выдумать существа с десятью пальцами.
– У него есть аллергия? – спросил Рубен.
Хак пискнула.
– Аллергия, – объяснил Рубен, – еда или вещи из нормального окружения, которые не влияют на других людей, но ему от них плохо.
– Нет, – ответила Хак.
– Был ли он болен, когда покидал ваш мир?
– Болен? – повторила Хак.
– Нездоров. Чувствовал недомогание.
– Нет.
Рубен взглянул на украшенные затейливой резьбой деревянные часы, стоящие на одной из книжных полок.
– Он в нашем мире уже пятьдесят один час. Чёрт, чёрт, чёрт!
– Что такое? – спросила Мэри.
– Боже, какой я идиот! – сказал Рубен, вставая. Он бегом устремился в соседнюю комнату и вернулся с коричневым врачебным чемоданчиком, который тут же открыл. Он достал из него деревянный медицинский шпатель и крошечный фонарик. – Понтер, – твёрдо сказал он, – откройте рот.
Золотистые глаза Понтера были полузакрыты, но он сделал, что просил Рубен. По-видимому, его никогда раньше таким образом не обследовали – Понтер засопротивлялся, почувствовав деревянную лопаточку на языке. Однако, по-видимому, успокоенный словами Хак, которые слышал он один, он перестал сопротивляться, и Рубен осветил фонариком внутреннюю поверхность огромной неандертальской ротовой полости.
– Миндалины и другие ткани сильно воспалены. – Рубен посмотрел на Мэри, потом на Луизу. – Какая-то инфекция.
– Но вы, профессор Воган или я находились с ним практически всё время, – сказала Луиза, – и мы не заболели.
– Именно. Что бы он ни подхватил, он подхватил это здесь, и это что-то, к чему у нас имеется природный иммунитет, а у него – нет. – Рубен порылся в своём чемоданчике и достал из него пузырёк с пилюлями. – Луиза, – сказал он, не оборачиваясь, – принесите стакан воды, пожалуйста.
Луиза бегом кинулась на кухню.
– Я собираюсь дать ему немного аспирина, – сказал он, обращаясь то ли к Хак, то ли к Мэри – она не поняла. – Это должно сбить жар.
Луиза вернулась со стаканом, полным воды. Рубен взял его у неё, потом просунул две пилюли Понтеру между губ.
– Хак, скажите ему, чтобы он это проглотил.
Мэри не была уверена, поняла ли компаньон слова Рубена или просто догадалась о его намерениях, но секундой позже Понтер действительно проглотил таблетки и, поддерживаемый за руку Рубеном, сумел отхлебнуть из стакана немного воды, хотя бо́льшая часть растеклась по его лишённой подбородка челюсти, промочив бороду.
Но он не захлебнулся и не закашлялся. Неандерталец неспособен подавиться – это была обратная сторона их неспособности произносить многие звуки. Их ротовая полость имела такую форму, что ни еда, ни вода не могли попасть не в то горло. Рубен помог Понтеру выпить ещё немного воды; стакан опустел.
Кретины, подумала Мэри. Чёртовы кретины.
Ну как они могли быть такими тупыми? Когда Кортес со своими конкистадорами явился в Центральную Америку, он привёз болезни, от которых у ацтеков не было иммунитета, – а ведь ацтеки и испанцы были изолированы друг от друга всего несколько тысяч лет, в течение которых в одной части планеты успели развиться патогены, от которых в другой не было защиты. Мир Понтера был изолирован от нашего по меньшей мере двадцать семь тысяч лет; у нас наверняка есть болезни, к которым у него отсутствует иммунитет.
И… и… и…
Мэри содрогнулась.
И конечно, это работает в обе стороны.
Та же мысль, по-видимому, пришла в голову и Рубену. Он вскочил на ноги, пересёк комнату и схватил со стола телефон, по которому раньше разговаривала Мэри.
– Алло, оператор, – сказал он в телефон. – Я доктор Рубен Монтего, у нас чрезвычайная эпидемиологическая ситуация. Мне нужно связаться с Лабораторным центром контроля заболеваний при Министерстве здравоохранения в Оттаве. Да, именно так – с тем, кто там главный по инфекционным болезням…
Глава 24
Доосларм басадларм Адекора Халда был временно приостановлен – якобы для перерыва на ужин, но также и потому, что арбитр Сард явно хотела дать ему время успокоиться, прийти в себя и проконсультироваться с другими о том, как исправить нанесённый его вспышкой ярости ущерб.
Когда доосларм басадларм возобновился, Адекор снова сидел на табурете. Он раздумывал о том, какой гений придумал, что обвиняемый должен сидеть на табурете, а обвинитель ходить вокруг него кругами? Возможно, Жасмель знает; в конце концов, она изучает историю, а эта традиция наверняка очень древняя.
Болбай широким шагом вышла в центр зала.
– Я хотела бы, чтобы мы прошли в павильон архива алиби, – сказала она.
Сард взглянула на укреплённый на потолке хрономер, явно обеспокоенная тем, сколько времени это займёт.
– Вы уже показали, что архив алиби учёного Халда не может содержать ничего, имеющего отношение к исчезновению Понтера Боддета. – Она скривилась. – Я уверена, – сказала она тоном, который подавлял желание возражать, – что и учёный Халд, и тот, кто будет говорить от его имени, согласятся с этим утверждением без посещения архива.
Болбай степенно кивнула.
– Я согласна с вами, арбитр. Но я хотела бы разблокировать куб памяти не учёного Халда, а Понтера Боддета.
– В нём также не может быть ничего о его исчезновении. – Сард явно была раздражена. – И по той же самой причине: тысячи саженей скалы, блокирующие радиосигналы.
– Совершенно верно, арбитр, – согласилась Болбай. – Однако я хотела бы просмотреть не момент исчезновения учёного Боддета. Я хочу показать вам эпизод, имевший место двести пятьдесят четыре месяца назад.
– Двести пятьдесят четыре месяца! – воскликнула арбитр. – Как может произошедшее так давно иметь хоть какое-то отношение к данному разбирательству?
– Если вы мне позволите, – сказала Болбай, – я продемонстрирую вам эту связь.
Адекор в раздумье постукивал себя большим пальцем по надбровной дуге. Два с половиной гектомесяца: чуть больше девятнадцати лет. Он уже был знаком с Понтером; они оба со 145-го, и поступили в Академию одновременно. Но что за событие тех давних времён могло…
Адекор сам не заметил, как вскочил на ноги.
– Достойный арбитр, я возражаю.
Сард посмотрела на него.
– Возражаете? – переспросила она, не ожидая услышать такое во время судебного разбирательства. – На каком основании? Болбай просит вскрыть не ваш архив, а Понтера Боддета. И поскольку он пропал, то правом просить об открытии его архива обладает табант его ближайших живых родственников, то есть Даклар Болбай.
Адекор был зол на себя. Сард могла бы отклонить запрос Болбай, если бы он держал свой рот на замке. Но теперь он возбудил в ней любопытство, и она захочет узнать, что же такое Адекору хотелось скрыть.
– Очень хорошо, – сказала Сард, придя к решению. Она оглядела толпу зрителей. – Вы все останетесь здесь, пока я не решу, есть ли там что-то такое, что необходимо продемонстрировать публике. – Она переместила свой взгляд. – Члены
