Будь что будет. Тебе, Фомрир!
И прыгнул к ним, едва увернувшись от меча Альрика.
Только сейчас, под напором рунных сил двух хельтов, дар проснулся, и я сразу откатился назад.
Альрик взревел, отсек лапу твари, затем вторую и вспорол ей живот.
— Ты! — тяжело дыша, указал он мечом на тварь.
Его лицо было словно испещрено крупными оспинами, но они постепенно затягивались. Тварь перевернулась на живот, вцепилась зубами в свою же отрубленную руку.
— Давай! — крикнул хёвдинг.
Я покачал головой. Больше не хочу.
— Пусть Кости ее убьет.
— Нога у него все равно не вырастет.
— Плевать. Я сам получу свои руны.
Измененный жрал свою плоть, на наших глазах его раны затягивались желтой пеленой и переставали кровоточить.
Тогда Альрик бешено посмотрел на меня, скинул кольчугу и отрубил твари голову.
Через дар я почувствовал жар его двенадцатой руны.
Глава 14
В Мессенбю мы возвращались злыми и недовольными. Хотя мы победили измененного, почти никого эта победа не радовала. Ну, кроме здешних жителей.
Альрик отправил Вепря, Трудюра и Рысь на «Сокол» тем путем, что мы пришли, а остальных отправил к той рыбацкой деревне вместе с отрубленной головой твари и ранеными. Там мы обрадовали крестьян вестью, что чудовище убито, залили рану Костей горячим дегтем, чтобы он полностью не истек кровью, хотя из него и так немало вытекло. Если бы измененный оторвал ему ногу хотя бы в колене или до бедра, мы бы смогли перетянуть рану, а тут кровь хлестала ручьем, пока почти не иссякла.
Вскоре пришел «Сокол» всего на шести парах весел. Мы занесли раненых, голову твари засыпали солью, чтобы она не испортилась, и отправились в Мессенбю.
Я греб, как обычно, на носу и видел спины всех ульверов. Даже по резким и нестройным движениям весел можно было понять, как они расстроены.
Булочка, что сидел возле меня, греб быстро и нервно. Затем не выдержал и спросил:
— Почему он не дал убить тварь Фастгеру? Зачем убил сам?
Я пожал плечами. Как объяснить, что после моего отказа пламя Альрика вспыхнуло синими и черными языками? Что заносил меч и рубил голову не сам хёвдинг, а Бездна внутри него. Узоры Живодера помогли, но незаконченные, они не полностью заперли тварь внутри Альрика.
Живодер был недоволен тем, что его не взяли в бой. И сейчас он донимал ульверов разговорами на кривом нордском, и Уши, тот хирдман, который пришел вместе с Костями от Сивого, наорал на него, не желая разговаривать с бриттом.
Неви сидел возле Плосконосого, напоминая побитого щенка. Простодушный уже очнулся, а Фастгер — нет. Херлиф отделался синяком в пол-лица и сломанной скулой, наверное, потому что был на восьмой руне. Фастгер лежал, как убитый, но пока дышал. И даже Живодер не взялся его лечить, потому как привык иметь дело с открытыми ранами, а тут что-то внутри повредилось.
Альрик злился и на меня, ведь я отказался добить измененного и поздно разбудил дар, и на себя, ведь он в тот момент не вспомнил о раненых. Только когда мы на ночь пристали к берегу, Беззащитный отвел меня в сторону и спросил, почему я ослушался.
— Мне и прежде это было не по нраву, — упрямо проговорил я. — Сначала каждый ульвер убивал своего противника и получал руны за свои заслуги. Потом ты сказал, что будем идти по кругу, чтобы все были наравне.
— Пока все ульверы не станут хускарлами, — уточнил Альрик.
— Сейчас ты насильно всовываешь руны, которые я не заслужил.
— Но твой дар…
— Мой дар! А что толку, если он то есть, то его нет. Ты можешь драться и без него!
— Но ты не поэтому отказался.
— Не поэтому. У меня есть сын.
И тут хёвдинг понял. Я по глазам увидел.
— Ты сам говорил, что дела отцов отражаются в их детях. Мой отец убил десятки низкорунных, и боги послали мне условие, которое я мог за всю жизнь не разгадать. Если я несколько рун подряд возьму вот так, какое условие будет у моего сына? Поймет ли его? Сможет ли подняться хотя бы до хускарла? Мне немного осталось до девятой руны, и я хочу заслужить ее сам. Без помощи. Без подачек.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А что ж ты, сукин сын, раньше не сказал? — взбеленился он. — Что, до боя у тебя сына не было?
