Я небрежно кивнул, словно мне плевать, что там у него с именами, сел в середке, промеж других хирдманов. И первым предложил выпить за Плосконосого, заодно рассказал, как с ним познакомился и сразился в кнаттлейк. Поначалу ко мне отнеслись настороженно, даже снисходительно. Но одного из новеньких заинтересовал кнаттлейк, он спросил, хорошо ли я играю, и я рассказал о турнире в Хандельсби, в котором участвовал вместе с сыном конунга. Кто-то знал эту историю, кто-то нет, так что разговор завязался. Один из хирдманов даже видел тот турнир. И постепенно я понял, что многие пришли именно из-за меня, из-за того, что слышали о моих подвигах. И хотя на Северных островах немало воинов сильнее и прославленнее меня, но рассказы о мелком пацане, который убил Торкеля Мачту, загрыз тролля, отрезал кому-то язык за оскорбление, обогнал лодку вплавь, обыграл в кнаттлейк всех в Хандельсби, нравились людям. Может, как раз именно из-за невзрачного вида и нравились, ведь не каждому суждено родиться высоким белобрысым красавцем. И, как я понял, эти самые ребята были малость разочарованы. Ведь я до сих пор не разговаривал с ними, вел себя обычно и даже ни с кем не подрался.
А прочие пришли из-за нашего богатства и удачи. Хотели получить побольше серебра.
Я познакомился со всеми, со всеми выпил, обсудил общих знакомых, а такие нашлись почти у всех. Многие сталкивались с Ториром Тугой Мошной, слышали о ярле Гейре Лопате, у одного Гейр живьем приятеля закопал, почти каждый встречался с Дагной Сильной, хотя с прошлой зимы ее никто не видел. Но вот про Росомаху никто ничего не знал, даже прозвища такого прежде не слыхивал.
Альрик набрался преизрядно, говорил невнятно, порывался всё время куда-то пойти, разлил своё пойло, и хоть Вепрь был рядом, но его оттеснили в сторону. И так выходило, что это Росомаха присматривает за хёвдингом. А ведь пил этот гнида не меньше Альрика и рунами ниже, так почему Беззащитный уже вдрабадан, а Росомаха трезв? И ведет себя так, словно он тут самый главный. Он был шумен, говорлив, улыбчив и вполне обаятелен. Напоминал Оттара Мышонка из Бриттланда, вот только Мышонок всё делал искренне: смеялся открыто, заступался за нас открыто, и его люди были такими же. А Росомаха хитрил. И за шумливостью три его приятеля как-то терялись. Я до сих пор не знал их имен, даров и чем они знамениты, кроме как неплохими знаниями по починке кораблей.
Больше всего мне не нравилось, что Альрик терял авторитет в глазах других хирдманов. Хёвдинг всегда должен быть лучшим: и в бою, и за столом. И если хёвдинг первым нажрался вдрызг, какое к нему уважение?
В дом вошел Простодушный, подсел ко мне и шепнул, что Харальд не появился, и Энок остался приглядывать за его домом. Я поделился с ним своими сомнениями, и Херлиф кое-что посоветовал.
— Альрик еще не оправился от ран, полученных в бою с Измененным, — сказал я, поднявшись. — Потому ему стоит отдохнуть и перевязать их.
— Так он же руну… — заикнулся было Уши.
Я его перебил:
— Рысь, Живодер, Бритт, отведите хёвдинга на корабль. Пусть Живодер проверит его раны и сделает всё, как нужно.
Убедившись, что Леофсун понял мои слова верно, я продолжил:
— Что-то скучно. Херлиф, поговори с хозяином, пусть принесет нам выпивки покрепче. И раз уж мы собрались, пусть каждый расскажет, как получил последнюю руну! Вот я, например, добил хельта, Йора Жеребца, который напал на мой дом. А ты, Коршун?
Черноглазый хускарл вздрогнул от неожиданности, но ответил:
— Убил человека.
— Маловато. Расскажи больше!
— В прошлом хирде кто-то повадился красть добро у своих же. Тащил то, что можно за пазуху засунуть: серебро, браслеты, ножи, утварь. Сначала подумали на меня, потому что выгляжу как иноземец. Били, обыскивали. Потом я нарочно показал необычную серьгу с черной жемчужиной, выждал, пока она пропадет, поймал того, на кого думал, нашел серьгу у него. И хоть мне не поверили, я потребовал поединок и убил вора. Получил руну и ушел из того хирда.
