Подошел говорун в галстуке — что за притча, ничего не понимаю, — оттеснил молодого плечом и, густо дыша чесноком, сначала походя заправил мне кляп, а потом принялся шарить по карманам, шустро перемещая найденное в самодельную кожаную суму, висящую у него подмышкой. Очень близко передо мной мелькали его голубые, просто до белизны, глаза. Я снова замычал, намекая на желание начать дипломатические переговоры. И снова без результата. Да и то сказать, переговорная позиция у меня так себе, не ахти. Во всяком случае, без явных козырей.
Слабым утешением служило то, что по части личного обыска дядька явно не был асом. Некоторых карманов он вообще не заметил, а уж про всякие хитрые захоронки и говорить нечего. Но, повторюсь, утешение это слабое. Потом он деловито пощупал мою одежду, прикидывая, не прихватить ли и ее. Ну мужик, давай, одежда у меня хорошая, спецзаказ и все такое. Ты мне только руки освободи, а там уж я разберусь.
Не знаю, думали ли мы с ним в одном направлении, или его галстук не сочетался с моей спецухой, но на этом его интерес и закончился. Эх, если б не кляп, я бы его, пожалуй, убедил. Нет, точно бы убедил. И вообще, когда сильно прижмет, я умею быть убедительным и, случается, торгуюсь так, что базарные тетки позавидовали бы.
— Что там в его тарантайке? — спросил он кого-то невидимого мне.
— Не открывается, гадина, — ответил незнакомый мне пока голос.
— Ты тут поругайся мне, поругайся, — незлобиво пригрозил он и посмотрел на меня. — Как открыть-то, а?
Я закивал. Дескать, знаю.
— Чего? Секрет какой или замок хитрый? — Мужичина ловко вытащил у меня кляп.
С полминуты я дышал и отплевывался. Нет, не мох, кусок меха. Нуда хрен редьки, как известно, не слаще.
— Открою.
— Да ты мне скажи как, я и сам могу.
— Только я могу. Там хитрость есть. Так не объяснить.
— Ну нет, так и не надо. Нам своего добра хватает.
И снова засунул мне кляп, хотя я некоторое время этому пытался сопротивляться. Только у него пальцы, как тиски. Сжал так, думал, челюсть раздавит. Ладно, черт с тобой, интеллигент, только я был к этому уже готов и не стал распахивать рот во всю ширь. Только интересно, поможет ли мне это.
— Ну братушки, — заговорил он, заходя мне за спину, для чего ему пришлось нагнуться и пролезть между веревок, которыми я был привязан. — Благое дело сделали, беду от себя и жен наших отвели.
— А может его того, а? — спросил кто-то. — Вон он Митьку-то как.
— Ничо, заживет. А жертва, известно, должна живой быть. На то она и жертва. Иначе было бы подношение, но сейчас случай не тот, с траками подношением не обойдешься. Проверено. А ты на ус мотай, а не ковыряй. Взял моду из носа при людях таскать.
— У меня еще нет усов, — ответил мальчишеский голос.
— На галстук мотай. Опять в кармане таскаешь? Вот велю мамке зашить!
— А я распорю.
— А я те распорю да выпорю. Ну поклонимся звезде нашей и в путь. За Родину, за Сталина.
Вон они что удумали. Жертва! А еще галстуки надели. Они б еще шляпы нацепили. Интеллигенты.
Некоторое время я вслушивался в звуки удаляющихся шагов. Нет, я в разных задницах оказывался. Порой в весьма отвратительных. Но к роли жертвы меня приговорили впервые, и не скажу, что эта роль оказалась мне по душе. Этих нескольких минут, что я слушал уходящих людей, мне хватило, чтобы меня посетили мысли, которые до этого никогда не приходили мне в голову. Ну то, что какие-нибудь инки или ацтеки считали смерть на жертвенном алтаре за счастье, это их большое личное дело. Я читал, некоторые ученые полагают, будто их знаменитые города опустели как раз по причине того, что индейцы сами себя и истребили, похерив собственную неслабую цивилизацию, а алкавшие золота испанцы просто довершили процесс. Нет, в те минуты коренные американцы меня мало занимали. Мне почему-то вспомнились костры инквизиции. Оттого, возможно, что, когда говорун произнес слово «жертва», мне подумалось, что меня сейчас будут жечь. Натурально! Разложат костерок, благо проблема с дровами тут не стоит, и ага. Понеслась душа в рай в восходящем горячем дыму.
Ведь если разобраться, сжигая всяких ведьм и еретиков, католики именно что приносили жертву. Нет, конечно, и, как говорится, ряды чистили, и наказывали неслухов с отступниками, но сам выбор способа казни в виде публичного сжигания говорит именно о жертвенности. То есть это не только наказание, но и публичное принесение даров Богу. Сейчас, по прошествии столетий, мне даже удивительно, что люди после такого вообще ходили в церковь, которая к тому же занималась продажей индульгенций, то есть возмездным отпущением грехов. Нет, то есть всякие альбигойцы имели место, как и церковные расколы, чему, я имею в виду последнее, немало, думаю, способствовала именно жестокость и предельная упертость иерархов, мертво цеплявшихся за канонические догмы.
