В свою очередь, строки: «Где ж ты, милый мой, запропастился? / Сколько горя из глаз моих вылилось!», — вновь напоминают «Грустную песню о Ванечке»: «Ах, ты, горюшко мое, / Ваня-Ванечка!» (а милым называет автор и другого своего двойника — Мак-Кинли в «Балладе о маленьком человеке»: «Вот он, любуйтесь, глядите — не правда ли, милый человек?»; АР-6-130). Другое сходство связано со следующими цитатами: «Где ж ты, друг? Взаперти или в трудном пути?» (АР-6-102), «Постаревший, больной <…> огнем опаленный, / Хоть какой, доберись, добреди, доползи» (АР-6104) = «Что, Ванюша, путь трудней? / Хворь напала?». А единственное различие связано с воплощением образа коня: «Если конь под тобой — ты домчи, доскачи» — «Под тобою конь устал, / Засекается» (АР-12-140).
Приведем еще несколько параллелей между «Грустной песней о Ванечке» и «Притчей о Правде», в которых встречаются мотивы неприкаянности и изгойства поэта: «Зря ты, Ванечка, бредешь / Вдоль оврага» /2; 212/ = «Бродит теперь, неподкупная по бездорожью» /5; 490/; «Стал на беглого похож / Аль на странничка. <…> Что, Ванюша, путь трудней? / Хворь напала?» /4; 212/ = «.Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах» /5; 155/.
Через год после «Притчи о Правде» была написана песня «Летела жизнь» (1978), целиком посвященная лагерной теме. И лирический герой, выступающий здесь в образе бывшего зэка, обнаруживает многочисленные сходства с героем «Грустной песни о Ванечке»: «Я сам с детдома…» /5; 491/ = «Хорошо ли бобылем / Да без крова!» /4; 213/; «Я был кудряв, но кудри истребили» = «Кудри сбросил — как без них?»; «Летела жизнь в плохом автомобиле / И вылетала с выхлопом в трубу» = «Ходят слухи, будто сник / Да бедуешь»; «М. ы в праздники сидели на ирисках, / А в будни мы сидели ни на чем» /5; 491/ = «Сыт ли ты, или привык — / Голодуешь!».
Другая лагерная песня — «В младенчестве нас матери пугали…» (1977) — также содержит параллели с «Грустной песней о Ванечке»: «Горемычный мой, дошел / Ты до краюшка!» = «К каким порогам привела дорога...»; «Зря ты, Ванечка, бредешь / Вдоль оврага» = «В какую ж пропасть напоследок прокричу?» (сравним еще в «Конях привередливых»: «Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю / Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю»).
А концовка ранней песни: «Тополь твой уже отцвел, / Ваня-Ванюшка!», — отсылает к стихотворениям «Я не успел» (1973) и «Если хочешь» (1972): «Я не успел — я прозевал свой взлет», «А свою весну — первую, одну — / Знать, прозевала я».
Добавим еще пару штрихов.
В черновиках «Грустной песни о Ванечке» сказано: «Загустела у тебя / в жилах кровушка» (АР-12-140), — как и в стихотворении «Я б тоже согласился на полет…» (1971): «У человека закипает кровь, / Когда вокруг него исчезнет воздух» /3; 309/. Напомним, что в начале 1970-х годов мотив отсутствия воздуха будет подробно разрабатываться в «Конях привередливых» и в стихотворении «В лабиринте»: «Что-то воздуху мне мало — ветер пью, туман глотаю», «И духоту, и черноту / Жадно глотал».
Кроме того, с образом загустевшей и закипающей крови лирического героя перекликается следующий образ из «Истории болезни»: «В моей запекшейся крови / Кой-кто намочит крылья» /5; 404/.
***
При разборе песни «Живучий парень» мы затронули образ петли и связанный с ним мотив казни лирического героя. К этому образу примыкает образ плахи, которая также ассоциируется с казнью: «Вдоль дороги — лес густой / С бабами-ягами, / А в конце дороги той — / Плаха с топорами» («Моя цыганская»). Позднее все эти образы перейдут в один из вариантов исполнения «Разбойничьей»: «Встал дозором за кустом / На большой дороге — / Та дорога прямиком / Привела в остроги»[2262] [2263], - и в вышеупомянутую лагерную песню «В младенчестве нас матери пугали…»: «Здесь мы прошли за так на четвертак, за ради бога <.. > К каким порогам привела дорога, / В какую ж пропасть напоследок прокричу?» б12 («в конце дороги той» = «дорога… привела» = «привела дорога»; «плаха с топорами» = «в остроги» = «на четвертак»).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Во всех этих случаях автор говорит о самом себе, предвидя свой трагический исход, поскольку живет в несвободном советском обществе (отсюда — образы острога, лагеря и плахи).
