— Если хочешь, чтоб я отвезла тебя домой, Окни, поднимайся, — сказала она. — Ты, наверное, не заметил, что последний заезд кончился вот уже минут как десять.
— Правда? — Он взглянул на часы, удивленно приподнял брови и, немедленно приступив к действиям, встал и начал собирать бумаги. — Что ж, прекрасно, Флора. Джеку я позвоню. И… э-э… — тут он сделал усилие, вспоминая мое имя. — Рад был познакомиться с вами… э-э… Тони, — рукопожатие заменили два энергичных кивка. — Буду рад снова видеть вас здесь, с Флорой.
— Спасибо, Окни, — сказал я.
Изабелла нагнулась поцеловать Флору — поцелуй пришелся в воздух, в нескольких дюймах от ее щеки. Затем, рассеянно взглянув на мою перевязь, она, как и Окни, видимо, сочла, что невозможность рукопожатия следует компенсировать какими-то словами.
— Э-э… — сказала она, — так мило…
Они вышли в коридор, и Флора тут же сердито плюхнулась обратно на стул.
— Слава тебе. Господи, все позади! — воскликнула она. — Без вас ни за что бы не справилась, Тони, дорогой. Как хорошо, что вы ему понравились!
— Понравился? — удивился я.
— О да, да, дорогой! Ведь он просил вас заходить еще, что совершенно для него нехарактерно.
— Интересно, как это удалось Изабелле уговорить его ехать домой? — спросил я.
Впервые за весь день Флора беззаботно и радостно улыбнулась. Глаза ее искрились смехом.
— Но, дорогой, они наверняка приехали в ее машине! И если бы он тут же не послушался, она бы вышла и уехала без него. Один раз так уже случилось, скандал был страшенный, и нам с Джеком пришлось сажать его на поезд. Поскольку, как вы заметили, дорогой, Окни страшно неравнодушен к Фкину и несколько месяцев назад попался по дороге домой инспектору и лишился водительских прав… Нo он и об этом тоже не любит говорить.
Вечером того же дня я, наведя порядок в лавке позвонил в Бордо Анри Таве и без особого удивления выслушал его новости.
— Mon cher Тони, никакого Шато Кайо в Сент Эстефе не было и нет. В О Медо — тоже нет. Вообще в районе Бордо такого chateau просто не существует.
— Следовало ожидать, — заметил я.
— Что касается негоцианта «Тьери и сыновья»… — тяжеловесное, типично галльское пожимание плечами. Мне казалось, я явственно вижу его. — Так вот, в Бордо никто не знает негоцианта по имени Тьери. Насколько мне известно, некоторые люди предпочитают называться негоциантами, хотя занимаются только бумажной работой и в глаза не видят вина, которое продают. Так вот, даже среди таких никакого Тьери нет.
— Ты молодец, хорошо поработал, Анри.
— Подделка винных этикеток дело нешуточное.
Голос его дрожал, выдавая глубочайшее возмущение, в искренности которого сомневаться не приходилось. Для Анри Таве, равно как и для всех других владельцев chateau, виноделов и поставщиков Бордо, вино было своего рода религией. Гордые осознанием того, что производят лучший в мире продукт, они работали с соблюдением всех, даже мельчайших, бюрократических критериев и правил, основы которых были заложены в Медо в 1855 году, и если и менялись с тех пор, то совсем незначительно.
До сих пор рассуждали они о 1816-м годе, когда уродилось совершенно непригодное к употреблению вино, рассуждали так, словно это было свежо в их памяти. Начиная с 1795-го, год за годом, могли назвать точную дату, когда начинался сбор урожая (в 1795-м это было 24 сентября), знали, что в течение вот уже двух тысяч лет на одних и тех же виноградниках изготавливается одно и то же вино.
На каждую из пятисот пятидесяти миллионов бутылок, вывозимых из их региона, следовало получить сертификат, за содержимое каждой они отвечали. Вино, находившееся в ней, должно быть достойно своего названия, должно сохранять репутацию на протяжении всей своей жизни, а жизнь красных вин из Бордо бывает на удивление долгой… Вместе с Анри Таве мне доводилось пробовать вина девяностолетней выдержки, и, невзирая на столь почтенный возраст, они искрились цветом и пели на языке.
Подделать этикетку вина из Бордо, наклеить ее на бутылку с аморфным и безликим европейским продуктом — да за это сжечь на костре было мало! И Анри Таве ждал от меня уверений, что авторы «Шато Кайо» почувствуют на своих пятках языки пламени. Я же мог представить в ответ маловразумительные обещания, что все будет в порядке.
— Это очень важно, — продолжал волноваться он.
— Да, знаю. Нет, честно, Анри, я это понимаю.
— Передай мои наилучшие пожелания твоей матушке, — сказал он.
