— Вылечить меня! — воскликнул Корнелиус. — У вас, значит, есть какие-то приятные новости для меня?
При этих словах молодой человек устремил на Розу горящие надеждой глаза.
Потому ли, что Роза не поняла этого взгляда, потому ли, что она не захотела его понять, но она сурово ответила:
— Я могу только рассказать вам о вашем тюльпане: как мне известно, он интересует вас больше всего на свете.
Роза произнесла эти несколько слов таким ледяным тоном, что Корнелиус вздрогнул.
Пылкий цветовод не понял всего того, что скрывала под маской равнодушия бедная Роза, находившаяся в постоянной борьбе со своим соперником — черным тюльпаном.
— Ах, — прошептал Корнелиус, — опять, опять… Боже мой, разве я вам не говорил, Роза, что я думал только о вас, что я тосковал только по вас, что вас одной мне недоставало, что вы своим отсутствием лишили меня воздуха, света, тепла и жизни!..
Роза грустно улыбнулась.
— Ах, какой большой опасности подвергался ваш тюльпан! — сказала она.
Корнелиус помимо своей воли вздрогнул и попал в ловушку, если только она была поставлена.
— Большой опасности? — переспросил он, весь дрожа. — Боже мой, что же случилось?
Роза посмотрела на него с нежным состраданием, она чувствовала: то, чего она хотела, было выше сил этого человека и его нужно было принимать таким, каков он есть, со всеми его слабостями.
— Да, — сказала она, — вы правильно угадали, что поклонник, влюбленный Якоб, приходил совсем не ради меня.
— Ради кого же он приходил? — спросил Корнелиус с беспокойством.
— Он приходил ради тюльпана.
— О, — только и смог произнести Корнелиус, побледнев при этом известии больше, чем две недели тому назад, когда Роза, ошибаясь, сказала ему, что Якоб приходил из-за нее.
Роза заметила охвативший его ужас, и Корнелиус прочел на ее лице как раз те мысли, о которых мы только что говорили.
— О, простите меня, Роза, — сказал он. — Я вас хорошо знаю, я знаю вашу доброту и благородство вашего сердца. Бог одарил вас разумом, силой и способностью передвигаться — словом, всем, что нужно для самозащиты, а моему бедному тюльпану, которому угрожает опасность, Господь ничего этого не дал.
Роза ничего не ответила на эти извинения заключенного; она продолжала:
— Раз этот человек, который шел следом за мной в сад и в котором я узнала Якоба, вызвал у вас опасения, то я боялась его еще больше. И я поступила так, как вы сказали. Наутро после того дня, когда мы с вами виделись в последний раз и когда вы сказали мне…
Корнелиус прервал ее:
— Еще раз простите, Роза, — сказал он. — Я не должен был говорить вам того, что я сказал. Я уже просил у вас прощения за эти роковые слова. Я прошу вас еще раз. Неужели вы никогда меня не простите?
— Наутро после этого дня, — продолжала Роза, — вспомнив, что вы мне говорили об уловке, к какой я должна прибегнуть, чтобы проверить, за кем — за мной или за тюльпаном — следил этот гнусный человек…
— Да, гнусный… Не правда ли, Роза, вы ненавидите этого человека?
— О, я его ненавижу, — сказала Роза, — потому что из-за него я страдала в течение целой недели.
— А! Так вы тоже страдали! Спасибо за эти добрые слова, Роза.
— Итак, на следующее утро после этого злосчастного дня, — продолжала Роза, — я спустилась в сад и направилась к грядке, будто собиралась посадить тюльпан. Я оглянулась, чтобы посмотреть, не следуют ли за мной, как и в первый раз.
— И что же? — спросил Корнелиус.
— И что же, та же самая тень проскользнула между калиткой и оградой и опять скрылась за бузиной.
— И вы притворились, что не заметили его, не так ли? — спросил Корнелиус, вспоминая во всех подробностях совет, что он дал Розе.
— Да, и я склонилась над грядкой и стала копать ее лопатой, как будто сажала луковичку.
— А он, а он… в это время?
— Я заметила сквозь ветви деревьев, что глаза у него горели, словно у тигра.
— Вот видите! Вот видите! — воскликнул Корнелиус.
— Затем я сделала вид, что закончила работу, и удалилась.
— Но вы вышли только за калитку сада, не правда ли, чтобы сквозь щели или замочную скважину калитки посмотреть, что он будет делать, увидев, что вы ушли?
— Он выждал некоторое время для того, чтобы убедиться, не вернусь ли я, потом, крадучись, вышел из своей засады, пошел к грядке, сделав большой крюк, и наконец подошел к тому месту, где земля была только что взрыта, — то есть к своей цели. Там он остановился с безразличным видом, огляделся по сторонам, посмотрел во все уголки сада, на все окна соседних домов, бросил взгляд на землю, небо и, думая, что он совершенно один, что вокруг него никого нет, что его никто не видит, бросился на грядку, погрузил свои руки в мягкую почву, взял оттуда немного земли, осторожно разминая ее руками, чтобы найти там луковичку. Он три раза повторял это, и каждый раз все с большим рвением, пока не понял, что стал жертвой какого-то обмана. Затем он поборол снедавшее его возбуждение, взял лопату, заровнял землю, чтобы оставить ее в таком же виде, в каком он ее нашел, и, сконфуженный, посрамленный, направился к выходу, стараясь принять невинный вид прогуливающегося человека.
— О, мерзавец! — бормотал Корнелиус, вытирая капли пота, струившегося по его лбу. — О, мерзавец! Я догадывался! Но что вы, Роза, сделали с луковичкой? Увы, теперь уже немного поздно сажать ее.
— Луковичка уже шесть дней в земле.
— Где? Как? — воскликнул Корнелиус. — О Боже, какая неосторожность! Где она посажена? В какой земле? Хорошо ли вы ее посадили? Нет ли риска, что у нас ее украдет этот ужасный Якоб?
— Она вне опасности, разве только Якоб взломает дверь в мою комнату.
— А, она у вас, она в вашей комнате, Роза, — сказал, немного успокоившись, Корнелиус. — Но в какой земле? В каком сосуде? Я надеюсь, что вы ее не держите в воде, как кумушки Харлема и Дордрехта, которые упорно думают, что вода может заменить землю, как будто вода, содержащая в себе тридцать три части кислорода и шестьдесят шесть частей водорода, может заменить… но что я вам тут плету, Роза?
— Да, это слишком большая для меня ученость, — ответила, улыбаясь, молодая девушка. — Поэтому я ограничусь только тем, что скажу вам, чтобы вас успокоить: ваша луковичка находится не в воде.
— Ах, мне становится легче дышать.
— Она в хорошем глиняном горшке, как раз такого же размера, как тот кувшин, в каком вы посадили свою. Она в земле, смешанной из трех частей обыкновенной земли, взятой в лучшем месте сада, и одной части земли, взятой на улице. — О, я так часто слышала от вас и от этого гнусного, как вы его называете, Якоба, в какую землю нужно сажать тюльпаны, что я теперь знаю это так же хорошо, как первоклассный цветовод из Харлема.
