— А, ты про это, — успокоился Турист. — Не знаю, мне без разницы. Пиши, что хочешь.
— Сборная острова Цейлон подойдёт? — поинтересовался Фёдор. — Или нет?
— Это где чифир выращивают? — заинтересовался спортсмен. — Тогда подойдёт.
— На старт вызывается, — возвестил Сивцов, закончив делать одному ему понятные записи, — сборная команда Тринидад и Тобаго!
— О, бля! — восхитился Чибис. — Это кто у нас такой хитровыкрученный?
— Я, наверное, — вздохнул Кислый. — Только я на такое не подписывался.
— Нормальная страна, — обиделся за Тринидад и Тобаго Фёдор. — Получше некоторых.
— Ладно, — сказал новоиспечённый тринидадец. — Давайте каску.
— А её судья забрал, — обрадовал Кислого Турист. — Из-за повышенной опасности.
— Вот блин, — расстроился гонщик, усаживаясь в сани. — Ладно, толкайте.
Посередине спуска Кислого развернуло, и он вылетел из саней, что позволило ему финишировать отдельно от них, докатившись до зачётной черты с большим отставанием от своего спортивного снаряда. Тем не менее, из-за вовремя погашенной скорости, сам гонщик практически не пострадал.
— Санки — пятнадцать секунд, — заявил он, едва вскарабкавшись наверх, — а я сам — двадцать две с половиной.
— В зачёт пойдёт двадцать две с половиной, — строго объявил неудачнику Сивцов. — Время засекается по спортсмену, а не по санкам.
Счастливо отделавшийся Кислый не возражал.
— Так, — провозгласил тем временем Фёдор. — Сейчас еду я. У меня — пятый номер по жребию. Давайте санки.
Сивцову тщательно установили на старте изрядно помятые сани.
— Внимание, — сообщил главный организатор соревнований, усаживаясь, — на старт выходит сборная команда России.
— Ура! — одиноко поддержал российский экипаж Кислый.
— Рано, — строго посмотрел на нарушителя тишины Фёдор. — Цветы и поздравления — только после победы. Давай, — обратился он к Туристу.
Турист толкнул очередного гонщика от всей души. Если бы Сивцов поехал прямо, он наверняка побил бы все сегодняшние рекорды. Но Фёдора резко потащило вправо, и через мгновение он влетел в лес. Санки, на счастье пассажира, свернули в какую-то просеку, идущую почти перпендикулярно основному спуску, но тоже под приличным уклоном, из-за чего скорость продолжала увеличиваться. Сивцову стало страшно.
«Если сейчас на пути окажется дерево, — пронеслась в его голове отчаянная мысль, — тогда всё, конец!»
Но вместо дерева на пути российского бобслеиста милосердно выросли густые заросли ракитника, в которые Фёдор и вломился на всём ходу. Прошив кусты навылет, но потеряв при этом большую часть скорости, Сивцов снёс своими тяжеленными санями какого-то болезненно охнувшего человека и дальше покатился кувырком.
«Опять судью сбили», — пронеслось в его голове, перед тем, как вращение окончательно остановилось.
Фёдор полежал некоторое время без движения, постепенно приходя в себя, затем осторожно сел. Слегка кружилась голова, но в остальном, кажется, всё было в полном порядке.
«Кого это я сбил? — подумал Сивцов. — Ведь я уехал совсем в другую сторону?»
Поднявшись на ноги, он огляделся, но санок не увидел. Люди, если таковые здесь присутствовали, тоже ничем не давали о себе знать. Стояла звенящая тишина.
«Показалось, что ли? — спросил себя Фёдор. — Ерунда какая-то».
Через пять минут Сивцов снова поднялся на вершину, так и не встретив по пути ни одной живой души. На стартовой площадке его с нетерпением ждали.
— Живой? — первым делом поинтересовался Турист. — Мы уж думали всё — хана тебе! Так разогнался, а потом зачем-то в лес свернул. Гиббон, наверное, всё ещё время засекает.
— А где санки? — с надеждой спросил более наблюдательный Чибис. — Потерял, что ли?
— Улетели куда-то, — буркнул Фёдор. — Домой придётся идти.
— Что ж делать, придётся, — притворно вздохнул Кислый. — А кто тогда победил?
— Получается, что у Поршня пока лучший результат, — определил Сивцов, посмотрев в свои записи. — Одиннадцать целых и две десятых. Быстрее никто не проехал.
То, что соревнование выиграл Поршень, устроило абсолютно всех. Победителю пожимали руку, хлопали по плечу и обещали по прибытии домой устроить ему «олимпийский» ужин. Свистнули вниз Гиббону, чтобы тоже поднимался.
Домой шли гораздо веселее, чем на «чемпионат».
Небо начинало наливаться ранними зимними сумерками.
Информационная поддержка
— Пятый, пятый, ответь второму, приём. Пятый, ответь второму…
— Второй, это пятый, что за самодеятельность? Почему связь вне графика? Приём.
— Пятый, у нас раненый, открытый перелом голени, срочно требуется эвакуация. Приём.
— Второй, понял тебя, помощь сейчас будет. Что там у вас произошло? Приём.
— Эти идиоты придумали с нашей наблюдательной высотки на санках кататься. Одного с размаху в лес занесло, случайно, похоже. Короче, Алтуфьева прямо с пункта скрытого слежения вышибло. На два метра отлетел от удара. Приём.
— Засветились?!
— Нет, успели его оттащить по-быстрому. Этот «гонщик» сам, похоже, мало что видел, с такой скоростью летел. Приём.
— Как Алтуфьев? Держится? Приём.
— Мы ему «кубик» промедола из аптечки вкололи. Балдеет пока. На ногу жгут наложили. Так что вы не задерживайтесь. Приём.
— Понял. К вам уже вышла мобильная группа. Чёрт, как не вовремя! Ладно, до связи. Продолжайте наблюдение.
— Вас понял. Конец связи.
Страсти по Итальянцу
— Пелым через полчаса! — разнёсся по коридору зычный голос проводницы. — Кто в Пелыме сходит, бельё сдавайте! Через пятнадцать минут туалеты закрою!
Амина, которая встала ещё сорок минут назад, посмотрела на часы. Без пятнадцати семь утра. За окном синела непроглядная утренняя мгла. Зябко поёжившись, она сдала сложенные аккуратной стопкой постельные принадлежности проводнице, забрала из купе свои вещи и прошла в соседний вагон.
Попович с хмурой, не выспавшейся физиономией пил чай.
— Доброе утро, Семён, — поздоровалась с сыщиком Амина. — А где же Виктор?
— Бельё сдаёт, — ответил капитан. — Он полотенце где-то потерял.
Через минуту вернулся раздосадованный донельзя Синельников.
— Где это видано? — громко спрашивал он так, чтобы его слышали в том конце вагона. — Весь комплект белья я получил за сорок восемь рублей, а за какое-то задрипанное вафельное полотенце с меня содрали двадцать два рубля! Это же уму непостижимо!
— А у меня прейскурант! — орала ему вслед проводница. — Потеряли предмет — будьте добры уплатить его полную стоимость!
— Да какая у него стоимость?! — не успокаивался Витька. — Такие полотенца под видом ветоши надо продавать, килограммами, а не поштучно, как вы! Оно же образца двадцатого года, наверное! Неужели вы думаете, что я на такое позарился бы?
— Всякое бывает, — гнула своё служительница железной дороги. — И воровали иногда, и в окошки в пьяном виде выбрасывали. А потеряли — уплатите!
Старший лейтенант, исчерпав аргументы, в сердцах плюнул и сел на своё место.
— Здравствуйте, Амина, — сказал он, пододвигая к себе стакан. — Чай будете?
— Нет, Витя, спасибо, — ответила спутница оперативников. — Я уже пила у себя.
— Двадцать два рубля, — задумчиво произнёс Синельников, отхлебнув чаю. — Подумать только!
— Ну всё, до конца командировки у нашего Виктора есть тема для разговоров, — усмехнулся Попович. — А по приезду домой этой историей будет замучен насмерть весь отдел.
— Да при чём здесь это? — недовольно пробормотал его товарищ. — Просто я разобраться хочу. Вот смотри: за сорок восемь рублей мне выдали две простыни, наволочку и полотенце, верно?
— Пока да, — подтвердил капитан. — И ещё полиэтиленовый пакет, в котором всё это добро лежало.
— Пакет не в счёт, — поморщился Витя. — Итак, я потерял полотенце. Заметь, самый маленький из всех выданных мне предметов. Правильно?
— Правильно, правильно, — вздохнул Семён.
— А с меня, — торжествующе завершил обвинение Синельников, — берут за него двадцать два полновесных российских рубля! Почти половину от стоимости комплекта. Как это прикажете понимать?
— Да очень просто, — объяснил другу Попович. — Сорок восемь рублей ты заплатил не за покупку, а за аренду постельных принадлежностей. Понял? А вот полотенце — это да. Это ты, считай, купил. В память о поездке в Пелым. Поздравляю.
— Ну и где она, эта память? — расстроено развёл руками счастливый покупатель.
— А что, ты его действительно не брал? — простодушно округлил глаза Семён. — А я думал, что твоё бурное утреннее выступление — обычная военная хитрость. Чтобы замылить казённое добро.
— Знаешь что?! — вскипел Виктор. — Собирайся давай! Останавливаемся уже! — и несправедливо обиженный, сопя, стал доставать свои вещи.