На следующий день, в среду, жизнь шла своим нормальным чередом, если невыносимый зуд и жжение в руке можно считать нормальными. Назавтра мне предстояло явиться в больницу на медосмотр, а пока что руку я носил на перевязи и находил это весьма удобным. К тому же у меня имелся прекрасный предлог не поднимать тяжестей. Брайан, видя все это, проявил необычайное понимание и сострадание и выхватывал у меня из руки буквально каждую бутылку. Миссис Пейлисси записывала заказы, поступавшие по телефону. Короче, я чувствовал себя всеобщим баловнем, и мне это нравилось.
Они с Брайаном ушли пораньше — заказов с доставкой было очень много. Некоторые производились, что называется, загодя. Так, к примеру, надо было доставить бокалы и шампанское к празднованию совершеннолетия. Я остался в магазине и, как всегда, расточал улыбки покупателям.
Вечером, вскоре после восьми, зашел Джерард. Усталый, с посеревшим лицом, он осведомился, не желаю ли я закрыть это проклятое заведение пораньше и пойти куда-нибудь перекусить. Куда-нибудь, где тихо и спокойно. Потому как у него ко мне разговор.
Я взглянул на изнуренное его лицо, слегка сгорбленную спину. Я был на двадцать лет моложе, мне не давали общего наркоза, и, несмотря на то, что раны были в общем-то пустяковые, чувствовал себя усталым и разбитым. А он, должно быть, куда как хуже. Впрочем, возможно, это вызвано не только мелкими и невыносимо зудящими ранками, но является отголоском той истории с фургоном… того ощущения близости смерти, которое я тогда испытал.
— Можем купить чего-нибудь у Санг Ли и пойти ко мне, — предложил я. — Если вы, конечно, не против.
Он был не против. Мало того, даже вызвался сбегать за едой, пока я буду закрывать лавку. Кстати, скоро ли я собираюсь закрывать?
— Через полчаса, — ответил я. — А пока позвольте угостить вас вином.
Он вздохнул, уселся на стул, который я принес из конторы, и, глядя на две наши перевязи, иронично улыбнулся.
— Шикарно смотритесь, — заметил он.
— Идея Флоры, не моя.
— Догадливая дамочка.
— Сейчас принесу вино.
Зайдя в контору, я налил в один бокал настоящего «Сент Эстефа», а в другой — подделку из «Серебряного танца луны». Вынес и поставил на прилавок.
— Попробуйте оба, — предложил я. — А потом скажете, что думаете по этому поводу.
— А это что?
— После узнаете.
— Но я не эксперт… — возразил он. Однако все же отпил из одного бокала, покатал вино на деснах и скроил гримасу — так, словно проглотил дольку лимона. — Слишком сухое, — заметил он.
— Теперь из второго.
Сперва казалось, что содержимое второго понравилось ему больше. Затем он задумчиво осмотрел бокал и осторожно поставил его на прилавок.
— Ну? — осведомился я. Он улыбнулся.
— Первое… довольно специфичное. Второе приятное… но, пожалуй, легковато. Теперь вы, конечно, скажете мне, что первое намного дороже, да?
— Прекрасно. Второе, которое показалось вам приятным, но легковатым, из «Серебряного танца луны». Первое на вкус таково, каким ему и полагается быть согласно этикетке.
Он обдумал услышанное.
— Тогда многие предпочтут подделку. Люди, не знающие, каким должно быть это вино.
— Да. Потому как напиток вполне приятный. Подозрений не вызывает.
Он отпил еще глоток настоящего.
— Но, узнав, что к чему, начнут отдавать предпочтение настоящему.
— Если бы у меня сейчас было, я бы угостил вас одним из самых замечательных «Сент Эстефов»… «Ко д'Эстурнель», к примеру, «Монтро» или «Кален Сегюр»… Потому как это, пожалуй, сугубо буржуазное… Слишком уж терпкое и резкое на вкус.
— Верю на слово, — добродушно заметил он. — Всегда хотел больше знать о винах.
— Подождите.
Я снова попробовал оба вина — это напоминало встречу со старыми друзьями. Вино из «Серебряного танца», будучи откупоренным и тут же закрытым снова, сохранилось, однако теперь, когда я налил себе второй раз из той же бутылки, показалось, что оно начало портиться. Ибо для того, чтобы сохранить совершенный вкус, вино должно находиться в контакте с пробкой. Чем больше воздуха в бутылке, тем больше вреда для вина.
Я принес ему обе бутылки, настоящую и подделку, и пересказал, что сообщил мне Анри Таве.
Он внимательно выслушал, подумал немного, затем спросил:
— Послушайте, почему вас в первую очередь волнует поддельное вино, а не виски? Или мне показалось?
— Потому… — начал я, но тут меня перебили ворвавшиеся в лавку покупатели. Они хотели знать, чем таким, не слишком дорогим, можно запивать утку Санг Ли с хрустящей корочкой, креветки по-пекински и говядину в устричном соусе. Джерард с интересом прислушивался к нашей беседе, а затем, наблюдая, как они по очереди выходят, один — с бутылкой «Бержерака» другой — «Соава» и третий — «Коте дю Венту», осведомился:
