Первым делом я выдернул из медвежьего черепа моргенштерн и отшвырнул в сторону. Потрогал пальцами прореху… Какую великолепную шкуру попортил, сволочь! Раритет… Или наоборот — новодел? В общем, сейчас таких не делают.
Потом отложил дубину и опустился на колени рядом с поверженным рыцарем. Сперва, на всякий случай, отодвинув подальше от его руки панцербрехер. Не фильм снимаем. И все эти удары в печень уже практически проигравшим героем мы не заказывали. Тем более что главный персонаж тут я. То бишь должен дожить до последней серии.
Вздох облегчения, донесшийся даже сюда, подсказал мне, что именно раньше вызвало у зрителей поединка испуг. Когда я занес дубину над головой чтоб почесаться, они решили, что это для завершающего удара.
— Живой? — поинтересовался для порядка, стаскивая шлем. Поскольку злой, ненавидящий, хотя и мутноватый от боли, взгляд тевтонца был лучше любого ответа.
Молодец рыцарь. Хорошо держится. Колени-то наверняка размозжены, и боль жутчайшая, вон — все лицо в испарине. А только зубами скрежещет… Не был бы врагом и законченной сволочью, я бы даже зауважал его.
— Готов отправляться, или, может, исповедаться хочешь? Облегчить душу напоследок…
— Делай то, за чем послан, демон… Мне не в чем каяться… — с тоской прошептал фогт. — И уж всяко не перед бесом.
Упертый фриц попался. Ну не пытать же мне его, в самом деле. До Женевской конвенции еще не одна сотня лет, но я не садист, не смогу над раненым измываться.
— Неужто, Конрад фон Ритц, тебе и в самом деле не страшно отправляться в ад, даже не сделав попытки очистить совесть?
— Тебе какая забота? — проворчал тот, едва сдерживая стон. — Делай то, за чем пришел.
— Самая прямая, — я доверительно понизил голос. — Чем чище душа, тем меньше время ее мучений в чистилище. И стало быть, нам меньше возни… Думаешь, не надоедает из века в век одно и то же? Вместо того чтобы за суккубами поволочиться или в картишки с братками перекинуться, только и знай — подкладывай дрова под котлы с кипящей смолой, чтоб не остывали. Да жги грешников каленым железом…
С каждым произнесенным словом лицо рыцаря бледнело, словно из него вытекала вся кровь, до капли.
— Ну так что? Поговорим о сожженных заживо невинных младенцах, или о девицах, похищенных из-под венца для надругательства и забавы? Поведай, рыцарь, услади мой слух…
Такого удивленного и одновременно негодующего взгляда я даже у Митрофанушки никогда не видел.
— Да ты ополоумел, демон?! — возмутился храмовник, пытаясь сесть. Но не смог и со стоном повалился навзничь. — Какие еще младенцы и девицы?..
— Говорю о свадебном поезде, вырезанным этой зимой возле Янополя… — услужливо подсказал я. — Где теперь невеста… с подружками? Все еще ублажают твоих воинов, или вы их удавили уже всех?
Видимо, в моем тоне что-то насторожило тевтонца. Он присмотрелся внимательнее, насколько это позволял сделать неверный свет от факелов, помотал головой и криво усмехнулся.
— Врешь… На моих руках много крови. И язычников, и еретиков, и неверных. Наверно, и детская найдется. Но в чем меня точно нельзя винить, так это в надругательстве над девицами. И ты не мог бы об этом не знать, если б на самом деле пришел из ада. Кто ты? И зачем так вырядился?
Ух ты, какой сообразительный. Впрочем, был бы глупцом, в фогты не выбился бы. Это у нас теперь последний глупец может занять хоть командорское кресло, хоть депутатское. Были бы деньги и связи.
Я видел, что рыцарю с каждой минутой становится хуже, значит, следовало поторопиться с допросом.
— Какая разница, чья рука отправит тебя в преисподнюю? Демона или мстителя? Но если хочешь узнать, расскажу. Позже. Сперва закончим с невестой. Почему я должен верить твоим словам, а не страданиям жениха?
— Откуда мне знать? — тевтонец держался на удивление спокойно. — Я же не слышал, что именно он говорит. Может, спутал с кем-то. Если нападающие крестоносцами одеты были. А может, ума от горя лишился? Но одно я знаю точно — это не моя затея.
— Разве? Станешь утверждать, что это не ты возил тайком свою жену лечиться от бесплодия к лекарю из Янополя? А когда он оскорбил тебя…
Меня остановил смех рыцаря. Это было так невероятно и неожиданно, что я даже растерялся. Тяжело раненный храмовник, глядя в лицо смерти, смеялся.
— Тебе смешно?! — Горячая волна ударила в голову мне. Задыхаясь от ярости, я смахнул с головы медвежью шкуру вместе со шлемом, ухватил немца за плечи и рванул к себе. — В глаза смотри, ублюдок!
