нашу встречу с Ладошкиным. Вроде ничего необычного, но где-то есть деталь, которая не бросилась в глаза сразу, и теперь колет сознание, как камешек — ногу в ботинке посреди дороги.
Стал размышлять и вспоминать все странности. Во-первых, он пришел к другу якобы бухать. Сам был трезвый (и не с похмела) и без водки. Допустим, у батюшки и вправду самогон припрятан — но никакого пойла мы в храме еще тогда, при проведении обыска, не нашли. Во-вторых, в его штормовке мне показалось что-то странным. Она в земле испачкана. Будто он валялся пьяный или яму копал. В-третьих — его ногти. Грязь под ними — чернее ночи, в контрастном свете фонарика я это четко заметил. Может, конечно, мужик неряха, но для работника пивзавода уж слишком «мазутные» пальцы, прямо как у слесаря-моториста. В-четвертых, когда мы его брали, Гриша сильно струхнул. Конечно, может, любой так испугается, когда на тебя в темноте два здоровых лба с пистолетами нападают. Но я же дал сразу ясно понять, что мы не грабители, а представители правильных органов. Каждая такая подмеченная мелочь в отдельности ничего не значит, но в совокупности рождает большой знак вопроса. Что за фрукт этот Григорий Ладошкин. И какого черта он делал ночью в храме?
Дверь распахнулась, и на пороге появился помятый Федя.
— О, — воскликнул Горохов. — И тебе не отдыхается?
— На пенсии отдохну, — небрежно бросил Федя уже знакомую всем фразу.
Шеф хохотнул в кулак, а Света с Катковым прыснули от смеха.
— А что смешного? — недоумевал Федор. Он своего от меня заимствования даже не заметил.
— Не обращай внимания, — улыбнулся я. — Ты лучше скажи, когда Ладошкина обыскивал, тебе в нем ничего странным не показалось?
— Да нет, вроде... — задумчиво пробормотал напарник, почесывая кончик носа. — А что?
— Вот так сразу и не скажу. Но мутный он какой-то.
— Да обычный мужик, вот штормовка у него странная.
— В каком это смысле? — насторожился я.
— Она вроде обычная, но карманы у нее внутренние огромные. Как будто он хлеб в магазине тырит и туда складывает.
— Почему хлеб? — заинтересовалась Света. — Крошки там были?
— Да это я так, пример привел просто, — отмахнулся Погодин. — Вы же просили странность вспомнить, вот я и говорю, что на фига такие огромные карманы иметь? Ясно-понятно, чтобы тырить продукты или пиво. Он же на пивзаводе работает? Ну, вот и подшил для этих дел.
— Или ничего не тырить, — задумчиво пробормотал я, — а скрытно что-то проносить.
Кажется, разрозненные детали «заговорили», складываясь в некую, пусть не совсем четкую пока, картинку.
— Что? — в один голос воскликнули шеф и Погодин. — Зачем проносить?
То-то и оно, что несут всегда в одном, всем известном направлении. Но не в этот раз.
— Так, товарищи, — начал я вещать в Гороховском стиле. — Есть у меня одна догадочка. Нужна розыскная собака и штормовка Ладошкина.
— Ну, штормовку мы хоть сейчас из КПЗ принесем, — кивнул следователь, — а вот насчет собаки договориться надо будет.
— Нам, Никита Егорович, не просто собака, а лучшая в городе ищейка нужна, — заверил я.
— Будет тебе лучшая, — кивнул шеф и потянулся к телефонной трубке. — Сейчас с начальником милиции переговорю.
Покрутил диск аппарата, послушал гудки:
— Алло, Василич! Горохов беспокоит. Привет! Да, пока все так же... Слушай, у тебя кинолог толковый есть? Ага, розыскная собака нужна. Лучшая! Есть такая? Ого... Отлично. Отправь кинолога в прокуратуру. С собакой, конечно, на черта он нам один? Все, спасибо, ждем...
Никита Егорович положил трубку и удовлетворенно потер руки:
— Обещался какую-то диковинную породу новую прислать. Сказал, что такая только в Москве и вот у них в Цыпинске есть. Наша новая отечественная разработка, так сказать.
Я скептически поморщился:
— Нам бы обычная овчарка сошла, ну, или терьер какой-нибудь. Лишь бы не пудель.
— Да какой тебе пудель, Андрей Григорьевич? — замахал руками шеф. — Я же говорю, советская разработка. Буржуи скоро от зависти умрут.
— А как порода-то называется?
— Не спросил я. Какая разница? — шеф поднял указательный палец в потолок. — Главное — нюх.
Через полчаса в кабинет робко постучали.
— Открыто, — крикнул Горохов.
Дверь распахнулась, и вошел старший сержант в полевой форме и изрядно потертых хромовых сапогах. От него пахло псиной и пылью. Сразу видно, настоящий кинолог, не отсиживается в кабинете, такой нам и нужен. Я даже разулыбался — но улыбка быстро сошла с лица.
За милиционером семенила колченогая собачуля откровенно не княжеского вида. Мелкая (мы ее даже не сразу заметили), не больше того самого пуделя, но вся какая-то кривенькая и несуразная. Ноги короткие, грудь узкая, хвост висит саблей, как у шакала. Морда чуть заострена, а глазки трусоваты. Ну точно шакал, блин.
— Это что за недоразумение? — у Горохова отвисла челюсть.
— Старший сержант Деревянко по вашему распоряжению прибыл, — вытянулся в струнку милиционер, а собачонка спряталась у него за ногой.
— Да не ты, — Горохов ткнул пухлым пальцем в шавку. — Что это за барбосье отродье? Где обещанная гордость нации?
— Виноват, не понял? — еще больше вытянулся старший сержант.
— Я говорю, где порода розыскная, которая передовыми советскими биологами выведена.
— Так вот же она, — Деревянко осторожно отодвинул ногу и подтолкнул вперед питомца.
— Ты издеваешься? Да это же шакал вылитый.
— Так и есть, советский гибрид шакала и ненецкой лайки.
— И как же это порода называется?
— Шалайка.
— Как-как?.. — брови Горохова встали домиком.
— Ну, гибрид шакала и лайки, сокращенно — шалайка.
— А нюх-то у этой шушлайки имеется?
— Не шушлайка это, — поморщился кинолог, — а шалайка. Легко запомнить, созвучно с «балалайка». Наше, русское все.
— Да что мне название, как в работе она?
— Это новейшая отечественная разработка. Шалайки обладают экстраординарным нюхом, а еще они неприхотливы и выносливы. Все это наряду с хорошей управляемостью позволяет их успешно использовать как поисково-розыскных собак. Их специально выводили для использования в СССР.
— Оно и видно, — ехидно бросил Горохов.
— Да вы не смотрите на ее внешний вид, — защищался кинолог. — Собака устойчива к любому климату. Как лайка, она способна работать при температуре до минус семидесяти, а как шакал
