по-видимому, меняется.
Тот же метод прослеживания исторических судеб семей с редкими фамилиями можно применить для исследования того, что происходит на другом конце социального спектра: с теми семьями, которые из поколения в поколение не могут подняться с «социального дна». Кларк обнаружил ту же закономерность воспроизведения ситуации на протяжении поколений: неспособность добиться успеха в обществе тоже передается «по наследству». Поскольку долги не наследуются, передача финансовой несостоятельности следующим поколениям не кажется правдоподобным объяснением. Собственно говоря, на протяжении большей части истории большинство людей не накапливали значительных материальных благ, так что большинство людей получали одинаковое денежное наследство: оно было равно нулю.
Кларк объясняет, почему традиционные показатели социальной мобильности, которые учитывают динамику между хронологически близкими поколениями, обычно преувеличивают роль этого фактора. Слегка упрощая, чтобы сделать нашу мысль яснее, предположим, что успех в каждом поколении обусловлен только семейной культурой и удачей. Каждое следующее поколение наследует культуру своей семьи и играет с жизнью в «колесо фортуны», выуживая свой билет из шляпы судьбы. Если семейная культура передается из поколения в поколение без изменений, единственным фактором социальной мобильности будет везение или невезение. Но мера везения у первого поколения и любых последующих поколений одинакова, берем ли мы близкие или отдаленные поколения. В этом намеренно упрощенном примере степень социальной мобильности, которую мы наблюдаем между первым и вторым поколениями, будет такой же, как между первым и двенадцатым. Когда же мы смотрим только на первое и второе поколения, у нас может возникать иллюзия высокой социальной мобильности.
Восстановление моральной семьи?
Некоторые аспекты этической семьи были лишь ширмой, за которой скрывались отношения подчинения, унижения и издевательства. Сегодня всё это в основном в прошлом. Но некоторые стороны «освобождения» от отношений подчинения были едва ли чем-то бóльшим, чем эгоизм, изображающий себя самореализацией. Точно так же, соединение утилитаристской заботы о «бедных всей планеты» с нежеланием отвечать за собственную семью было не столько моральным пробуждением, сколько дешевой моральной позой: Диккенс беспощадно высмеял таких людей в лице миссис Джеллиби, персонажа романа «Холодный дом».
Посмотрев на дело глубже, мы понимаем, что торжество самореализации индивида через личный успех над его обязательствами перед семьей имеет свои психологические издержки. В своей глубоко провокационной книге «Путь к характеру» Дэвид Брукс начинает с уже привычного превознесения идеи самореализации человека через личные достижения, но затем он подвергает ее критике и предполагает, что главной тенденцией будущего станет возвращение к идее самореализации человека через выполнение его обязательств перед другими[118]. Соблазнительной идее о том, что мы находим себя, занимаясь собой, противопоставляется не менее убедительный противоположный нарратив, который, пожалуй, лучше всех выразил Дитрих Бонхёффер в своих тюремных письмах и заметках — свидетельстве, написанном в ожидании смерти от рук нацистов: мы находим себя, когда «теряем себя», помогая другим людям, которых мы встречаем в нашей повседневной жизни, преодолевать их трудности. Свобода заключается не в рабской зависимости от собственного «я», а в выходе за его пределы. Идеи Бонхёффера и Брукса подтверждаются новыми данными социальной психологии. Наши сожаления по поводу недостаточных личных достижений не идут ни в какое сравнение с нашими сожалениями по поводу невыполненного долга. Известный психолог Мартин Селигман осуществил обширную научную программу, изучая то, как мы достигаем благополучия. Он делает совершенно однозначный вывод: если вы стремитесь обрести благополучие, вы не достигнете его, если будете заботиться только о собственных достижениях; близкие личные отношения — это не единственная вещь в жизни, но они имеют центральное значение[119]. Оказывается, таким образом, что индивид,имеющий право, приходящий на смену моральной семье — это скорее трагедия, чем триумф.
Крупный прорыв в экономической науке — области, казалось бы, очень далекой от психологии, показал, что «более слабый» может оказываться «более сильным». Чтобы договариваться с другими и пользоваться их доверием, человеку иногда необходимо уступать часть своей власти. Способность брать на себя обязательства — это одно из проявлений разумного эгоизма. Подход, получивший причудливое название «технологии связывающих обязательств», позволил решать проблему «временнóй несостоятельности». Его авторы получили Нобелевскую премию. Применение «технологии связывающих обязательств» для решения проблемы инфляции состояло в предоставлении независимости центральным банкам; вариантом ее применения к воспитанию детей является брак. Парадокс состоит в том, что именно в тот период, когда западное общество открывало для себя «технологию связывающих обязательств», которая позволила ему обуздать инфляцию, оно систематически разрушало ту же технологию там, где она защищает право детей воспитываться людьми, которые их родили. Подобно тому, как политизация центральных банков вызывает первоначальный «вброс глюкозы», связанный со свободой обращения к печатному станку, разрыв уз брака вызвал такой же сахарный кайф, связанный с освобождением от семейных уз. Во многих западных странах идея брака омрачена коннотациями с религиозными запретами, и поэтому нам необходим его чисто светский аналог. Здесь нет ничего революционного: во всех западных обществах брак предшествовал христианству, а религиозные и светские формы публичного договора могут легко сосуществовать друг с другом. В обоих случаях действенность «технологии связывающих обязательств» сопряжена с открытым и явным принятием на себя взаимных обязательств, и сила, которая их обеспечивает, — это уважение и осуждение общества. Как мы помним, действенность «технологии связывающих обязательств» основана на том, что ее применение отвечает интересам тех, кто ее применяет. Это «разумный» эгоизм в том же смысле, как и те его разновидности, которые мы рассматривали выше: он делает выполнение обязательств осмысленным. После того как мы поняли истинную причинную связь, ведущую к желаемым результатам, взаимное соблюдение обязательств становится рациональным поведением. Подобно тому, как разумный эгоизм дополняет и усиливает другие взаимные обязательства, осознание экономической ценности публично принимаемых на себя обязательств дополняет осознание психологической ценности их соблюдения.
Подкрепляя друг друга, эти два вида осознания могут эффективно противостоять идее самореализации через личные достижения, которая уже несколько утратила свой изначальный блеск. Но это не решает проблем, порождаемых новой ситуацией: в условиях превращения «большого» морального семейства в нуклеарную династическую семью сфера влияния семьи сужается. Что тут можно сделать? К счастью, технический прогресс имеет одно чудесное следствие, которое может противодействовать этому процессу: рост долголетия[120]. Хотя семьи сократились в своем горизонтальном измерении, они выросли в вертикальном, и сегодня многие семьи включают представителей уже не трех, а четырех поколений. Самое старшее поколение в такой семье имеет большее число потомков, чем раньше. Если в каждом поколении родилось по два ребенка, то каждый из еще живущих старейших членов семьи будет иметь в потомстве четыре нуклеарные семьи и двадцать человек в трех более младших поколениях. Жизнь таких патриархов и матриархов не
