устроены небольшие балконы. Мраморная балюстрада окаймляла террасу, белевшую в сумерках, как полированная кость, а над террасой, из-за приоткрытой массивной деревянной двери входного портала, струился свет и доносились звуки музыки.
Ни свет, ни музыка, однако, не привлекали внимание Гайяла Сфирского. Остановившись, он спешился и поклонился молодой женщине, неподвижно сидевшей у балюстрады. Несмотря на пронизывающий холод, на ней было простое легкое платье бледного желтовато-оранжевого оттенка, напоминавшего о лепестках нарцисса. Прозрачно-золотистые волосы свободно спускались ей на плечи и придавали ее лицу серьезное, задумчивое выражение.
Как только Гайял выпрямился, отвесив поклон, девушка кивнула, слегка улыбнулась и рассеянно покрутила пальцем локон, прикасавшийся к щеке:
— В такую ночь одинокому путнику должно быть холодно.
— В такую ночь должно быть холодно сидеть снаружи и смотреть на звезды, — парировал Гайял.
Незнакомка снова улыбнулась:
— Мне не холодно — я сижу и мечтаю… и слушаю музыку.
— Как называется этот город? — спросил Гайял. Оглядевшись, он не заметил ничего, кроме пустынных темных улиц, и вновь повернулся к собеседнице: — Кроме вас, здесь кто-нибудь живет?
— Это Каршезель, — ответила девушка, — всеми покинутый десять тысяч лет тому назад. Мой дряхлый дядюшка и я укрылись в городе от степных сапонидов и с тех пор здесь живем.
«Ведьма! — подумал Гайял. — Впрочем, может быть, и нет…»
— Тебе холодно, ты устал, — продолжала незнакомка, — а я заставляю тебя оставаться на улице. — Поднявшись на ноги, она пригласила его в дом: — Воспользуйся нашим гостеприимством.
— С благодарностью приму приглашение, — откликнулся Гайял. — Но прежде всего мне нужно где-то разместить коня.
— Его можно приютить в соседнем сарае. Конюшни у нас нет.
Проследив направление, в котором указывала девушка, Гайял заметил неподалеку приземистое каменное строение с черным провалом открытой входной двери.
Он отвел туда белого коня и снял с него уздечку и седло, после чего, остановившись у дверного проема, прислушался к музыке, доносившейся из высокого здания, — кто-то наигрывал причудливую старинную мелодию на духовом инструменте, напоминавшем флейту.
«Странно, странно! — бормотал он, поглаживая морду коня. — Дядюшка играет на флейте, девушка сидит одна, дышит морозным воздухом и смотрит на звезды…» Поразмыслив, он решил, что, скорее всего, его подозрения чрезмерны: «Даже если она — ведьма, что с меня возьмешь? А если, как она говорит, их привел в город страх перед кочевниками и они развлекаются музыкой, чтобы рассеять скуку, их, наверное, позабавят последние вести из Асколаиса. Так или иначе, беседа с гостем в какой-то мере послужит возмещением гостеприимству». Гайял вынул из седельной сумки свою флейту и засунул ее за пазуху кожаной куртки, после чего поспешил туда, где его ожидала девушка.
— Ты не сказал, как тебя зовут, — напомнила она. — А мне нужно как-то представить тебя дядюшке.
— Я — Гайял из Сфира, что на берегах реки Скаум в Асколаисе. А тебя как зовут?
Девушка улыбнулась и открыла входную дверь пошире. На булыжную мостовую пролился желтый свет.
— У меня нет имени. Зачем мне имя? Здесь никогда никого не было, кроме моего дядюшки — и когда он говорит, ему некому ответить, кроме меня.
Гайял почесал в затылке, но решил, что слишком откровенно выражать недоумение было бы невежливо, и не стал задавать по этому поводу дальнейшие вопросы. Возможно, девушка боялась, что случайный гость ее сглазит, и не произносила свое имя вслух, чтобы ее не околдовали — подобные суеверия встречались повсеместно.
Они зашли в зал, выложенный каменными плитами; звуки флейты становились громче.
— Если можно, я буду называть тебя «Эймет», — предложил Гайял. — Так называют на юге золотистый душистый цветок — ты мне его напоминаешь.
Девушка кивнула:
— Зови меня как хочешь.
Они вступили в просторное теплое помещение со стенами, завешенными коврами. В правой стене пылал огромный камин, а на столе перед камином стояли приготовленные блюда. На скамье сидел флейтист — неряшливый старик болезненной наружности. Длинные локоны растрепанных седых волос спускались ему на спину; столь же нечесаная борода была замызгана желтоватыми пятнами. На старике был потертый грязноватый камзол, а его кожаные сандалии давно рассохлись и растрескались. Странным образом, старик не вынимал флейту изо рта, но продолжал играть; Гайял заметил при этом, что девушка в желтоватом платье, казалось, пританцовывала в такт наигрышу флейты.
— Дядюшка Людовик! — весело воскликнула Эймет. — Я привела гостя, сэра Гайяла из Сфира!
Гайял с удивлением смотрел в лицо музыканту. Его серые глаза, слегка водянистые от старости, но все еще яркие и проницательные, лихорадочно блестели — Гайялу показалось, что они загорелись какой-то странной радостной мыслью. Радость старика приводила Гайяла в замешательство, так как глубокие морщины на лице флейтиста свидетельствовали о долгих годах ничтожества и лишений.
— Может быть, ты тоже умеешь играть? — поинтересовалась Эймет. — Мой дядюшка — замечательный флейтист, а в такой вечер ничего не может быть лучше музыки. Дядюшка играет каждый вечер — уже много лет…
Эймет повернулась и улыбнулась старику. Гайял вежливо кивнул.
Эймет пригласила его к столу, уставленному яствами:
— Присаживайся и ешь, Гайял, а я налью тебе вина. После этого, может быть, ты соблаговолишь что-нибудь нам сыграть на флейте.
— С удовольствием! — отозвался Гайял, заметив, что радость на лице старого музыканта стала еще более очевидной — уголки его губ дрожали беззвучным смехом.
Он ел, а Эймет подливала ему золотистое вино — до тех пор, пока у него не начала кружиться голова. Тем временем Людовик не переставал играть — то медленную печальную мелодию, напоминавшую о прозрачных струях ручья, то мрачноватый гимн, наводивший на мысль о безбрежных волнах западного океана, то простоватый наигрыш ребенка, напевающего во время игры. Гайял не мог не замечать, что настроение Эймет явно менялось в зависимости от музыки — когда менялся характер мелодии, она становилась соответственно то серьезной, то веселой. «Как странно!» — думал Гайял. Но опять же, люди, ведущие отшельническую жизнь, нередко предаются чудачествам — а в целом хозяева вели себя вполне доброжелательно.
Покончив с ужином, он встал и выпрямился — для чего ему пришлось слегка опереться на стол. Людовик наигрывал веселую ритмичную мелодию, наводившую на мысль о стеклянных птицах, привязанных красными нитями и кружившихся снова и снова в солнечных лучах. Пританцовывая, Эймет подошла поближе к Гайялу. По сути дела, она остановилась почти вплотную — так, что он ощутил теплую душистую волну, исходившую от распущенных золотистых волос. Ее лицо светилось радостно-диковатым выражением… Удивительное дело! При этом Людовик мрачновато посматривал на них и не говорил ни слова.
«Может быть, я напрасно сомневаюсь в намерениях незнакомцев, — упрекал себя Гайял. — Тем не менее…»
— А теперь, — взволнованно выдохнула Эймет, — может быть, ты нам сыграешь? Ты
