мне не договариваешь?
— Говори тише, — шепчет он, его взгляд мечется по коридору. — Ты кого-нибудь разбудишь.
Мне не нравится, когда он командует мной, и я почти кричу в ответ, просто чтобы разозлить его. Но последнее, что я хочу сейчас делать, это привлекать к себе внимание, поэтому я делаю, как он говорит.
— Ты знаешь, что со мной происходит, не так ли? — шепчу я.
— Нелл…
Я делаю шаг вперёд, запрокидывая голову, и встречаюсь с ним взглядом.
— Скажи мне. Пожалуйста. Мне нужно…
Я колеблюсь.
К чёрту всё это.
— Мне нужно знать, что я не схожу с ума.
Он закрывает глаза. Его брови хмурятся, а мускул на челюсти напрягается от того, что он стискивает зубы.
— Я не могу.
Я делаю шаг назад.
— Что?
— Я не могу тебе сказать.
— Ты не можешь сказать мне, не схожу ли я с ума? — спрашиваю я. — Или ты не можешь сказать мне, что происходит?
— Я не могу сказать тебе, что происходит.
Я хмурюсь.
— Почему нет?
— Потому что тогда ты сойдёшь с ума. Тебе нужно вспомнить самой.
— Вспомнить что?
Он не отвечает.
— Алек. Скажи мне.
Он вздыхает.
— Хорошо. Если ты позволишь мне отвести тебя обратно в твою комнату, — говорит он, предлагая мне руку, — я расскажу тебе.
Я закатываю глаза и прохожу мимо него, не приняв его руку.
— Ладно.
Он, молча, следует за мной вниз по лестнице. Я ненавижу то, насколько осознаю его присутствие. Каждый шаг, каждый вздох. Как будто он — солнце, и я вдыхаю его свет.
Я поворачиваюсь к нему перед моей дверью.
— Итак, что именно я должна вспомнить?
Он смотрит на меня сверху вниз, и его взгляд смягчается. Он осторожно проводит костяшками пальцев по моей челюсти, заставляя каждое нервное окончание натянуться. Он наклоняется, его взгляд нежный, и он прижимается щекой к моей щеке, его губы на расстоянии дыхания от мочки моего уха.
— Ты должна была вспомнить меня.
Дрожь пробегает у меня по спине.
— Я не понимаю.
— Ты поймёшь, — говорит он, делая шаг назад. — И ты не сходишь с ума. Ты такая же нормальная, как и я.
Он продолжает пятиться, засунув руки в карманы и не сводя с меня глаз, и я знаю, что мне нужно найти слова, чтобы удержать его, заставить его рассказать мне, что именно происходит, но мой мозг работает в тысяче разных направлений. К тому времени, как я придумываю, что сказать, всё, что выходит, это:
— Подожди.
Но он уже ушёл.
ГЛАВА 31
ЛИЯ
— ОН ЗДЕСЬ! ОН ЗДЕСЬ! — кричит маленькая девочка передо мной, когда экипаж подъезжает к отелю.
Она протискивается к перилам крыльца, перегибается через борт, желая получше рассмотреть.
Сэмюэл Клеменс, более известный в народе как Марк Твен, выходит из экипажа. Толпа, собравшаяся на крыльце и вокруг лужайки перед домом, бурно аплодирует. Дети и взрослые всех возрастов прижимают к груди свои любимые книги мистера Твена, надеясь получить автограф.
Алек наклоняется и шепчет:
— Я мог бы оттолкнуть всех с дороги, чтобы ты могла подойти ближе.
Я отвечаю на его поддразнивающее предложение с притворным возмущением.
— Конечно, вы не были бы настолько грубы, чтобы толкать детей, мистер Петров.
— Дети отходчивы.
Я смеюсь, слишком громко для приличия. Несколько женщин бросают взгляды в мою сторону, но затем вспыхивает искра и раздаётся громкий взрыв, когда фотограф, который всё утро ждал прибытия мистера Твена, делает свой снимок, и женщины снова обращают своё внимание на автора.
Дети окружают писателя, как только он выходит на крыльцо. Алек выгибает бровь, глядя на меня, но я качаю головой.
— Нет необходимости быть грубым. Я уверена, что у меня будет возможность поговорить с ним сегодня вечером на празднике.
Алек вздыхает.
— Главное, что ты знаешь, что я сделаю это для тебя, если ты попросишь.
— Нет ничего такого, чего бы вы ни сделали для меня, не так ли, мистер Петров?
Его улыбка исчезает.
— Нет ничего, чего бы я ни сделал для тебя, Лия.
Мои лёгкие горят, и мне приходится напоминать себе, что нужно дышать.
— Ты чем-нибудь занята сегодня днём? — спрашивает он.
Я качаю головой.
— А что?
— У меня есть идея.
* * *
Алек упаковывает закуски для пикника и уводит меня на верховую прогулку к маяку. Я надеваю платье, позаимствованное у Мойры, и широкополую шляпу поверх своих кудрей, чтобы скрыть себя от посетителей отеля, которые могут меня заметить. Алек носит кепку газетчика, низко надвинутую на глаза, но праздничная толпа, по правде говоря, это благословение. Никто ни на кого не смотрит слишком пристально — все слишком озабочены тем, чтобы встать в очередь на экскурсию по маяку или выбрать идеальное место для пикника.
Мы обедаем на лужайке под сенью высокого кипариса. Глядя на горизонт, не видя ничего, кроме воды и неба, легко поверить, что мы сидим на краю света.
— Я хочу познакомить тебя с моей мамой, — внезапно говорит Алек. — Сегодня вечером, после ужина. Как ты думаешь, ты сможешь уйти?
Я колеблюсь. Было намного легче думать о встрече с матерью Алека в ту ночь в танцевальном павильоне, когда мы с Алеком только познакомились и наши чувства друг к другу не проникли так глубоко в наши души. Теперь эта мысль приводит меня в ужас. Что, если я ей не понравлюсь? Что, если мои нервы превратят меня в неуклюжую идиотку?
— Возможно, я смогу, — говорю я, срывая травинку, — но ты уверен, что это то, что мы должны делать?
Чем больше людей знает о нас, тем опаснее всё это становится.
— Она ничего не скажет, она никогда не сделает ничего, что может причинить мне боль. На днях она спросила меня, что делает меня таким счастливым в последнее время, и я хочу показать ей. Я хочу, чтобы она узнала тебя, Лия, и чтобы ты узнала её.
Страх скручивает мой желудок. Если бы мы были кем-то другими, если бы я была такой, как Мойра или Клара, я, вероятно, уже встретила бы мать Алека. Мы могли бы даже поделиться секретными шутками о его привычках, например, о том, как он проводит руками по волосам, когда нервничает, или о том, как он запихивает еду в рот, как будто он постоянно находится на грани голодной смерти, хотя он явно сыт. Но я не такая, как Мойра или Клара — я никогда не буду такой, — и как бы сильно я ни хотела встретиться с ней, увидеть, откуда родом Алек, я боюсь, что его мать
