— Тебе топор не дали? — с улыбкой спросил я.
Как же я был рад видеть его на ногах, целехоньким!
— А? — не сразу понял он, потом увидел у себя под ногами гору щепы, отбросил очередную и поднялся. — Хорошо, что пришел. Поговорить надо. Лекарка говорит, что Фастгер не проснется.
И радость как ветром сдуло.
— Почему? Но он же жив?
Херлиф кивнул.
— Дышит еле-еле. В любой момент помереть может. Мы с Ледмаром хотим, чтобы он умер не зря. Чтобы кто-то получил благодать.
— А, может, наоборот? Чтобы Фастгер получил благодать? Может, тогда он исцелится?
— Он на седьмой руне. Кого ты хочешь убить его рукой? Здесь рунных домов нет, тварь еще поди вылови. Нет, мы уже всё решили.
— Тогда забери руны себе. Или пусть Булочка…
— Мы не получим новой руны.
— Как и я!
— Верно. Потому мы решили отдать благодать Неви.
— Ему? Да ведь из-за него Фастгер и… — я остановился, потом махнул рукой. — Вы лучше знаете Плосконосого. Если думаете, что так будет лучше, делайте.
— Его нужно взять в хирд. Мы сами приглядим за ним, сами обучим, чему следует. Но Альрик не согласится, если ты не замолвишь за него словечко.
Я усмехнулся. Вряд ли Альрик согласится, даже если я и вступлюсь за Неви. Особенно после утреннего разговора и новых хирдманов. Наша стая словно рассыпалась на части, разваливалась на глазах. В Бриттланде мы едва не разругались после смерти Рыбака, но в конце стали еще крепче и сплочённее, а здесь, в родных водах, за месяц от стаи осталось лищь название. Кто виноват? Альрик? Да вроде нет. Он делает всё правильно: собирает людей, увеличивает хирд, ищет добрую работу, прославляет ульверов. Но как-то оно идет не так. Почему он не спрашивает нас, как раньше: кто готов принять новых хирдманов, а кто против? Где старые добрые вечера, когда мы дружно сидели у костра и слушали сладкий голос Снежного Хвита?
— Я скажу. Но Альрик может меня и не послушать.
— Послушает. Пойдем!
Простодушный наклонился и вошел в дом. Свет от дверного проема показал мне сильно изменившегося Фастгера. Он сильно исхудал, лицо искривилось из-за сломанной челюсти, синяки все еще не сошли, и кожа его была в пятнах разного цвета. Сразу и не понять, жив он или мертв, лишь слабое веяние рунной силы показывало, что он еще не ушел к Фомриру. Неви был тут же.
Забавно, что возраст у Плосконосого и этого Неви был один и тот же, но как же они отличались! Разве что упорством схожи.
— Готов? — спросил Простодушный у Неви.
Тот кивнул, нервно сжимая «счастливый» отцовский нож.
— Давай. И чтоб с первого удара!
Сжав кулаки, я смотрел, как Неви трясущимися руками обхватывает рукоять старого ножа, заносит его над грудью Плосконосого, потом передумывает и смещает лезвие ближе к шее, замирает, снова переносит нож в другое место. Я глянул на Простодушного, не передумал ли он отдавать жизнь Фастгера такому бесполезному карлу? И в этот момент Неви ударил. Брызги крови обожгли мне лицо. Безобидно полыхнула рунная сила.
Прощай, Фастгер! И пусть Фомрир отыщет для тебя достойное место в своей дружине!
Глава 15
Дым всё еще подымался в небо, но огонь уже потух, пожрав и дрова, и тело Плосконосого. Сказаны все слова, сожжены все дары, которые понадобятся Фастгеру в дружине Фомрира. Осталось лишь устроить добрую тризну, выпить в честь ушедшего друга, но я не хотел ни есть, ни пить. Разве что кому-то набить морду?
Не впервые я терял собратьев. Но сейчас всё было иначе. Смерть Гиса до сих пор тяжело отзывалась в груди. Теперь Плосконосый. Почему так? Почему гибель Хвита, Эйрика и даже Халле прошла легче?
Пока горел погребальный костер, я не переставал об этом думать.
Что изменилось? Мой дар? Да, скорее всего. Но Облауд и Арне погибли уже после появления дара. Я больше общался с Плосконосым, чем с Рыбаком? Нет, с Халле я провел бок о бок больше времени, чем с Фастгером и уж тем более чем с Гисмундом, которого и знал-то едва.
