Невскому проспекту стремительно шагал вождь «Аквариума». Одет он был вызывающе: белые туфли, чёрные брюки и просторный плащ, развевавшийся по ветру, как у герцога из сказок Шарля Перро. Спешащие по делам граждане шарахались в стороны, а Гребенщиков нёсся им навстречу и утробным голосом вещал: «Я — чёрная смерть, я — чёрная смерть». Всю эту фантасмагорию снимал на старенький Rolleiflex Андрей Усов, уже оформивший обложки не только «Синего альбома» и «Треугольника», но и «Акустики» с «Электричеством». Забегая вперёд, скажем, что именно эту фотосессию, сделанную на Полицейском мосту осенью 1982 года, Вилли считал одной из самых удачных.
«Съёмка была сложная, — рассказывал Усов. — Благодаря старой непросветлённой оптике вокруг артиста образовался некий специфический ореол, да и в целом изображение приобретало определённую нежность. Но когда я напечатал снимок уходящего вдаль Бориса, меня начало ломать. Тогда я и решил опубликовать его в негативе. Поэтому на задней стороне “Табу” тень от Гребенщикова — светлая».
Но вернёмся непосредственно к альбому. Специально для этой сессии Тропилло выпросил у фирмы «Мелодия» два профессиональных магнитофона Studer. Бюджет этой сделки — к великой гордости звукорежиссёра — был равен двум бутылкам армянского марочного коньяка. При этом качество студийной работы Андрея Владимировича никак не отставало от качества напитка. Он не совершал резких движений, не крутил без необходимости ручки на пульте и чётко знал, чего делать не надо.
«Мне становилось ясно, что группа начинает связывать Бориса по рукам и ногам, — замечал Тропилло. — И мы решили приглашать других людей и этим методом — введения новых музыкантов и инструментов — добивались нужного результата».
В отличие от предыдущих работ концепция и драматургия «Табу» не были сильно замаскированы. Альбом начинался с телефонного звонка Людмиле Шурыгиной, и её голос четко слышен на записи. Тональность звонка определяла характер альбома и являлась, по существу, неким ключом к нему. Говорят, что тот несостоявшийся телефонный разговор во многом обозначил будущее самого Бориса.
Возможно, именно тогда БГ начал понимать, что, подключая сессионных музыкантов, можно изменять звучание группы, получая вместо хиппистской акустики куда более сложную палитру — в диапазоне от панк-рока до «новой волны». Результат не заставил себя долго ждать. Чуть ли не впервые между студийными музыкантами возникла химия, и пошёл сильнейший ток. Ни у «Машины времени» и «Воскресенья» в Москве, ни у «Урфина Джюса» в Свердловске, ни у «Зоопарка» в Ленинграде такого драйва не было. И это — несомненный факт.
Первая половина «Табу» представляла блок из жёстких треков, в котором, по словам БГ, «гитара и пианино решают, кого из них должно быть больше». Вторая сторона — достоверная фиксация атмосферы «молчаливых дней», с депрессивными «дорзообразными» клавишами, воем саксофона и плачем гитары, заставлявшим поверить, что «никто из нас не выйдет отсюда живым».
Примечательно, что песню «Сыновья молчаливых дней» музыканты готовили на репетициях ещё задолго до фестиваля «Весенние ритмы».
«Очень жалко, что из-за стрёмных текстов мы не исполняли в Тбилиси эту композицию, — сокрушался впоследствии лидер “Аквариума”. — Поскольку Сашка Александров делал там такие чудовищные вещи, что King Crimson просто отдыхал. Звук фагота, усиленный микрофоном, — это было нечто. Естественно, что в звукозаписи это передать было невозможно. Через пару лет этот номер очутился “задним числом” на “Табу”, но сыгранный по-другому».