Следующим встал Стейн. Он убил драугра, сражаясь на реке Ум после того, как оставил хирд.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Затем вскочил Офейг с Туманного острова. Сначала он долго говорил про рода, про подлого торговца, а потом уже сказал, что убил карла, чьего имени не знает. Хорошо хоть про свой остров не рассказал.
Квигульф Синезуб убил тварь, и хёвдинг выгнал его за это, так как сам рассчитывал получить руну. Улыбка у Синезуба была жутковатой. Он зачем-то сделал надпилы на зубах и втер туда синюю краску.
— Дак я ж и не хотел, — оправдывался он. — Дак она сама ж подвернулась! Я ж метил ей в бок, а она взяла и дернулась. А так я ж метил в бок.
Оружие Квигульфа — копье, и его дар связан именно с ним, но как именно я не понял. Хотя, может, и сам Синезуб толком не знал, знал лишь, что с копьем он намного лучше, чем без него.
Уже собирался встать еще один, Скарв Липкие Руки, но я обратился к Росомахе, а то он после ухода Альрика поскучнел.
— А ты? Интересно, как ты стал хельтом? Где добыл сердце?
— Да там неинтересная история, — отмахнулся он. — Кое-кто влез куда не следует, пришлось его убить. Вот это кольцо я снял с его трупа.
И показал на вплетенную в бороду кольцо.
Я хотел поспрашивать еще, но заметил, как вернулся за стол Херлиф и знаком показал, мол, не стоит. Тогда я кивнул Скарву, пусть расскажет, как получил последнюю руну.
Когда все высказались, я поблагодарил их за добрые слова в честь моего друга Фастгера, вытащил из кошеля серебро и сказал, чтоб они пропили его полностью, а сам вместе с Херлифом вышел наружу.
— Хельтов мед, — сказал Простодушный. — Его наливают только Альрику. Больше не будут.
— Неужто ты страшнее Росомахи?
— Нет, пригрозил, что Альрику придется не по нраву, когда он узнает. Ты зря ушел. Лучше бы до конца досидел.
— Не могу больше. Если останусь, точно убью кого-нибудь. Это Альрик мог с любым дерьмом пить и улыбаться, а я… Нет, надо вырезать эти бездновы узоры и вернуть хёвдинга.
Простодушный сплюнул, помолчал и спросил:
— А если он не вернется?
— Это как?
— Если он уже безумен, и узоры лишь остановят бездну, а не прогонят ее? Что будешь делать?
— Я не хочу отбирать хирд у Альрика.
— Ладно. А что хочешь?
— Не знаю, — растерялся я. — Если он совсем обезумеет, тогда… Наверное, тогда соберу свой хирд.
— Все ульверы пойдут за тобой. Зачем тогда уходить?
Слова Простодушного злили похлеще Росомахи. Что будет? Как поступить? Как быть с Альриком? Вот когда случится, тогда и думать буду. Если я сейчас задумаюсь, как быть с Альриком, разве это не предательство? Чем я тогда лучше Стейна? Такой же трус и перебежчик! Но Херлиф прав в одном: нельзя, чтобы безумие хёвдинга погубило хирд. В смерти Фастгера виновны и Альрик, и я. Надо было остановить его тогда, отдать благодать Плосконосому.
Когда изрядно выпившие хирдманы вернулись на корабль, то увидели жуткое зрелище. В свете угасающего солнца обнаженный по пояс Живодер, покрытый шрамами и ожогами, втыкал ножи и крючья в Альрика, прижигал раны углем и железом. Палуба и борта «Сокола» покрыты мелкими темными пятнами. Рядом негромко постукивал бодран, и чей-то голос старательно проговаривал:
— Пасгод — рыба. Моор — море. Ковай — друг.
* * *
Наутро Альрик не вспомнил, как согласился в очередной раз лечь под нож Живодера, но поверил, что это была его просьба. И в этот раз полоумный бритт сделал всё, как надо, ведь ему не мешала ни качка, ни скорый бой, ни дергающийся человек под руками. Рысь заверил меня, что достаточно будет еще одного раза, через седмицу-другую. И лучше позже, чем раньше, чтобы всё зажило как надо.
Но ни один, ни другой бритт не смог мне сказать, поможет ли это Альрику прямо сейчас. Потому я продолжил быть настороже, хотя это утомляло похлеще любого сражения. Было бы куда как проще жить, если б я попросту мог набить морду некоторым типам.
По совету Херлифа я взялся проверить новых хирдманов в бою и сразился с каждым из них.
