Подобное обращение повторится в стихотворении «Расскажи, дорогой» (1976): «Притомился — приляг. <.. > Отдохни, не спеши». Здесь же сказано: «Сколько славных парней, загоняя коней, / Рвутся в мир, где не будет ни злобы, ни лжи!», — так же как в «Грустной песне о Ванечке»: «Ну а вдруг коней загнал / Понапрасну?!», — и в «Чужом доме»: «Я коней заморил, от волков ускакал».
Кроме того, в стихотворении «Расскажи, дорогой» герой назван бродягой: «Вся земля — для бродяг!» /5; 92/, «Как покоя хотят / Души вечных бродяг!» /5; 411/, а в «Грустной песне о Ванечке» — странником: «Стал на беглого похож / Аль на странничка». В свою очередь, строка «Души вечных бродяг» повторяет мотив из черновиков «Разбойничьей»: «Без одёжи да без сна / Вечно он в дороге» /5; 363/. Во всех этих цитатах поэт говорит о своей неприкаянности и «изгойстве» в советском обществе.
Перечислим еще несколько общих мотивов в «Разбойничьей» и «Грустной песне о Ванечке»: «Сколь веревочка ни вейся — / Все равно укоротят!» = «Вьется тропка меж корней, / До конца пройти по ней — / Жизни мало» (поэтому и в «Веселой покойницкой» будет сказано: «Трудно по жизни пройти до конца»); «И на лошадь он вскочил» /5; 361/ = «Ну а вдруг коней загнал / Понапрасну?!»; «Ночью думы муторней» = «Вон нахохленный сидишь / Да скукоженный, / Черной тучею глядишь, / Неухоженный» (АР-12-143) (с «черной тучей» сравнивал себя и лирический герой в черновиках песни «Про личность в штатском», 1965: «И вернулся я, как туча» /1; 446/). Этот же мотив — «нахохленный сидишь» — встречается в черновиках стихотворения «Расскажи, дорогой» (1976): «Почему ты сидишь сам не свой!» /5; 411/, - и в «Белом вальсе» (1977): «Так не стой же ты, руки сложа, сам не свой и ничей!»6°6. А в наброске 1975 года автор обращается к своему другу: «Что ж сидишь ты сиднем, / Да еще в исподнем? / Ну-ка, братка, выйдем / В хмеле прошлогоднем» (АР-3-102).
Герой «Грустной песни о Ванечке» назван непутевым: «Это Ваня не путем, / Непутёво'.», — как и герои песни «Этот день будет первым всегда и везде…» (1976): «И щадила судьба непутевых своих сыновей», — что, в свою очередь, напоминает «Мистерию хиппи» (1973): «Мы — сыновья своих отцов, / Но блудные мы сыновья».
А за несколько месяцев до «Грустной песни о Ванечке» появилась «Баллада о маленьком человеке» (1973), в черновиках которой встретился такой же образ главного героя — Мак-Кинли: «И неприкаянный, / И упрекаемый / Живет, такими же, как он, не замечаемый» /4; 361/ = «Али ходишь бобылём / неприкаянным» (АР-12-140).
Чуть позже этот мотив повторится в «Балладе о вольных стрелках» (1975), где поэт будет говорить о людях, близких себе по духу: «Все, кто загнан, неприкаян, / В этот вольный лес бегут». А его собственную неприкаянность заметил, в частности, Александр Межиров. Приведем фрагмент из воспоминаний поэта Владимира Мощен-ко: «Однажды, спустя очень много лет, я приехал к нему в Переделкино (он тогда обретался там в двухэтажном жэковском доме в тесноватой коммуналке); у него — Владимир Высоцкий, который очень высоко ставил Межирова. А.П. как-то говорил мне о нем: “Володя, как все великие люди, по сути, одинок”. Уж он-то, автор строк: “Одиночество гонит меня от порога к порогу…”, понимал, что это такое. И продолжал в том смысле, что это состояние пугает Высоцкого, не дает ему покоя, заставляет одолевать свой главный, неотступный недуг, что-то корежит его, не дает уснуть, держит в постоянном напряжении, и он звонит даже среди ночи: “Можно приехать?” “К-ко-нечно!” — отвечал ему Межиров, и тот ловил такси, ехал через всю Москву и Подмосковье, врывался с потоком свежего воздуха, наотрез отказывался от спиртного (“С этим я завязал”), беспрестанно пил чай и пел под гитару свои новые песни, которых было не счесть. В ту ночь Высоцкий сказал мне, когда А.П. вышел в кухню помыть посуду: “Он хочет спасти меня, а сам неприкаянный — не меньше, чем я. Может, и больше”. Под конец Высоцкий по просьбе Межирова спел “В Тбилиси — там все ясно, там тепло…” и, поставив гитару к ногам, уговорил А.П. прочитать нам “Бессонницу”; не удержался, снова взял гитару и подыграл ему. Жаль, что это не было записано на пленку!»[2258] [2259].