Я тоже вспыхнул.
— Говорил! И не раз! А с этого измененного я бы руны две-три получил! Вот тут Фомрир бы и отвесил мне оплеуху! А если бы три? Тогда мне что, всю шкуру под живодеровы узоры отдавать? Или тебе еще одна тварь в хирде надобна?
— Да лучше тварь, чем…
— Ты мог отдать его Плосконосому. Или…
И я замолк. Потому что вдруг ощутил, что передо мной не совсем Альрик. Если бы мы сейчас были связаны даром, я бы явно увидел бездновы всполохи. Надо успокоить тварь, сидящую в хёвдинге.
— Альрик, я с тобой до конца. Другой хирд или другой хёвдинг? В Бездну! Да я верю тебе больше, чем самому себе. Скажешь идти на сторхельта, пойду на сторхельта! Скажешь убить бога, пойду и на бога. Я настолько ульвер, что Фомрир дал мне волчий дар, дар стаи. Но волка нельзя сажать на цепь. Я в стае, но я не собака.
И это помогло. Беззащитный походил туда-сюда, потом сказал уже спокойнее:
— Волк, собака… Эвон как заговорил. Уж и не знаю, чего дальше ждать. Ладно, делай как знаешь. Только против Скирре тебе бы пригодилась десятая руна.
Когда мы подошли к Мессенбю, Кости уже помер. В конце он дышал еле-еле, побледнел точно молоко, так что мы не сразу поняли, что его душа ушла к Фомриру. Простодушного и Плосконосого мы отнесли к здешней Орсовой женщине.
Лекарка ощупала голову Херлифа, сказала, что само зарастет, только голова будет часто болеть до следующей руны. А вот у Плосконосого дела были похуже: и сломанные ребра, и вмятина в черепе, и выбитая челюсть. И он до сих пор не просыпался.
— А нельзя вылечить ему кости твариными костями? — спросил я, вспомнив, как мне зарастили сломанную кость в Бриттланде.
— Ребра еще нужно вправить. А привязывать к голове твариные кости… — засомневалась лекарка. — Я так еще не делала. Только Орса знает, станет ли от того лучше.
— Может, Мамирова жреца позвать?
Орсова служительница аж побагровела от злости.
— Мамирова жреца? Этого беспалого? Да что он может, кроме как руны раскидывать да в небо пялиться? Разве мужчины разбираются в травах? Они только и могут всякой гадости в горшке намешать и вылепить из нее Бездна знает что! Ты еще Хуноровых и Корлеховых кликни. Одним только лишь резать, другим — молотом стучать! Сама разберусь, без ваших советов!
И вытолкала нас из дому.
Орала она — на всю улицу было слышно. И соседка, что вешала мокрую одежду на просушку, с улыбкой пояснила:
— Не боитесь. Дело она свое знает. А мамировых жрецов на дух не переносит с тех пор, как ее жених бросил. Решил отрубить себе пальцы и Мамиру служить, а ведь его служители жен не берут и детей не ро́дят.
И лишь после этого Альрик отнес засоленную голову измененного нанимателям. Серебра нам отсыпали немало и вдобавок дали медное кольцо с вычеканенным вороном, знаком Рагнвальда. Благодаря этому кольцу конунг примет нас и вознаградит за доброе дело.
Когда весть о победе разнеслась по городу, желающих пойти в хирд стало еще больше. Краснобородый хирдман, правда, решил не вступать под руку Альрика, но Коршун и трое других остались. На этот раз Беззащитный еще жестче подошел к отбору и взял всего лишь четверых с уговором, что окончательное решение будет принято после проверки их в бою. И тут же принялся искать новую работу.
Но теперь я не спускал глаз с хёвдинга. Самому Альрику я и впрямь верил беззаветно. Он всегда поступал мудро, рассудительно, взвешенно. Лишь после смерти Рыбака он ненадолго сорвался. Но верить Бездне, что поселилась в нем, я не собирался.
Днем Альрик говорил с желающими войти в хирд, а вечером уходил в тот же постоялый двор, где мы беседовали с Харальдом Косматым, и пил. В первый вечер после возвращения мы выпили за нашу удачу. И, конечно, никто допьяна не напился, поди, уже не карлы. Неви вот мог бы нажраться, но после возвращения он незаметно улизнул и больше не показывался. Впрочем, я ничего другого от него и не ожидал.
