«В соответствии с принятой Дориздатом терминологией, в данном учебном пособии вместо старых названий дорожностроительных машин использованы следующие: тракторный отвал (бульдозер), элеваторный плуг (грейдер-элеватор), струг и автоструг (грейдер и автогрейдер), тракторная лопата (скрепер), автораспределитель битума (автогудронатор), экскаватор автоковшевой (драглайн), экскаватор со створчатым (самосхватным) ковшом (грейфер)…».
Правда, в последнее время эта линия как бы выравнивается. В официальном курсе лекций Галкиной-Федорук по лексике находим не только признание существования в русском языке множества варваризмов: «Лингвистический анализ словарного состава русского литературного языка обнаруживает присутствие в нем весьма многочисленных групп чужих слов» (стр. 98-99), но и призыв к их сохранению: «…интернациональная лексика как терминологическая лексика, общая всем языкам, и должна быть неприкосновенной в каждом языке, как международный фонд общей научно-технической и общественно-политической терминологии» (стр. 118).
Для вящей убедительности Галкина-Федорук даже ссылается на литературный авторитет Алексея Толстого:
«…Известный процент иностранных слов врастает в язык. И в каждом случае инстинкт художника должен определить эту меру иностранных слов, их необходимость. Лучше говорить лифт, чем «самоподымальщик». (А. Н. Толстой, Пол. соб. соч., т. 13, 1949, стр. 291).
В свое время с «легкой» руки А. Жданова (доклад о «Постановлении ЦК ВКП(б) от 14 авг. 1946 г. – О журналах «Звезда» и «Ленинград», – опубликован в «Правде» от 21 сент. 1946 г.), пустившего в ход выражения «угодничество перед иностранцами» и «низкопоклонство перед Западом», большевики развернули кампанию, пытаясь заклеймить всё, хоть сколько-нибудь говорящее о связи с миром, лежащим по ту сторону «железного занавеса»:
Его устами партия большевиков идейно вооружала советских писателей и композиторов, деятелей театра и кинематографии, музыки и живописи, критики и публицистики. (Литературная Газета, 25 сент. 1948).
И началась очередная кампания оплевывания – кампания против космополитизма. Это междунродное слово давно было отнесено большевиками к чисто буржуазным терминам и ему всегда противополагалось слово «интернационализм», как понятие солидарности мирового пролетариата.
В ходе войны, как мы знаем, советы убедились, что для удержания власти игра на патриотических чувствах русского человека гораздо эффективнее, чем уверения в общности интересов русских и немецких солдат, приводившие к братанию в семнадцатом году, но которые оказались бы совершенно неуместными в годы 1941-45. Девиз «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» был снят, «Интернационал» был заменен «Гимном Советского Союза».
И, вот, постепенно в процессе перехода страны с военных рельс на мирные, острое чувство ненависти к врагу, сведенное Кремлем к эренбурговской формуле «Убей немца!», начинает расплываться в новое чувство, совершенно чуждое душе русского человека – ксенофобию. Тогда и всплыло безобидное и по сути положительное слово «космополитизм». Теперь в него стало вкладываться совершенно новое содержание – оно превратилось в антоним слова «патриотизм», подобно тому, как словосочетание «буржуазный космополитизм» – в антоним словосочетания «советский патриотизм», кстати, введенный незадолго до Второй мировой войны.
С «космополитизмом» возродилось и слово «космополит». Последнее образовало целое фразеологическое гнездо, где оно являлось постоянным компонентом с варьирующимися эпитетами: «безродный», «презренный», «прожженный», «оголтелый» и т. п. Сюда же можно отнести слово «ура-космополит», попутно отметив, что слово того же стилистического ряда, но с обратным значением – «ура-патриот» не появляется теперь на страницах советской печати.
Кличка «безродный космополит» стала применяться даже ретроспективно. В стихотворении, посвященном Пушкину (Новый Мир, июнь, 1949), К. Симонов, говоря о Дантесе, преподносит читателю такие неожиданные строки:
…Барьер. Наемный пистолет
Безродного космополита.
Из синонимов ко всевозможным «космополитам» следует назвать наиболее распространенную метафору – «беспачпортный бродяга». Как это не парадоксально звучит, но этот же «бродяга» клеймится так же как «буржуазный эстет» и «эстетствующий злопыхатель», а кроме того, оказывается «лазутчиком буржуазной реакции», носителем «творческого загнивания», «морального разложения» и «ущербного мировоззрения».
Выдержка из книги Ю. Трифонова (Студенты, стр. 270) ярко иллюстрирует повсеместное распространение вышеприведенной фразеологии:
…ты тоже веришь всем этим ярлыкам?
– Каким ярлыкам?