Заметим, что «на большой дороге» лирический герой стоял уже в одной из ранних песен: «Так люблю я стоять у дороги — / Запоздалых прохожих пугать» («Позабыв про дела и тревоги…»). Здесь он также выступает в образе разбойника, который стоит «у дороги», а в «Разбойничьей» — «на большой дороге» (обыгрывается идиома «разбойники с большой дороги», то есть «очень крутые разбойники»; да и сам он говорит о себе в песне «Ошибка вышла»: «Я терт и бит, и нравом крут»). А мотив «встал дозором за кустом» уже возникал в «Песне солдата на часах» и в «Парусе»: «Он — в дозоре, в карауле / От утра и до утра», «Даже в дозоре / Можешь не встретить врага». Точно так же лирическому герою не удалось дождаться врага в «Песне автомобилиста»: «Безлунными ночами я нередко / Противника в засаде поджидал, / Но у него поставлена разведка, / И он в засаду мне не попадал».
Вообще же герой часто устраивает засаду (например, в «Невидимке» и в «Песне про плотника Иосифа»), и всегда безуспешно. Сюда примыкает образ разведчика: «Разведка боем» (1970), «От меня хоть в разведке польза есть — / Знаю, как проползти, залечь как» («Песня солдата на часах», 1974), «Я говорю как мхатовский лазутчик, / Заброшенный в Таганку — в тыл врага. <…> Олегу Николаевичу нынче / Докладываю данные развед» («Олегу Ефремову», 1977), «Прошли по тылам мы» («Черные бушлаты», 1972), «Я туда проникнул с тыла» («Сказочная история», 1973 /4; 296/); и образ часового в песне «Рядовой Борисов!..» (1969): «Я был на посту, был дождь, туман, и были тучи <…> По уставу — правильно стрелял!». Здесь, в отличие от «Паруса», герой, находясь «в дозоре», все же «встретил врага» и застрелил его.
Обращает на себя внимание идентичность ситуации в «Разбойничьей» и в «Расстреле горного эха» (1974): «.Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья…» = «Поят зельем, хоть залейся» (АР-13-110), «Знать, отборной голытьбой / Верховодят черти» (АР-13-112); «Всю ночь продолжалась кровавая, злая потеха» = «Как во смутной волости / Лютой, злой губернии»; «Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп» = «Как из лютой волости / Налетела конница'» /5; 361/; «И эхо топтали. но звука никто не слыхал» = «Стиснуть зубы да терпеть!» /5; 64/, «Хлещут, бьют, кого хотят!» /5; 362/. И если в первом случае «^ утру расстреляли притихшее горное, горное эхо», то во втором главного героя «больно рано вешают».
Незадолго до «Разбойничьей» появилась «Баллада о детстве» (1975), в которой также имелись близкие мотивы: «Ах ты, страна Лимония, / Лихая чемодания» (АР-9-142) = «Ах, лихая сторона! / Сколь в тебе ни рыскаю…»; «Не изведали, нет, но хлебнули / Вволю, вдосталь, и лиха с лихвой» (АР-9-144) = «Горя, лиха зачерпнул, / Вволю горюшка хлебнул <…> Зельем потчуют и вдосталь» (АР-13-110); «Здесь я доподлинно узнал, / Что наша жизнь — копеечка» (АР-9-139) = «Жизнь текет меж пальчиков / Паутинкой тонкою» (эта же мысль будет высказана и от первого лица: «Пусть жизнь уходит, ускользает, тает» /5; 226/); «Из коридора нашего / В тюремный коридор ушел» = «Тех ветрами сволокло / Прямиком в остроги»; «Прошел он коридорчиком / И кончил стенкой, кажется» = «Сколь веревочка ни вейся — / А совьешься ты в петлю!»; «Ходу, думушки резвые, ходу!» = «Ночью думы муторней»; «Но родился и жил я, и выжил» — «А в остроге — мать честна! — / Ни пожить, ни выжить» (АР-6-170).
Вообще от «Разбойничьей» как от своеобразного поэтического центра тянутся смысловые нити к произведениям разных лет — например, к «Приговоренным к жизни» и к «Песне мужиков» из спектакля «Пугачев»: «По миру с котомкою — / Разве жизнь для молодца?» /5; 363/ = «Но разве это жизнь — когда в цепях? / Но разве это выбор — если скован?!» /4; 66/, «Иэто жистъ? Земной наш рай? / Нет! Хоть ложись — и помирай» (АР-11-126) (процитируем еще черновик «Дорожной истории»: «Тому же будет свет не мил / И жистъ не в жистъ»; АР-10-44).