Надо отметить, что «Сыновья молчаливых дней» были написаны Борисом под влиянием The Doors и песни Дэвида Боуи Sons of the Silent Age. Позднее эту постмодернистскую тенденцию фрагментарного цитирования мне подтвердил и Тропилло, причём — на конкретном примере.
«Как-то Гребенщиков показал нам новую песню “Никто из нас не выйдет отсюда живым”, — рассказывал звукорежиссёр “Аквариума”. — Я прослушал её и говорю: “Боря, всё хорошо, но это — Sunny Afternoon!” Я не утверждал, что она слизана с Kinks, но некоторые фрагменты были именно оттуда. Потом он что-то переделал, но я всё равно удивился: “А теперь это The Doors получается! Разве ты не слышишь?” Но когда в студию пришёл Курёхин, они похимичили, немного изменили мелодию — и получился именно тот вариант, который мы слышим на альбоме».
Были во время этой сессии и другие проблемы. Как известно, пиком вкусовой конфронтации на «Табу» стало столкновение фри-джазовой эстетики Курёхина с хард-роковой идеологией Ляпина. Искры летели из глаз и грозили поджечь всю пионерскую богадельню. Будучи поклонником тяжёлого ритм-н-блюза, Саша обожал длинные соло — с гитарой, пропущенной через самодельную примочку, и чудовищным «хорусом» на выходе. Мудрый Гребенщиков давал Ляпину возможность поотрываться на концертах, но в студии вёл с гитаристом душеспасительные беседы о минимализме в музыке. И подобное просветительство приносило выдающиеся результаты.
«Я выступал в роли примирителя, а заодно пытался петь», — вспоминал Гребенщиков, который долгое время недолюбливал «Табу», часто называя этот альбом «кривобоким» и «назойливым».
В определённый момент стало понятно, какого зверя музыканты выпустили из клетки. Баланс между пианино и гитарой выстраивался с боями, и эта напряжённость придавала саунду «Аквариума» шизоидный привкус, который там изначально не предполагался. Не секрет, что душа Бориса предпочитала «более спокойное ощущение музыки» и его идеалам скорее соответствовали «Сыновья молчаливых дней» и «Аристократ», нежели мрачные боевики типа «Пепел» и «Сегодня ночью».
Несмотря на многочисленные компромиссы, внутренние разногласия сделали процесс записи «Табу» неуправляемым. Естественно, что такой надлом не смог пройти безболезненно. Позднее Гребенщиков признавался, что в финале сессии находился на грани нервного срыва. Сидя на балконе студии «в состоянии крайнего кризиса», он написал одну из самых одиозных и катартических композиций «Рок-н-ролл мёртв». Это было не просто жизненное наблюдение. Это была прямая реакция на запись альбома «Табу».
ИСКУССТВО БЫТЬ СМИРНЫМ
«У меня есть сильное желание иметь некоторые музыкальные средства, которых я лишён: это — студия, хорошие гитары, синтезаторы и т. д., что необходимо мне для работы. Я думаю, что, поскольку я этого усиленно хочу, это может появиться у меня некоторым образом».
Борис Гребенщиков. 1983
После записи альбома «Табу» Гребенщиков «погрузился в себя», отдалившись на какое-то время от многочисленных приятелей. Слегка подустав быть «послом рок-н-ролла в неритмичной стране», духовный наследник обэриутов решил изменить вектор эволюции. Переполненный свежими идеями, он вместе с искусителем Курёхиным начал разрабатывать собственную авангардистскую «игру не по правилам». Вдвоём они выдумывали немыслимые проекты и записывали свои импровизационные фантазии, всячески пытаясь уйти от наработанных формул и традиционных схем.
«В то время “Аквариум” находился в разобранном состоянии, — признавался Борис. — Зато мы с Капитаном часто баловались новой музыкой, веселились напропалую и придумывали всякие авантюры. Мы много времени проводили вместе, даже больше, чем с семьёй. Сложно описывать это состояние восторженного опьянения, потому что постоянно происходил какой-то