– Которые нацепили на меня. Сначала в газетах, потом в университете…
– Объясни, что ты называешь ярлыками?
– Объяснить? Вот эти словечки: безыдейный эстет, формалист, низкопоклонник… Этакие готовые сигнатурки на резиночках.
Борьба с «иностранщиной» в языке дополняется и борьбой против якобы безграмотных слов, так сказать, отечественного происхождения. Например, в редакционной заметке газеты «Правда» от 25 мая 1946 года «Обзор печати», под заголовком «Словесный хлам» находим:
«…Газета «Соликамский рабочий» пишет: «непорядок в бытовках». Газета «Березниковский рабочий» ей вторит: «забыли о бытовках»… Газета «Ставропольская Правда» обогатила язык словом «обозодетали» (ободья, ступицы, спицы и множество других предметов)… Газета «Марийская Правда» пустила в оборот слово «оперативка»…
Безграмотные, выдуманные слова просачиваются на газетные страницы и через объявления. Вот некоторые образчики словотворчества безграмотных и безответственных канцелярских писарей:
Требуются на постоянную работу… переквалификанты во все цехи… («Красный Крым»).
Требуются… переобученцы… («Большевистское Знамя», Одесса).
Требуются слесари-отопленцы («Вечерний Ленинград»).
Русский язык велик, могуч, гибок и живописен. Надо умело, бережно и любовно пользоваться его несметными богатствами. Нет никакой нужды прибегать к аляповатым выдумкам и словесным выкрутасам, которые лишь обесцвечивают, уродуют и засоряют живой язык».
Вряд ли последнее утверждение «Правды» могло бы вызвать какие-либо возражения, кроме тех, что слова, на которые она обрушивается, не являются ни «аляповатыми выдумками», ни «словесными выкрутасами». Они возникли, вне сомнения, в сознании не отдельных лиц, а целых групп. «Правда», во-первых, опускает то, что эти слова отражают конкретные и реальные явления советской жизни, во-вторых, не желает признать, что и «бытовка» и «обозодетали» являются словами-обобщениями, вобравшими в себя и объединившими более мелкие, одиночные понятия. В-третьих, эти «безграмотные» слова в действительности не чужды закономерности в своем образовании, с использованием соответствующих семантической нагрузке суффиксов (как, напр., -о в и -к в слове «бытовка»), сращения исконно-русских слов со словами иностранного происхождения и соединения их универсальной связкой («обозодетали»), или русских префиксов с факультативно употребляемыми элементами иностранного («пе-реквалификант», по аналогии с «курсант», «дипломант» и т. п.) или отечественного («переобученец») происхождения. Старые описательные фразы-обозначения («слесари – специалисты по отоплению») вполне уместно вытесняются соответствующими профессионализмами («слесари-отопленцы»).
Выискивая среди естественно возникающих в русском языке неологизмов якобы безграмотные слова, редакция «Правды», таким образом, подводит под эту рубрику сотни слов, сходных по своему образованию с вышеупомянутыми. Если ею осуждаются такие слова, как «бытовка», «оперативка», «переобученцы» и «отопленцы», то, очевидно, к ним следовало бы причислить неологизмы «курсовка», «непрерывка», «обезличка», «снабженцы», «окруженцы» и многие другие, как созданные по образцу давно существующих: «столовка», «ополченец» и т. д. В заключение отметим, что нападкам подверглись неологизмы, не имеющие политического характера [53].
Подобную статью в центральном партийном органе с призывом к очищению русского языка, можно было бы назвать первой ласточкой или, скорее, буревестником, предвещавшим те громы и молнии, которые позже стал метать кремлевский вседержитель в ученых, пытавшихся в свое время, в угоду тому же Кремлю, доказать коренное качественное отличие русского языка советского периода от русского языка предыдущих периодов. Прежде всего досталось, конечно, акад. Н. Я. Марру, к тому времени уже покойному. Патриарх советского языкознания был убежден, что революция производит «нечто такое, что коренным образом видоизменяет наше отношение к русскому языку, и, может быть, переставляет его низом вверх». (Подчеркивание наше – Ф.) – Избранные работы, т. II, стр. 374.
В своих высказываниях на дискуссии о советском языкознании, сперва печатавшихся наряду с другими статьями в «Правде» (лето, 1950) а позже объединенных в отдельной брошюре под названием «Марксизм и вопросы языкознания», И. Сталин попытался, обходя конкретные моменты, отвести новое место языку в философской системе марксизма, объявив старое определение его, как «надстройки», ошибочным. Старая формула, применявшаяся к языку школой Марра, была объявлена порочной, т. к. не соответствовала более курсу, взятому партией в последнее время.
