Ася зашипела на него, как разъяренная кошка.
— Перестаньте так себя вести. Перестаньте повсюду ходить за мной по пятам.
— А вы перестаньте срываться на Еве.
— Я не срываюсь на Еве. Адам, нам нужно научиться быть самим по себе. Всякое может случиться. Меня могут положить в больницу, вы можете уволить меня…
— Не дождетесь.
Хорошо, что у него с раннего детства был стойкий иммунитет к разного рода сценам, и он давно научился контролировать себя. Не то обязательно бы сейчас сорвался в крик, так сильно был выведен из себя.
— Вот уж не думал, что вас так разозлит наше многолюдное свидание, — проговорил он, стараясь не смотреть на перепачканные шоколадом губы, но сосредоточившись на посветлевших от злости глазах. — Мне показалось, что это забавно.
— Забавно? — казалось, что она вот-вот взорвется.
— Мне нет никакого смысла возвращаться в свою спальню, — продолжал Адам, — потому что там скоро начнется ремонт. Мы перенесем туда игровую, спальню Евы переделаем в детскую для вашего малыша, а нынешнюю игровую превратим в нашу спальню. Комнаты смежные, так будет удобнее всего.
Глаза Аси сузились.
— Вы собираетесь оборудовать комнату для моего ребенка?
— Спокойно. Мы можем поставить кроватку рядом с нашей, — испугался Адам.
— Вы… Вы… — ее голос дрогнул, а глаза наполнились слезами. — Это уж слишком!
Опять рыдания!
Он поспешно притянул Асю к себе, уже научившись тому, что объятия всегда помогают.
— Мне страшно, — сказала она в его плечо. — Мы втроем слишком близко. Как будто вообще без кожи. Так нельзя. Нам нужна дистанция, понимаете?
— Вам плохо с нами?
— Я паникую. Мне иногда нечем дышать. Я не могу понять, как так получилось, что теперь я не могу даже выйти одна из дома, если мне этого захочется. Мне надо… мне нужна хотя бы своя кровать. Это же нормально, правда? Я же не должна чувствовать себя из-за этого виноватой?
— Тише, — он целовал ее волосы, лоб, скулы. — Тише. Вам нужно личное пространство, я понял. Только…
— Да, Ева, — Ася поспешно утирала слезы. — Как она перенесла мой уход?
— Плакала слезами минут пятнадцать.
— Плакала?
— Я бы даже сказал — рыдала в голос.
Ася улыбнулась.
— Это же прекрасно. Человек выражает свои эмоции.
— Ну, я бы предпочел все-таки, чтобы моя няня не доводила мою дочь до слез, — покачал головой Адам и пригладил ее волосы. — Хотите торт?
— Хочу, — она упрямо выдвинула вперед подбородок. — Торт и отдельную кровать. Ночуйте уже у себя.
— Хорошо, — сдался Адам. — Сегодня переночую.
— Вы брали мастер-классы у иезуитов?
— Ха, давал мастер-классы иезуитам!
На кухне Ева невозмутимо ела ложкой глазурь. Коржи, до конца не смазанные кремом, валялись на полу.
— Васька уронила, — объявила девица с вызовом.
Васька, дрыхнувшая на диване, чутко дернула задними лапами.
— Придется наказать Ваську, — ответил Адам, хмурясь. Он не очень понимал, почему сегодня его дочь ведет себя так взбалмошно.
— А маленьких наказывать нельзя, — возразила Ева энергично.
— Еще и спорит, — пожаловался Адам Асе.
— Некоторые папы ужасно разбаловались, — скорчила гримаску Ася. — Ой, — и она вдруг схватилась за живот.
— Что? — перепугался Адам.
— Моя козявка говорит… Что-что? Она говорит, что сердится на меня.
— Твоя козявка не умеет говорить, — неуверенно протянула Ева.
— Трындит, как миленькая. Иногда целыми ночами рассказывает странные истории.
— Господи боже. Что будет, если еще и ваш ребенок будет целыми ночами рассказывать странные истории? — задался вопросом Адам.
— И почему козявка сердится? — спросила Ева.
— Она говорит, что я слишком мало сегодня целовала ее любимицу, — и Ася, обхватив руками плечи его дочери, осыпала ее поцелуями. Как будто та сделала что-то хорошее.
— Я ее любимица? — уворачиваясь, спросила Ева.
