— Ну не знаю. Я же смогла найти его номер. А лучше бы не находила.
Леля удрученно склоняет голову, сосредотачивая взгляд на рожке, в сложенных на коленях руках.
— Лель, не вешай нос, — подбадриваю ее, — в том, что Влад оказался козлом, твоей вины нет.
— Ага, конечно. Если бы я не его не разыскала, ты бы не плакала. А тебе нервничать нельзя было.
— Не выплакалась бы тогда, рыдала бы позже. Ален, — беру ее за руку, — запомни раз и на всегда — ты не виновата.
Сестра вздыхает и согласно кивает. Я замечаю, что вина все еще плещется в ее зеленых глазах, но уже не так отчетливо. Надеюсь, скоро она выкинет этот бред из головы.
— Я так рада, что вы с Максимом живете с нами. Крестник как глоток свежего воздуха для нас. А то мне кажется, что Димка начал отдаляться из-за моей неспособности родить.
— Твой муж любит тебя, — заверяю с полной уверенностью, — это видно невооруженным глазом. Но зная тебя, думаю, ты зациклилась на беременности, как на сложном юридическом деле.
— А как не зациклиться? — раздраженно говорит сестра. — Мы три года женаты. Первый год о детях даже не думали, а потом ни черта не получилось. Мне скоро тридцать. Я уже столько врачей обошла, что руки опускаются.
— Мой тебе совет — расслабься и получай удовольствие. Эмоциональное состояние очень важно. В ту ночь, когда я забеременела, я была безумно счастлива. Я отдавала всю себя — и тело, и душу.
Леля задумывается, разглядывая играющего Максима. И я тоже перевожу глаза на него.
Вокруг сына собрались другие дети, они что-то бурно обсуждают и смеются. От этого зрелища по сердцу расползается тепло, а на лице — улыбка.
— Несмотря на то, что Влад оказался тем еще тупорогим бабуином, он подарил нам такого красавчика. Чувствую, не одно девичье сердце разобьет, — подмигивает мне сестра.
Тут я с ней полностью согласна.
— В последний день перед закрытием садика на ремонт, воспитательница рассказала, что из-за Максимки две девочки подрались, — делюсь с сестрой, — не сильно, но парочку синяков и ссадин друг другу оставили.
— Толи еще будет, — с напускной скорбью вздыхает Алена.
***
С волнением и трепетом захожу в стеклянные двери офисного здания, где почти официально работаю.
Нагловатый охранник с бычьей шеей ощупывает меня слишком тщательно, заглядывая сальными глазками в скромный вырез белой блузки, и уходит выписать мне суточный пропуск. Подхожу поближе к будке, где он скрылся, и слышу недовольную речь его коллеги.
— Ты нахрен к ней полез, придурок? У нас распоряжение, что эта дамочка теперь здесь работает, достаточно было только в паспорт заглянуть. Тебе работа надоела?
— Отвянь, — огрызается бычья шея, — ты видел какая она сочная?
— Видел, и что? Надо руки распускать? А если она пожалуется?
— Я тебя умоляю.
— Не надо меня умолять, лучше заруби себе на носу. Я здесь работаю дольше и местом дорожу. А попадется в следующий раз какая-нибудь фемка? Ты представляешь, какой ор поднимется? Я с тобой за компанию охранять огурцы в «Пяторочку» не пойду, сдам начальнику со всеми потрохами.
Закончив, парень выхватывает у напарника мой пропуск и выходит из будки.
— Спасибо, — говорю тихо, забирая белую карточку.
Следующим пунктом у меня отдел кадров, в котором я зависаю на битый час. Молодая особа Маргарита наманикюренными длиннющими ногтями печатает букву в минуту, занося мои данные в базу. Распечатывает экземпляр трудового договора, я его внимательно читаю и готова биться головой о ее стол.
— Тут опечатка, — указываю в нужную строчку, — я КазАнцева, а не КазОнцева. А вот здесь вообще написано — 5азонцева, — похоже мадам промахнулась по клавише пока печатала своими когтищами.
Маргарита недовольно пыхтит, сжимая и без того тонкие губы, в невидимую полосочку.
— Может, сами напечатаете, — рявкает она.
— Это вышло бы быстрее, но не входит в мои обязанности.
