является “авангардом германского влияния”. В Петрограде едва ли можно было ожидать симпатий к еврейскому национализму в то время, когда военное командование осуществляло массовые высылки еврейского населения в глубь России[157]. Наконец, Англия как будто тоже не давала надежды на то, что окажет поддержку сионизму. Хотя английское еврейство насчитывало четверть миллиона, большую часть его составляли русские эмигранты, слишком бедные и забитые, чтобы оказывать сколько-нибудь заметное влияние на общественную жизнь. Что касается ассимилированных английских евреев, то они по большей части отвергали саму сионистскую идею, а британское правительство относилось к ней с тем же равнодушием, что и правительства других великих держав.
Однако были среди английских политиков и государственных деятелей люди, знакомые с сущностью сионизма и относившиеся к нему без предубеждения. Еще за несколько лет до переговоров Герцля с Чемберленом в британской прессе начали появляться статьи о сионизме. В августе 1902 г. в Лондоне состоялся Четвертый Сионистский конгресс — его заседания широко освещались в печати. Затем в парламенте, где тогда заседали Ллойд Джордж и Бальфур, рассматривались и обсуждались планы относительно Эль-Ариша и Восточной Африки. Во время переговоров Герцля с Чемберленом лорд Мильнер был верховным комиссаром Южно-Африканского Союза, и еще тогда он получил достаточно полное представление о сути сионизма и даже стал горячим сторонником этого движения. Генри Уикхем Стэд, впоследствии редактор газеты “Таймс”, дважды встречался с Герцлем (в 1896 и 1902 гг.); сионистский лидер и его воззрения произвели на Стэда большое впечатление.
Если связи между Англией и сионистским движением возродились и окрепли после 1914 г., то объясняется это, в частности, и теми качествами, которые были присущи новым активистам движения, по воле случая оказавшимся к началу войны в Англии. Их признанным лидером был д-р Хаим Вейцман, сорокалетний преподаватель химии в Манчестерском университете. Вейцман родился в России, учился в Германии и Швейцарии. В Англии он отстаивал интересы сионизма с той же ясностью и убедительностью, которые были присущи ему еще в молодые годы, когда на первых Сионистских конгрессах он возглавлял Демократическую фракцию. Вскоре Вейцман сумел приобрести верных сторонников среди выдающихся представителей английского еврейства. Наиболее влиятельным среди них был Герберт Сэмюэл[158], занимавший пост министра внутренних дел в правительстве Асквита[159]. Сэмюэл проявлял некоторый интерес к сионизму и прежде, но с начала войны он — еще до встречи с Вейцманом — начал задумываться о том, какие дипломатические выгоды может принести Великобритании протекторат над еврейским национальным очагом в Палестине. Именно из соображений соблюдения национальных интересов Великобритании Сэмюэл и изложил эту идею премьер-министру Асквиту и министру иностранных дел сэру Эдуарду Грею, но те поначалу приняли ее сдержанно.
Однако Сэмюэл стоял на своем. После встречи с Вейцманом, устроенной редактором “Манчестер Гардиан” Чарлзом П. Скоттом, Сэмюэл и юрист Гарри Сакер, английский еврей, познакомили лидера сионистов с рядом выдающихся общественных деятелей Англии. Среди них был и редактор “Таймс” Стэд, в котором снова пробудился интерес к сионизму. Затем через Скотта и Стэда Вейцману удалось завязать контакты с политическими лидерами Великобритании, в том числе с Ллойд Джорджем, Уинстоном Черчиллем и лордом Робертом Сесилом. Отношения с ними особенно упрочились после того, как Вейцман успешно выполнил заказ английского Адмиралтейства. В 1916 г. его вызвали в Лондон и предложили помочь в разработке производства ацетона, который входил в состав взрывчатого вещества — кордита. Вейцман два года вел исследования и наконец получил прекрасный результат.
За это время окрепли его дружеские связи. Человеческое обаяние лидера сионистов сыграло немалую роль в его дипломатическом триумфе последующих пяти лет. Сам облик Вейцмана, всегда подчеркнуто элегантного, с высоким открытым лбом и внимательным, острым взглядом, не мог не привлекать внимания. Он превосходно говорил по-английски, а легкий русский акцент придавал его речи своеобразие. Много лет спустя сэр Роналд Сторрс характеризовал Вейцмана как
“…блестящего собеседника, владевшего замечательной способностью ясного изложения… оратора, наделенного редким даром убеждать, даже когда он говорил по-английски, на иврите, а тем более — по-русски; как человека, обладающего во всей полноте той энергией и проникновенностью, которую славяне обычно посвящают любви, а евреи — бизнесу; как личность, посвятившую себя одной цели — достижению Сиона”.
Сэр Чарлз Уэбстер, впервые встретившийся с Вейцманом в 1917 г. в военном министерстве, считал его величайшим государственным деятелем своего времени.
“С неослабевающим искусством, — писал Уэбстер, — он применял свои аргументы с учетом личных особенностей каждого политика. В беседах с англичанами и американцами он использовал библейскую стилистику, вызывая у них глубокую эмоциональную реакцию; как правило, он касался того, что могло заинтересовать его собеседника. Г-ну Ллойд Джорджу он рассказывал о том, что Палестина — маленькая гористая страна, чем-то напоминающая Уэльс. С лордом Бальфуром он обращался к философским истокам сионизма. В беседах с лордом Сесилом проблема включалась в контекст переустройства мирового сообщества. А лорду Мильнеру он рисовал перспективы расширения имперских владений”.
Как подчеркивал Уэбстер, Вейцман при этом умел учитывать национальные и культурные интересы собеседников — например, мистическое почитание ветхозаветных традиций и особенно Святой земли религиозными англосаксонскими, валлийскими и шотландскими протестантами. Позднее Ллойд Джордж писал, что во время первой встречи с Вейцманом в декабре 1914 г. речь зашла об исторических местах Палестины, которые англичанин “знал лучше, чем карту Западного фронта”. Святой землей на протяжении всей жизни интересовались и Бальфур, и Ян Христиан Смуте, член военного кабинета. Они глубоко осознавали исторические обязательства христианства по отношению к евреям. В их глазах этот долг был еще более подкреплен личными заслугами Вейцмана перед Антантой, его бескомпромиссной преданностью Англии, неоднократными заверениями, что судьба сионизма раз и навсегда связана с интересами союзников. Так, например, письмо 1916 г., в котором Вейцман порывал с “нейтральным” Копенгагенским бюро, по пути было, естественно, без ведома его автора, перехвачено Скотланд-Ярдом и впоследствии расположило власти в его пользу.
На фоне этих дружеских отношений речи Вейцмана о “британском протекторате над еврейским национальным очагом” начали вызывать все более одобрительную реакцию официальных лиц. Время решительной переоценки ближневосточной политики наступило в последние недели 1916 г., когда Ллойд Джордж стал премьер-министром, а Бальфур — министром иностранных дел. Как признал новый кабинет, соглашение Сайкса—Пико больше не могло служить достаточно надежной гарантией британских интересов в Палестине. Но, может быть, евреи не в меньшей степени, чем арабы, могут быть полезны для установления там британского господства?
Собственно, уже в начале войны Ллойд Джордж предлагал аннексировать Святую землю. В его представлении еврейская Палестина под британским управлением могла стать логическим итогом и дипломатическим шедевром имперской политики. Он не участвовал в принятии соглашения Сайкса—Пико, которое считал проявлением “самоуверенности”, основанной на ошибочных расчетах.