Фон Ритц взглянул на мое лицо, и во взоре его снова появилась смертная тоска. Он ведь уже почти убедил себя, что имеет дело с ряженым, а оказалось, что даже под маской скрывался не человек.
— Мне действительно смешно, кем бы ты там ни был. Но если с воином я готов поговорить, то с демоном нам обсуждать нечего… — прохрипел он. — И если тебе нужны ответы — перекрестись.
— Зачем?
— Разве ты не услышал? — фогт устало прикрыл глаза. — С посланником Сатаны мне говорить не о чем.
Надо так надо. Что мне, жалко?
— Хорошо. Смотри… Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
— Православный, значит… — вздохнул тот и снова закрыл глаза. — Жаль. Но хоть не дьявол. Так и быть… Нет у меня интереса к женщинам потому, что я… скопец.
— Ну и что из… — сгоряча я не сразу осознал смысл услышанного. — Как ты сказал? Повтори!
Храмовник опять скривил губы. От боли… А может, от горечи.
— Да. Тебе не послышалось.
Блин! Но тут мне вспомнился голос фогта, больше напоминающий лосиный рев, чем женственное щебетание евнуха, и я недоверчиво переспросил:
— Скопец?.. С таким басом?
Но тевтонец не смутился.
— Этого объяснить не могу. Может, Господь решил, что уже достаточно отнял… Но я не вру. Еще оруженосцем магистра Робина фон Эльца, в бою с литовцами под Ошмянами я получил ранение в пах. И с тех пор у меня в штанах ничего нет. Можешь сам посмотреть, если не веришь.
Я дернулся было к доспеху немца, но опомнился. Так не лгут. Даже на смертном одре. Тем более врагу.
— Теперь понимаешь, почему я не мог никуда возить жену… Которой у меня тоже, чтоб ты знал, нет и никогда не было. А при виде свадьбы, даже чужой, у меня только зубы ныть начинают.
Что за бред?! А как же тогда история брата Себастьяна? Чтоб мне треснуть, если я хоть что-нибудь понимаю! Либо кто-то бессовестно врет… либо мы не тот замок захватили?
— Слышь, фогт! А это точно Розиттен?
Задумавшись, я неуклюже задел колено Конрада, от чего державшийся из последних сил храмовник, даже не вскрикнув, закатил глаза под лоб и потерял сознание.
— Эй-эй, ты чего удумал? Ты мне брось это дело…
Я вскочил на ноги и рявкнул на весь замок:
— Чего рты разинули?! Не видите, комтур умирает?! Живо лекаря сюда! А не то я вам!..
* * *
На какое-то время мне показалось, что удар по голове не прошел бесследно и я как минимум оглох — такая в замке стояла тишина. Но уже в следующее мгновение двор ожил и зардел, словно потревоженный улей. Прямо как в анекдоте о «лопнувших» глазах и свете, выключенном в туалете.
Будто уже давно стояли в дверях и только ждали моего разрешения, во двор выскочило несколько человек, одетых, как слуги, и, с опаской косясь в мою сторону, захлопотали над фон Ритцем. Похоже, фогта здесь сильно уважали. Или побаивались…
Ко мне тоже подбежала пара наемников Лиса. Морды довольные, глаза веселые. Будто хмельного дернули. Принюхался. Нет, не пахнет. Значит, от радости. Что и замок наш, и сами уцелели.
— Ваша милость, вы не ранены? А то, как храмовник вам по голове булавой врезал, мы думали, все, поминальную надо заказывать…
— Нет. Фогт только медведя еще раз убил, — я тоже изобразил на лице веселье. Зачем людей излишней серьезностью тревожить. — Капитан где?
— У бранденбургских рыцарей, ваша милость. Как вошел в башню, так и не выходил больше.
— А что в казарме?
— Сперва ломились, теперь притихли.
— Понятно… — услышав ответ, я сделал себе зарубку на память: если осяду где-нибудь надолго, сделать в помещении для солдат второй выход. Типа аварийный. Но это потом. Сейчас успех закрепить надо.
Я поманил ближе того, что выглядел старше. Солиднее.
— Объяви кнехтам, что их фогт сдался в плен и замок переходит к маркграфу фон Айзенштайну. Если кто захочет присягнуть новому господину — препятствий не будет. Как и тем, кто пожелает уйти. Да, не забудь прибавить, что жалованье маркграф кладет вдвое против прежнего, после первого месяца службы. А ты, — я ткнул пальцем во второго, помоложе, — метнись к западной башне. Лиса позови. Если выйдет, скажите что жду его. А если нет, двери не ломайте, меня зовите.
— Как прикажете, ваша милость!
Отдав распоряжения, я вернулся к Конраду. Пользуясь тем, что рыцарь без сознания, то есть боли все равно не чувствует, с него первым делом сняли доспехи.