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Также и «не замечаемым» лирический герой (героиня) Высоцкого оказывается довольно часто: «Одни не замечали: / Мол, не было печали» («Песня Саньки», 1967), «И неприметный, как льняное полотно» («Песня конченого человека», 1971), «Я при жизни был рослым и стройным, / [Не приметным] для слова и пули» («Памятник», 1973; АР-6-40), «Входишь такой неприметный, грязный, щетина во! Никто внимания — ноль!» (из разговора с художником М. Златковским608), «Ах, проявите интерес к моей персоне!» («Соня», 1973), «“Таких имен в помине нет, / Какой-то бред — орленок Эд…” — / Я слышал это, джентльмены, леди!» («Песенка-представление Орленка Эда», 1973), «И не отмахиваться, будто меня не существует…» (из письма к П.Н. Демичеву, весна 1973). Да и «упрекаемым» — тоже: «Чиню гармошку, и жена корит» («Смотрины», 1973), «И маски на меня глядят с укором» («Маски», 1970), «Не привыкать глотать мне горькую слюну» («Я бодрствую, но вещий сон мне снится…», 1973). «Глотал упреки и зевал от скуки» («По речке жизни плавал честный Грека…», 1977).
К образу «маленького человека» примыкает образ мыши, из «Песни мыши» (также — 1973): «Ах, жаль, что я — лишь / Обычная мышь» /4; 334/, - поскольку таким же «маленьким» и «неприметным, как льняное полотно» ощущал себя сам поэт: «Мак-Кинли — маленький, обычный человек» (АР-6-134). Сравним еще в песне «О моем старшине» (1969): «А из меня — такой солдат, как изо всех».
Раз уж мы затронули «Балладу о маленьком человеке», рассмотрим ее более подробно, поскольку в ней содержится множество важных мотивов.
Например, черновой вариант: «Прилечь, присесть, привстать нельзя» (АР-6139) — напоминает сетования лирического героя в «Марафоне»: «Мне есть нельзя, мне пить нельзя, / Мне спать нельзя ни крошки». А другой вариант: «И суетливая твоя стезя» (АР-6-133), — отсылает к письму Высоцкого Шемякину (1975): «Я, Миша, много суечусь не по творчеству, к сожалению, а по всяким бытовым делам, своим и чужим» /6; 423/. Но почему же — чужим? Да потому что, как сказано в «Песне Белого Кролика»: «Все ждут меня, всем нужен я, и всем визиты делай». Поэтому ее герой жалуется: «Вот и ношусь я взад-вперед, как заяц угорелый», — то есть «суетится».
Кроме того, сетования Белого Кролика: «Все ждут меня, всем нужен я», — сродни переживаниям автора за «маленького человека», то есть за самого себя: «Ах, как ты много должен, / Ах, как ты многим нужен!» (АР-6-138). И в том же 1973 году говорилось о «нужности» другого автобиографического персонажа — Козла отпущения: «Загордились даже хищники таким Козлом: / “Ты нам нужен, — говорили, — тынам нужен!”» (АР-8-10).
Перечислим еще некоторые сходства между Мак-Кинли и Белым Кроликом: «Вот ты спешишь по подземным переходам на ту сторону» (АР-6-130) = «Опять спешишь? — Прости, Додо, так много важных дел»; «И снова носишься, глотнув чуток из форточки» (АР-6-130), «Как наркоманы кокаин и как больные, / В заторах нюхаешь ты газы выхлопные» (АР-6-132) = «Вот и ношусь я взад-вперед, как заяц угорелый»: «Дошел до черточки» (АР-6-130), «От беготни по переходам, галереям / Бодреем духом, телом здоровеем» (АР-6-132) = «От беготни я сам немного обалдел» (АР-1-100); «Присел на корточки» (АР-6-130) = «…я б не бегал, а сидел»; «Но строен ты — от суеты худеют» = «За два кило пути я на два метра похудел»; «Через собратьев ты переступаешь» = «Зачем, зачем, сограждане, зачем я — Кролик Белый?»; «Но успеваешь, всё же успеваешь…» — «Всё забываю, не успеваю» (АР-1-100).