А потом посмотрел на хирдманов, стоявших вокруг костра. Вепрь, Энок, Бьярне, Эгиль и пусть даже Стейн — они были с Альриком еще до меня, и их я невольно воспринимал, как старших приятелей. Как равных. Видарссон, Сварт, Трудюр, Ледмар, Херлиф, Живодер и Рысь. Их так или иначе привел я, и потому смотрел на них как на младших. Я за них отвечал. Как и за Гиса, как и за Фастгера. Их смерти я брал на себя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Бритт и Офейг пока чужие. Коршуна, Росомаху и еще десяток новых хирдманов я вообще не считал ульверами.
— Добрая смерть! В бою! Добрые похороны! Теперь нужна добрая тризна! — провозгласил Росомаха, и полтора десятка глоток радостно поддержали его.
Я развернулся и хотел было уйти, но Простодушный перегородил мне путь.
— Что собираешься делать?
— Не знаю. Подерусь с кем-нибудь.
— Ты должен пойти с ними, — он кивнул в сторону Росомахи.
— Вот уж нет!
— Должен, — продолжил настаивать Херлиф. — Хирд уже раскололся. Альрик не похож на самого себя. И если что-то пойдет не так, за кем пойдут хирдманы? Старые за тобой, тут и говорить не о чем. А новые?
— Ни за кем, — растерянно пробормотал я.
— Нет. Они пойдут за сильным, значит, за Росомахой. А нужно, чтобы пошли за тобой. Понял? Тогда, может, и удержим хирд.
— Но я всё равно слабее Росомахи.
— Это пока они тебя не знают. Но если ты узнаешь их получше, а они узнают тебя, тогда сила будет не так важна.
— И что мне делать?
— Пей, ешь, разговаривай. Если захочется врезать кому-то, врежь. Делай как обычно делаешь.
— Больше всего я хочу сейчас врезать Альрику.
Простодушный ничего не сказал, лишь хлопнул меня по плечу.
С Альриком и новыми хирдманами ушел лишь Вепрь. Остальные стояли здесь, даже Офейг, Бритт и почему-то Коршун со Слепым. К этим двоим я и обратился.
— Вы слышали что-нибудь о Росомахе?
Оба покачали головами. Коршун из Мессенбю, Слепого, как я понял, немало помотало по Северным морям, но ни один ничего не слыхал о хельте. А ведь хельты не так уж неприметны в этих краях. Тем более такие громогласные и яркие, как Росомаха.
— Эгиль, Бьярне, Трудюр, разузнайте-ка о нем. И лучше не называйте сразу его прозвище. Спрашивайте про бороду.
Они кивнули и ушли.
— Рысь, Живодер. Сколько нужно времени, чтобы закончить узоры на Альрике?
Бритты недолго поговорили между собой, и Леофсун сказал:
— Он не уверен, так как не видел, что осталось после руны.
— За один раз закончить сможет?
— Нет. Нужно хотя бы два с седмицей отдыха между ними. Некоторые раны будут накладываться на другие, и чтобы зажило верно, там уже должны быть шрамы.
— Понятно. Энок, Херлиф, на вас Косматый. Когда он вернется в Мессенбю, мне нужно с ним поговорить до Альрика.
Я не хотел отпускать Простодушного, его советы мне бы пригодились, но на первой встрече с Харальдом были лишь Фастгер и Херлиф. Фастгера я уже ни о чем попросить не могу, а остальных Косматый мог и не запомнить.
— Ну что, идем на тризну, — сказал я оставшимся.
Это был тот же постоялый двор, и внутри крепко пахло знакомыми уже травами. Бездново пойло! Я заказал нам бочонок обычного эля, не хотел упасть под стол в самом начале. Альрик уже повеселел, радостно махнул нам рукой. Росомаха аж привстал, развел руки в стороны, будто гостей встречал.
— А вот и вы! Я уж думал, что не придете помянуть друга. Садитесь-садитесь, угощайтесь!
Я с трудом сдержал вспыхнувшую ярость. Говорит так, словно он нас пригласил, словно он нас кормил.
— Как тебя там звать? — он смотрел прямо на меня, и хмеля в его взгляде я не заметил.
— А тебя? — вместо ответа спросил я.
— Так ты что, забыл, что ли? Я ж Росомаха. Вроде такой молодой, а память как у старика.
— Прозвище твое помню. Как тебя мать с отцом назвали? Как отца кличут? Я-то своего имени не стыжусь.
Он помолчал, а потом громко хлопнул по столу.
— Да я так сроднился с прозвищем за столько лет, что уже почти и забыл, как меня звали. Могу и не откликнуться. Так что зови просто Росомахой.
