – московская зима прошла совсем недавно, им не хватало дня нагуляться, и лишь усталость загоняла их поспать.
По пути к метро женщина занимала Мартина разговорами, Алина же вообще ничего не говорила, разве что кратко отвечала на вопросы.
Перед входом в метро Алина стала лихорадочно рыться в сумочке, тщетно пытаясь найти мелочь. Мартин протянул ей пятикопеечную монету, она поблагодарила его, но не улыбнулась. Он последовал за ними через турникет к лестнице, ведущей на платформу. Послышался гул приближающегося поезда. Хотя торопиться нужды и не было, они засуетились в бездумной спешке, характерной для тех, кто, видя подходящий поезд, бежит инстинктивно, а не потому, что боится опоздать на него: ведь через четыре минуты подойдет другой. Первой сорвалась женщина, за ней, держа ее под руку, – ее муж; с громом и стуком они скатились с лестницы, придержали закрывающиеся двери ближайшего вагона и ворвались в него.
Плюхнувшись на сиденье, они громко рассмеялись.
– Вот мы и проделали физзарядку на сегодня! – объявила женщина. Она села рядом с Мартином, с другого бока сидел ее муж, а рядом с ним – Алина. Поэтому Мартин не мог говорить с ней из-за неумолчного шума в вагоне.
Вагон был почти пустым, но на следующей станции в него ввалилась толпа пассажиров, и все места оказались занятыми. Самой последней в вагон вошла маленькая старушка с тридцатью или даже больше рулонами туалетной бумаги, нанизанными на бечевки в две связки, как метки. Связки она повесила через оба плеча.
– Смотри, смотри, – шепнула женщина мужу. – Интересно, где же она достала туалетную бумагу? Как ты думаешь, там еще осталось? Давай сойдем на следующей остановке и вернемся, может купим? Хотя нет, магазины уже закрыты.
Старушка прошла мимо Мартина, но свободного места не нашлось. Тогда он предложил ей:
– Не хотите ли присесть?
Она поблагодарила его взглядом облегчения и села. Мартин встал рядом с ней, а затем передвинулся поближе к Алине и сказал:
– А еще я добр к собачкам и детям.
– Такое в обычае у американцев?
– Только у лучших американцев.
– А есть ли такие, к кому вы не расположены?
– Что же… есть… милиционеры…
– А почему же они?
– Они не нуждаются в моем расположении. Им не нужно помогать.
– Я же повидала среди них немало и таких, кому помогать нужно.
– Да? И что же это за помощь?
– Психиатрическая.
– Вы говорите так, будто у вас большой опыт общения с милицией.
– Опыта здесь набираться не нужно. Достаточно просто оглянуться вокруг. Отправляйтесь на любой железнодорожный вокзал и понаблюдайте за милиционерами. Они ходят и будят людей, вынужденных ждать поезда всю ночь напролет, потому что, как они говорят, «на вокзале спать не положено». Все они, кто будит людей, нуждаются в лечении у психиатра.
В их разговор встряла женщина:
– А вот по нашему телевидению недавно говорили, что в Америке в метро людей нередко грабят. Это правда?
– Только в Нью-Йорке. И то далеко не всегда.
– Вы шутите? – переспросила женщина.
– А я слышала по нашему телевидению, что американцы шутят всегда, – промолвила Алина. – Даже когда им и не нужно. У нас же в стране всегда шутят, потому что шутка помогает выжить.
– Вы говорите так, будто у вас богатый опыт общения с американцами, – заметил Мартин.
– Нет, не богатый, очень маленький. Хотя и этого вполне достаточно.
Она улыбнулась, смотря ему прямо в лицо, долгой, искренней, ослепительной улыбкой. Он подумал даже, а не смеется ли она над ним.
– А что особенно вам понравилось в спектакле? – спросила она, прежде чем он успел ответить на ранее высказанное ею замечание.
– Да все понравилось. Кажется, больше всего мне понравилась сдержанность в оформлении – метод постановки спектакля, заставляющий зрителей напрягать воображение.
Она опять рассмеялась.
– Голая сцена – вот и все, что у нас под рукой. Этим мы стремимся подчеркнуть достоинство бедности, – объяснила она. – Валерию будет приятно услышать, что кто-то находит удачным его замысел.
– Валерий – это режиссер, – пояснила женщина. – Он просто гений.
– Да, он гениален, – подтвердила Алина.
– Я в этом не сомневаюсь, – заметил муж женщины. За весь вечер он впервые раскрыл рот. Жена сердито сверкнула на него глазами.
– Ну вот и наша станция, – сказала она. – Нам нужно пересесть на «Парке культуры» на кольцевую линию. А вы, господин Мартин? Вам нужно доехать до «Краснопресненской». Она недалеко от американского посольства. Вы что, не пересаживаетесь на кольцевую?
По всему было видно, что Алина не собирается пересаживаться, а едет дальше.
– Нет, – ответил он, – я выйду и пересяду на «Площади Дзержинского».
– А-а. Да, вы можете пересесть и там. До свидания! И она потащила мужа за собой из вагона. Тот помахал Мартину рукой, но так, чтобы жена не заметила, и слегка улыбнулся.
Алина подвинулась немного, освобождая рядом место для Мартина.
– Интересная пара, – заметил он, усаживаясь.
– Это что, американская ирония?
– Я, может быть, немного смешлив, но характер у меня серьезный. Вам где выходить?
– Я пересяду на «Проспекте Маркса».
Всего три остановки, а потом, на следующей, будет и его.
– А потом куда?
– Я живу недалеко от метро «Коломенская». Там еще немного трамваем, а потом пешочком. Добираться – целое приключение.
– Особенно ходить пешком ночью, да еще в таком криминогенном районе, как я читал в газетах. А не позволите ли мне разделить ваше приключение и проводить вас до дому?
