всем новым, что происходило в музыке, — джаз, ретро, народная музыка и, конечно же, весь рок. Любая интересная информация, которая попадала в поле нашего зрения, немедленно переписывалась на магнитофон. Поэтому все друзья-иностранцы, которые собирались к нам в гости, прекрасно знали, что везти с собой — виски, New Musical Express и всю новую музыку».
Принимая участие в различных анархических проектах Курёхина (записи с Владимиром Чекасиным, перфомансы Crasy Music Orchestra), Борис отрывался в полный рост и любил раскрашивать лицо в смертельно-бледный цвет, издавать утробные звуки на спущенных струнах, изображать зомби и разбивать электрогитары.
«Этой идеей все загорелись накануне сейшена в Доме культуры Ленсовета, — пояснял Тропилло в одной из наших бесед. — Я принёс с пионерской выставки декоративную гитару, передняя сторона которой была сделана из толстого оргстекла. Ближе к финалу, когда на сцене начался шабаш, Гребенщиков незаметно подменил гитару и начал ломать её об пол. Всё было бы ничего, но в предконцертной суете мы дружно позабыли об оргстекле. Следует несколько мощных ударов, но оргстекло на гитаре стоит намертво. Наконец-то Боб наносит сокрушающий удар, гитара проламывает пол и наполовину уходит под сцену… Что и говорить, веселье удалось на славу».
Сам Тропилло также оказался парнем не промах. В своей студийной деятельности в стенах Дома юного техника он быстро перешагнул границы обязанностей звукорежиссёра.
«Саундинженер, если захочет, может сделать в студии многое, а не просто ручки крутить, — считал Андрей Владимирович, у которого всю жизнь идеалом саундпродюсера был Джордж Мартин. — Звукорежиссёр намертво привязан к студии. В момент сессии именно он является ключевой фигурой, как дирижёр. Он может изнасиловать всех музыкантов, но добиться необходимого результата».
Заросший и небритый, одетый в непонятный свитер, старые брюки и войлочные тапочки, Тропилло сумел создать в студии непринуждённую обстановку. Он понимал, что атмосфера во время сессии решает многое.
«Записи, как птицы, раз — и улетели», — любил говорить Тропилло музыкантам «Аквариума», которые имели привычку не слишком торопиться, ожидая небесных благ в виде обещанных друзьями примочек, современных инструментов и т. п. В качестве весомого аргумента в пользу примата настроения над качеством Андрей Владимирович любил цитировать Брайана Ино: «Бесконечные вылизывания мельчайших деталей или создание громоздких музыкальных наложений лишают альбом главного — непосредственности и прозрачной чистоты».
Результаты подобной продуманной идеологии не заставили себя долго ждать. Вышедший осенью 1982 года новый альбом «Табу» сразил всех напором и энергией. Пожалуй, это была первая работа «Аквариума», в которой музыкантам удалось передать все нюансы электрического звучания — резкого, мощного, а в отдельных местах — стервозно-истеричного. Гребенщиков тогда признавался: «Меня сейчас интересует передача энергии в стране, где эта энергия в принципе не передаётся. И я постоянно изыскиваю для этого наиболее оптимальные формы».
На «Табу» эти формы наконец-то были найдены, но подобные открытия давались Борису немалой ценой. Дело в том, что преобразования, устроенные Капитаном в процессе сессии, оказались небезобидными. Как известно, старый «Аквариум» относился к собственной деятельности, скажем так, по-даосски: «Но сегодня на редкость задумчивый день, а вчера был дождь, играть было лень. / Наверное, завтра; да, завтра наверняка; во славу музыки сегодня начнём с коньяка».
«Сыновья молчаливых дней» не могли (да, наверное, не очень-то и хотели) избавиться от расслабленного подхода к увлечению музыкой. Десять лет они органично жили в прекрасном микрокосмосе, и нарушить эту традицию, казалось, было просто невозможно. Когда, к примеру, наступило лето, Фан с Дюшей забили на студию и ринулись продавать астраханские арбузы. Это была крайне прибыльная работа, позволявшая музыкантам закрыть многочисленные финансовые бреши. Торговать приходилось сутками напролёт, и времени на «Аквариум» у них не оставалось. В результате БГ решил не дожидаться окончания арбузного сезона и начал записывать альбом с новыми инструменталистами.
Важно уточнить, что Курёхин ещё со времён «Треугольника» жаждал кадровых революций, поэтому с небывалым энтузиазмом вытащил на сессию опытного басиста Володю «Гриню» Грищенко (экс-«Гольфстрим») и саксофониста Игоря Бутмана. Капитану было достаточно написать им приблизительные гармонии, после чего все партии игрались с первого дубля.
«Сейчас мы с Гребенщиковым собираем ансамбль эльфов, — иронизировал Курёхин в одном из интервью. — Это очень сложная и серьёзная работа, которая отнимет у нас несколько веков… Мы попытаемся сделать такую программу, которая была бы связана со звуком, но не являлась чисто звуковой».
Итак, впервые Борис решился на экспериментальную запись с фактически незнакомыми сессионщиками. Больше всего нервов у него ушло на поиски нового гитариста. Было рассмотрено множество кандидатур — от Володи Козлова из «Союза любителей музыки рок» до Володи Ермолина из «Зарока», который отметился на концерте в ГлавАПУ. В итоге на запись «Табу» был приглашён одноклассник Дюши Романова Саша Ляпин, которого все знали ещё со времён «Вокально-инструментальной группировки имени Чака Берри».
«Я снимал мансарду, музыканты приходили, репетировали, и меня это очень забавляло, потому что их музычка была довольно занятной, — вспоминал Ляпин о знакомстве с “Аквариумом”. — Но я всегда был поклонником более тяжёлого рока и совершенно не предполагал, что когда-нибудь мы сможем сотрудничать».
В своё время Ляпин окончил музучилище по классу скрипки, а затем всерьёз увлёкся гитарой. В своей первой группе «Ну, погоди!» Александр Сергеевич любил играть много и громко. Данная особенность была замечена за ним ещё на московском концерте «Аквариума» в ДК Луначарского (альбом «Арокс и Штёр»), но зимой 1982 года это никого не смутило. Как выяснилось впоследствии — напрасно.
Странную компанию новобранцев дополнил молодой ударник Петя Трощенков, периодически подменявший своего «барабанного гуру» Женю Губермана в валютном баре одной из гостиниц. Таким образом, из классического состава, помимо Гребенщикова, на сессии остался лишь Сева Гаккель. Возможно, именно поэтому название группы впоследствии было вынесено на обложку со знаком вопроса.
Изображение самого БГ выдавало его симпатии к «новым романтикам» — чёлка и слегка нелепый плащ на развороте альбома. При этом его увлечение альбомом Брайана Ино Another Green World и модной электроникой в духе Ultravox, OMD и Нитап League практически не отразилось на звуке. Причиной тому было отсутствие в Ленинграде современных синтезаторов. Например, одна из сильнейших композиций «Пепел» задумывалась как пьеса в минималистичной манере Гэри Ньюмана, но реализация этой идеи выглядела абсолютной утопией. Как справедливо обмолвился тогда Курёхин: «“Новая романтика” — это прежде всего очень большие деньги».
Выход был найден: в молоточки пианино «Красный Октябрь» были вколочены канцелярские кнопки. После этого обновлённый агрегат зазвенел неслыханным тембром и был пафосно окрещён (с вероятной оглядкой на Джона Кейджа и Эрика Сати) как «препарированное фортепиано». Название прижилось и осталось, как, впрочем, и саунд сильно изменившейся группы.
***********************************************
В разгар рабочего дня по