— Она от тебя просто без ума. Но ей ужасно жалко твоего бедного папу. Ведь он так старался, чтобы испечь этот торт. Представь, что Васька съест твой рисунок, над которым ты трудилась весь вечер.
— Я некрасиво нарисовала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Перфекционизм враг для творчества, — Ася вздохнула. — Беда в том, что моя козявка совершенно не умеет правильно сердиться. Глупая, глупая козявка.
— У вас и на этот счет есть правила? — спросил Адам, убирая с пола.
— Конечно, — Ася отпустила Еву и встала посреди комнаты. — Сначала надо три раза как следует топнуть ногой по полу, — и она топнула три раза, — потом упереть руки в боки, — она сделала и это, — а потом громко сказать: я сержусь, потому что моя няня ушла гулять без меня! Иди ко мне, — она потянула Еву за собой. — Попробуй.
— Я не буду топать, я же не маленькая, — отказалась девочка. — Пусть твоя козявка топает.
— Если моя козявка начнет топать в моем животе, то плохо мне придется. Тебе, детка, придется отдуваться за нее. Давай.
— Я сержусь на тебя! — выпалила Ева.
— Умница моя, — Ася снова ее расцеловала.
— Ты плохая няня!
— Есть такое.
Адам, который уже прибрался на кухне, задумчиво наблюдал за разворачивающимся действием.
Все свое детство он учился молчать, чтобы не расстраивать маму глупыми обидами.
Странно было видеть, как кто-то заставляет ребенка выкрикивать это вслух.
Не очень понятно, для чего Асе все это нужно было.
Воспитанные люди не выплескивают на других свои чувства. Это, как минимум, не вежливо.
— Спасибо, — Ася села на пол перед Евой и пригладила ее кудряшки. — Все дело в том, что моя голова разговаривает на голландском языке, а твоя на китайском.
— Ничего и не на китайском!
— А мне кажется, что на китайском. Ничего не понимаю. Блабрукрадрямарумба, — примерно так тебя слышно.
— На китайский это совсем не похоже, — заметил Адам.
— Потому что ваша голова говорит на мадагаскарском!
— Такого языка вообще нет.
— Не знаю тогда, зачем вам понадобилось пользоваться несуществующим языком. Детка, люди не понимают, что наши головы лопочут. Лмапурасатамипарара. Вот. Поэтому приходиться топать ногами и говорить вслух. Иначе я бы просто могла подумать, что Васька уронила торт из глупой вредности. А если по делу, то все понятно. Только папу все равно жалко. Как мы его утешим?
— Как? — спросила Ева.
Ася что-то энергично зашептала ей на ухо.
Его дочь слушала, сдвинув густые черные брови.
— Васька больше так не будет, — повторила она с явным смущением. — Ей стыдно.
Адам сел рядом с Асей на пол.
— Теперь твоя няня осталась опять без торта. Так ей и надо, правда? Плохие няни не заслуживают торта.
Ева медленно кивнула, явно растерянная. У нее была несчастная мордашка.
— Да, так ей и надо, — упрямо сказала она и поджала губы, чтобы снова не разреветься.
Одинокий и печальный Адам лежал в своей кровати и разглядывал потолок.
Ни в какую не спалось.
Со стороны гостиной раздался какой-то хлопок.
Обрадовавшись, что в этом доме все-таки есть жизнь, Адам подскочил и бодро рванул из спальни.
На кухне горел свет.
Ева сидела на корточках и ладошками пыталась собрать разбившуюся коробку яиц.
Она была с ног до головы усыпана мукой.
— Привидение! — вскричал Адам, едва удерживая смех.
— Я Ева, — объяснила его дочь.
— Слава богу! Я тебя не узнал. Ты вся белая.
— Я пеку торт, — объяснила она, безуспешно прикрывая разбитые яйца подолом ночнушки.
— Проголодалась? — Адам заглянул в миску, где в воде плавали квадратики рафинада.
— Это для Аси. Васька — глупая собака.
— Она еще просто маленькая. Ты позволишь тебе помочь?
Дождавшись разрешения, Адам попытался потрясти Еву, чтобы мука осыпалась. Она захихикала. Усадив ее на стул, он вручил ей банан.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Рассказать тебе секрет? — спросил он. — Меня тоже бесит, что Ася куда-то уходит. Зачем ей куда-то уходить, когда у нее есть такие прекрасные мы, думаю я. Но главное не в том, что она уходит, а в том — что всегда будет возвращаться. Ты же знаешь, что она никогда не улетит от нас на самолете? Знаешь?
