в поддержку сионизма (они, однако, заблуждались). Кроме того, в мае Объединенный комитет, организация ассимилированных английских евреев, местного истеблишмента, опубликовал в “Таймс” резкую антисионистскую декларацию, подчеркнув тем самым расхождения в отношении еврейства к возвращению в Святую землю и неопределенность британского подхода к палестинской проблеме. Теперь Бальфура уже не нужно было убеждать в том, что сионизм нуждается в официальной санкции. Надо иметь в виду, что интерес министра иностранных дел к сионизму возник задолго до этих событий и не был случайным. Еще в 1906 г. в Манчестере, где он баллотировался в парламент, Бальфур первым из политических деятелей Англии встретился с Вейцманом. “Благодаря этому разговору с Вейцманом я понял, что еврейский патриотизм — уникальное явление, — рассказывал впоследствии Бальфур. — Любовь евреев к их земле заставила их отклонить угандийский план. На меня не могло не произвести впечатления то, что Вейцман категорически отказался даже говорить об этом”. К 1917 г., когда дружеские связи между Вейцманом и Бальфуром восстановились, симпатии последнего по отношению к сионизму ничуть не ослабели. Подобно Смутсу и Ллойд Джорджу, министр иностранных дел был воспитан на Библии, а детальное знание еврейской истории и того, как христиане обращались с евреями, оставило в его душе чувство вины. “Они [евреи] познали изгнание, рассеяние и гнет, — говорил он в 1917 г. Гарольду Николсону. — Если мы сумеем предоставить им убежище, надежный дом на их родине, их национальный гений расцветет во всей своей полноте и будет развиваться дальше”. Конечно, в расчетах правительства главное место занимали имперские интересы. Однако, что касается Бальфура, то его приверженность идее еврейского национального очага, бесспорно, только усиливалась благодаря духовной связи с идеями сионистского мистицизма. Поэтому в ответ на настоятельное пожелание Вейцмана 17 июня 1917 г. Бальфур предложил, чтобы сионисты сами составили соответственную декларацию, и обещал поддержать ее в военном кабинете.
Ближайшие сотрудники Вейцмана Сакер и Соколов немедленно начали работу над текстом заявления. Поскольку в тот момент военный кабинет стремился узаконить свои претензии на Палестину, в документе могла быть изложена программа-максимум. Сакер предлагал, чтобы правительство признало Палестину “еврейским государством и национальным очагом еврейского народа”. Более осторожный Соколов выступал за то, чтобы правительство ограничилось утверждением, что Палестина является “национальным очагом еврейского народа”. В результате компромисса был составлен проект, в котором был принят вариант Соколова. Затем в ходе многочисленных консультаций с Ормсби-Гором в текст был внесен ряд изменений. Тем не менее и окончательная редакция, подготовленная к 18 июля, не содержала недомолвок. “Правительство Его Величества, — говорилось в документе, — выражает свое согласие с принципом признания Палестины национальным очагом еврейского народа. Правительство Его Величества приложит все усилия для достижения этой цели и будет обсуждать необходимые для этого методы и средства с представителями Сионистской организации”. Во время официального обсуждения на заседании кабинета 3 сентября текст был одобрен министрами.
Как ни парадоксально, противодействие было оказано единственным евреем в составе правительства Ллойд Джорджа, Эдвином Монтегю, государственным секретарем по делам Индии, родственником Герберта Сэмюэла. Несмотря на аристократическое происхождение (отец его был лорд Суэйтлинг), Монтегю все же пришлось приложить немало усилий для того, чтобы отмежеваться от своих иудейских корней и получить признание в привилегированных правительственных сферах. На этот раз вопрос о еврейском национальном очаге поставил его перед сложной проблемой “двойной лояльности”. “Стремление [евреев] к государственности вызывает у меня ужас, — писал он 8 августа 1916 г. сэру Эрику Драммонду. — Если я его поддержу, то как англичанин и патриот должен буду подать в отставку и заявить о своем нейтралитете…” Теперь же, 3 сентября 1917 г., Монтегю начал говорить о том, что декларация в поддержку сионизма вызовет тревогу индийских мусульман и поставит в сложное положение английских евреев. Энергия, с которой он выступил против сионизма как “порочного политического учения”, заставила остальных министров отложить окончательное решение.
Сионисты и их сторонники в правительстве считали это лишь временной отсрочкой. Ллойд Джордж спокойно перенес вопрос о декларации на повестку дня следующего заседания. Однако, когда правительство собралось 4 октября, Монтегю с удвоенной энергией выступил против проекта. “Он чуть не плакал”, — писал впоследствии Вейцман. Сопротивление Монтегю и его союзников — лорда Керзона и Гертруды Белл — не повлияло на позицию Бальфура, Смутса, Ллойд Джорджа и других сторонников сионизма, но показало им, что для решения вопроса необходим более нейтральный вариант текста. Поэтому, пока Вейцман и его сторонники продолжали добиваться утверждения предложенной ими декларации, Эмери и Мильнер работали над компромиссной формулировкой, которая и стала основой Декларации Бальфура. Предлагавшаяся ранее фраза о признании Палестины национальным очагом еврейского народа была заменена новой, менее определенной. Это изменение глубоко огорчило сионистов, однако вступить в полемику они не рискнули.
Теперь Ллойд Джордж был готов к тому, чтобы окончательно решить вопрос. Однако сперва премьер-министр намеревался получить твердые заверения в том, что дипломаты поддержат сионистские устремления. К этому моменту никто на Западе не сомневался в том, что идея еврейского национального очага явным образом связана с перспективой британского протектората. Поэтому Ллойд Джордж должен был увериться в том, что декларация, содержание которой предполагает установление протектората, впоследствии не приведет к серьезным осложнениям на мирной конференции. В конечном счете проблема могла быть решена благодаря престижу и влиянию правительства Соединенных Штатов. Правда, Вашингтон не объявлял войнь! Оттоманской империи. Но все равно Соединенные Штаты, вне всякого сомнения, оказывали решающее влияние на все аспекты мирного урегулирования, включая и будущее Святой земли.
Президент Вильсон, разумеется, не мог не знать о позиции американского еврейства, которое все больше склонялось к поддержке сионизма. Кроме того, этой ориентации способствовало и то, что в это время на территории Соединенных Штатов начала действовать штаб-квартира сионистского движения “в изгнании”. Когда в августе 1914 г. началась война, член сионистского руководства Шмарьягу Левин направлялся из Америки в Европу. Пароход, на котором он плыл, вернулся обратно, и Левин остался в Нью-Йорке, где основал Временный комитет по общесионистским делам. Именно благодаря деятельности этого Комитета в конечном счете и был спасен ишув. Обращения Комитета в государственный департамент способствовали расширению деятельности Моргентау, который увеличил гуманитарную помощь палестинскому еврейству. Кроме того, председатель Комитета Луи Д. Брандайз пользовался в Америке широкой известностью — в 1916 г. он стал первым евреем, включенным в состав Верховного суда Соединенных Штатов. По предложению Вейц-мана и при полной поддержке Бальфура к Брандайзу была направлена просьба использовать то влияние, которое он мог оказать на президента, в связи с готовящимся британским заявлением по Палестине. Сперва юриста постигла неудача. Когда и сентября Вильсон ознакомился с первоначальным проектом декларации, у него возникли возражения против некоторых ее формулировок, которые он счел чрезмерно