Понимаю, что откровенно грублю, но приставания охранника и ее медлительность разожгли во мне ведьмин костер, сжигающий тактичность.
Девушка резко подскакивает со стула, и он откатывается назад, задевая соседний стол. Я уже в красках представляю, как ее когти обагряются моей кровью, но на шум выходит женщина лет сорока. Как я понимаю начальница сие царства.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— В чем дело? — строго спрашивает она.
Девушка тушуется и опускает глаза, пока подошедшая женщина всматривается в лист, который я положила перед Маргаритой. Костер возмущения как-то резко потух под холодным профессионализмом старшей сотрудницы, поэтому сижу молча.
— Иди в мой кабинет, — говорит она строго и садится на место девушки.
С ней на оформление, подпись и проверки уходит минут десять, и я, сердечно поблагодарив, вылетаю из отдела кадров.
Александр Петрович сказал, чтобы я подъезжала к девяти, но вряд ли он предполагал, что к работе я приступлю только к обеду. Позорище.
Забегаю в лифт и тут же принимаюсь приглаживать растрепавшийся хвост, используя матовую металлическую поверхность как зеркало. В ней ни черта невозможно рассмотреть — отражение расплывчатое и искаженное, но продолжаю маниакально бороться с выбившейся прядкой.
Даже не сразу обращаю внимание, как створки лифта расползаются, и в кабине появляется еще один человек. Только когда его тень накрывает меня, а в стенке отражается темный силуэт, я вздрагиваю и резко разворачиваюсь.
Что я сделала, чтобы заслужить такую хреновую карму?
— Здравствуй, Таня.
Боже, да таким голосом можно остановить таяние ледников, а взглядом резать сталь.
От того мужчины, который заставлял мои ноги подкашиваться не осталось и следа. Но он все так же хорош собой. Только на лице нет ни одной эмоции.
— В-влад? — блею заикаясь.
В душе водоворот из паники, страха и… радости. Та частичка меня, которая цепляется за хорошие воспоминания воспряла и тянется к этому невозможному мужчине.
— Для моих сотрудников — Владислав Андреевич, — говорит строго, ощупывая взглядом мое тело.
Его сотрудников? Похоже кто-то свыше вместо благословления решил наслать на меня проклятье. Или сектанты сглазили. Других причин своей невезучести я найти не могу.
— Что муж дал пинка под зад и ты решила обо мне вспомнить? Одного не пойму, как ты к Лебедеву умудрилась подмазаться.
Будто в прорубь окунули. Да что несет этот самодовольный хлыщ? Как вообще смеет со мной так разговаривать, после того дерьма, которое на меня вылил?
Режим блеющей овцы отключается, на смену приходит — боевая. Гордо поднимаю подбородок.
— Вообще-то, я надеялась, что, как и бывший, ты навсегда исчез из моей жизни, и мы больше никогда не встретимся.
— Неужели? — Влад наигранно удивляется и холодно ухмыляется. — Тогда зачем ты устроилась в мою фирму?
— Я не знала, что она твоя. И если ты был против, то почему Александр Петрович предложил мне должность?
— Потому что, — цедит сквозь зубы, — у нас Сашей равные права, и, к превеликому сожалению, я не смог его переубедить.
— Что ж, вижу наше неприятие друг друга — взаимно, — я скрещиваю руки на груди и отступаю чуть назад, — я сейчас же напишу заявление на увольнение.
Лифт, наконец-то дзинькает на моем этаже, и я выдыхаю, делая шаг наружу.
— Только через две недели, — ядовитым дротиком летит мне в спину.
26
Лифт давно уехал, а я все еще стою в холле, напоминая себе, как дышать. В ушах шумит, оскорбления бьются о черепную коробку, как резиновые мячики.
Чем я заслужила такое хамство? Тем, что послала его? Я же помню, что Влад не любит, когда что-то идет не по его плану. Но какой реакции он ожидал? Что я отвечу: да, конечно, отбирай сына.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Прижимаю ладонь к бешено стучащему сердцу, а затем к щеке. Лицо горит, будто у меня температура, а руки ледяные и слегка подрагивают.
Мне бы бежать в кабинет, иначе зарекомендую себя как безответственная особа, но ноги словно приросли к полу. Да и зачем теперь стараться? Отработаю две недели и уволюсь. Сегодня же попрошу Алену помочь мне с резюме.