Да уж, чего только не полезет в голову, когда тебя вот так, ни с того ни с сего, из человека превращают в жертву. Нет, ну как у них ловко все сочетается — за Сталина и жертва, причем обязательно живая. Где же они такой дури нахватались?
Признаться, мысли эти — про инквизицию и все такое — я допустил, чтобы отвлечься от того, где оказался. Такие отвлеченные рассуждения помогают сохранить душевное равновесие. Порой проще думать о высоком, чем о глубине дыры, в которую попал.
Кляп я выплюнул уже через минуту. А потом занялся собственным возвращением в привычное состояние человека.
Деревца, к которым меня привязали, были не самыми большими, но и не тростинками. Эти, с позволения сказать, интеллигенты явно не собирались играть в поддавки. То есть просто так наклонить их вряд ли было возможно, особенно из той позиции, которую говорун ловко охарактеризовал как «звезда». Нет, здешний люд меня начинает определенно раздражать причудливостью своих моральных императивов. Ну верили бы они все во что-нибудь одно, как поется, хоть в Аллаха, хоть в Иисуса. Когда я услышал сакраментальное «За Родину, за Сталина» — не знаю, не до смеха мне было, не то положение, но я чуть не засмеялся.
Первое, что меня порадовало в моем положении, это что привязали меня не веревками, а кожаными ремнями. Тоже не подарок, но в каком-то смысле с ними проще справиться.
Я напрягся и потянул правую руку на себя. Слабина небольшая, но есть. Повернул голову — ремень на шее больно зацепил кожу. Сейчас бы дождичек, чтобы ремни размочил, но сушь стоит такая, что не дождешься. Ладно, коли нет гербовой, будем писать на том, что есть.
Привязали меня ловко и крепко, но, как я уже упоминал, руки у них заточены под другое, не со спецами воевать. Хотя взяли они меня ловко, ничего не скажешь. Наверняка охотники. В галстуках! Дичь, ну дичь же. Рассказать кому — засмеют. Да и кому рассказывать, сначала неплохо бы выбраться.
Поиграв обеими руками, я определил для себя тактику действий. Кстати, поспешать надо, а то траки и впрямь заявятся. Не хотелось бы с ними вот так-то вот встретиться. Путем некоторых усилий мне удалось выбрать слабину сантиметра в три: длинноватые они ремни сделали. Теперь несколько ужимок так, чтобы правый манжет сполз на кисть. Еще, еще! Я кривлялся и дергался, изображая что-то вроде пляски пьяного шамана, но ничего не получилось. Вот тебе и не под то заточены. Не кажи, хлопец, гоп. Осторожно, без рывков расслабившись, я приговорил себя к минутному отдыху.
Так, о чем это я? Инквизиция, да. Костры и индульгенции… Мало симпатично, но уже проехали. Догмы. Догматы. Мне это, честно сказать, тоже не всегда по душе. Нет, кто спорит, без некоторых правил и законов не обойтись, это я как прокурор могу утверждать смело. В том числе и без моральных норм. Это я про десять заповедей и иже с ними. Но некоторые постулаты вызывают у меня раздражение. Взять хотя бы то, что церковь всегда поддерживала своих правителей и отпускала им грехи. А уж какие типы встречались! Кстати — я вспомнил про говоруна в галстуке — эти интеллигенты ни разу не назвали друг друга по именам. Только мальчишка один раз сказал «дядя». Интересный фактик. Это они специально или так случайно вышло? Ладно…
Спору нет, практика отпущения грехов — дело хорошее. Успокаивает. Только одно дело, если грешок мелкий. Неприличным словом начальника помянул или старушку через дорогу не перевел. И совсем-совсем другое, если ты ту старушку топориком по головушке оприходовал. Есть разница. Нет, не церковный я человек. Прошла минута. Руки начали затекать, и я сделал кистями несколько вращательных движений, разгоняя кровь.
Еще пару раз глубоко вздохнув, чтобы нагнать кислорода в мышцы, я начал по новой, стараясь не делать резких движений. Все очень медленно, аккуратно и безо всякой суеты. Нежно. Если не получится в этот раз, сделаю еще одну попытку. Причин для спешки нет. Траков я намного обогнал. На сутки их хода, или даже двое. Правда, столько времени изображать из себя «звезду» у меня нет. Через несколько часов я настолько обессилю, что… Лучше про инквизицию! Так, сосредоточиться. Полная концентрация и все внимание на процесс. Аккуратненько.
