ещё живёт в России. Они еженедельно посылают письма туда и обратно, но их получение занимает так много времени, что мы всегда на несколько месяцев отстаём от их новостей, а они всегда отстают от наших. Переписка помогает, но фотографий и слов на бумаге не всегда достаточно, чтобы справиться с одиночеством.
— Она когда-нибудь думала о возвращении?
Он пожал плечами.
— Возможно, но она знает, что я предпочёл бы остаться здесь, и я сомневаюсь, что ей нравится идея оставить меня, независимо от того, сколько мне лет или как хорошо я устроился.
Теперь его мать жестом приглашает нас сесть за стол. Я беру булочку. Тесто чёрствое, а сахарная глазурь растворилась, но я ем её так, как будто это лучшая булочка, которую я когда-либо пробовала.
Между нами повисла неловкая тишина.
— Оря, — говорю я, пытаясь завязать разговор. — Алек сказал мне, что вы из Санкт-Петербурга. Я всегда хотела туда съездить. Архитектура там такая красивая.
Её глаза сужаются.
— Вы можете называть меня миссис Петров.
— Конечно.
Мои руки трепещут, как птицы, — нервная привычка, которую, как я думала, мама отбила у меня много лет назад.
— Пожалуйста, простите меня.
Алек хмуро смотрит на мать. Я вижу, что он хочет что-то сказать в мою защиту, но я кладу руку ему на колено, останавливая его.
Оря замечает это.
— Так вы двое… друзья?
— Да, — отвечаю я. — На самом деле, мы стали довольно хорошими друзьями.
— Вы не так давно знаете друг друга, — замечает она.
Я смотрю на Алека.
— Не всегда нужно знать кого-то очень долго, чтобы узнать его сердце.
Она снова изучает меня, и я ни за что на свете не могу сказать, о чём она думает. Наконец, она говорит:
— Это правда.
Алек выдыхает. Он рассказывает своей матери о ночах, которые мы провели в Палаточном городе, и я благодарю её за его уроки танцев, как и обещала. Она слушает нас, не произнося ни слова. Её лицо ничего не выражает. Она не притрагивается ни к чаю, ни к булочке. Она — статуя, вплоть до того момента, как Алек рассеянно кладёт руку на спинку моего стула, рассказывая ей о пикнике, который мы устроили сегодня днём, а затем её лицо краснеет, и она закрывает глаза.
— Прости, Алек, — говорит она, — но с меня хватит.
Алек хмурит брови.
— Мам…
— Нет, — говорит она. — Я больше не могу слушать, — она встаёт из-за стола, заламывая руки. — Ты думаешь, я не замечаю обручальное кольцо у неё на пальце? Или дорогое платье, которое она носит? Ты думаешь, я не знаю, что она здесь гостья, и что ты подвергаешь свою работу, саму свою жизнь риску из-за этого… этого флирта?
Алек вскакивает на ноги.
— Лия — это не флирт…
— А как ещё ты мог бы назвать это, когда проводишь время с девушкой, которая уже помолвлена?
— Пожалуйста, извините меня, — говорю я, вставая. — Я должна вернуться на вечеринку.
— Да, вы должны, — говорит миссис Петров.
— Она не должна идти, — кричит Алек.
Он повторяет это снова, на этот раз мягче, поворачиваясь ко мне.
— Тебе не обязательно идти.
Я бросаю взгляд на миссис Петров.
— Думаю, твоя мать хотела бы побыть наедине с тобой.
Он начинает спорить, но я качаю головой.
— Всё в порядке. Мы увидимся завтра.
Я хочу поцеловать его на прощание, что делала каждый вечер с нашей первой поездки в Палаточный город, но это неприлично, и его мать только больше расстроится, узнав, что мы были так нежны друг с другом.
Я желаю миссис Петров спокойной ночи и выскальзываю за дверь.
— Как ты могла сказать ей такие вещи? — голос Алека доносится из-за двери.
— Она не твоя, — отвечает его мать, её голос такой мягкий, что мне приходится напрягаться, чтобы расслышать его. — Чем раньше ты это поймёшь, тем скорее сможешь оторваться от неё, прежде чем полностью потеряешь себя с кем-то, кого ты никогда не сможешь иметь.
Я хочу остаться и слушать, даже когда у меня горят глаза и скручивает живот, но я слышу шаги, эхом отдающиеся по коридору, и я знаю, что моё время вышло.
Я возвращаюсь в наш номер, чтобы привести себя в порядок, умываю лицо холодной водой и втираю мазь в подбородок, чтобы убрать покраснение от поцелуев Алека. Только когда я больше не чувствую, что могу расплакаться или в любой момент отказаться от ужина, я возвращаюсь на лужайку перед домом и смотрю фейерверк со своим женихом, всё время думая о мальчике, который неделями крал кусочки моего сердца, о мальчике, мать которого умудрилась разорвать их все в клочья за считанные секунды.
ГЛАВА 34
НЕЛЛ
АЛЕК НЕСЁТ МЕНЯ В САД. Воздух свежий и цветочный, и он охлаждает мою разгорячённую кожу. Он сажает меня на белую скамейку, слегка влажную от утренней росы, и присаживается передо мной на корточки. Его одежда больше не меняется, но ущерб уже нанесён. Мой желудок сжимается, и я наклоняюсь вперёд, кладя голову на руки.
— Думаю, что меня сейчас стошнит.
— Дыши, — говорит он мне, пальцами рисуя нежные круги на моих коленях.
Я наклоняю голову и встречаюсь с ним взглядом.
— Ты был на снимке.
Он ничего не говорит.
— Ты был на фотографии с…
Скажи это.
Но я не могу. Это слишком абсурдно.
— С кем-то, кто был похож на меня, — заканчиваю я.
Он качает головой.
— Не с кем-то, кто был похож на тебя.
Он оглядывает сад, но мы одни, и что-то в этом кажется таким знакомым, как воспоминание, за которое я…
Лимонное дерево. Лопата.
— не могу —
Пот блестит на загорелых, подтянутых мышцах. Рывок где-то глубоко в животе, от которого мои щёки краснеют.
— полностью —
Понимающая улыбка. Неуклюжее приглашение. И эти глубокие, пристальные глаза, смотрящие на меня так, словно я стакан воды, а он умирает от жажды.
— ухватить.
— Что со мной происходит?
Он отводит взгляд, ругаясь себе под нос.
Наконец, он говорит:
— Ты начинаешь вспоминать.
— Разве это не то, чего ты хотел?
— Я не хочу ничего из этого.
Мои глаза щиплет от язвительности в его тоне.
— Хорошо.
Я упираюсь руками в его грудь и отталкиваюсь от него, встаю. Я не могу ясно мыслить, когда он так близко.
— Знаешь, я не просила тебя о помощи.
Я начинаю возвращаться в вестибюль, мои ноги дрожат, но подчиняются.
Алек рычит. Он рукой обхватывает мой локоть, останавливая меня.
— Подожди.
Я поворачиваюсь к нему, мой язык, как кнут, готовый щелкнуть, но колени предают меня, и я падаю на Алека.
