и проход. Только они ими не пользуются, оставляют пока в воображении. Погода хорошая.
Последняя фраза относилась к сильнейшим порывам ветра с кусками снега размером с килограмм зефира.
На троллейбусной остановке кто-то кричал. Троллейбус, закрыв двери, спокойно отправился, а за ним из лужи поднялся человек. Кто-то второй помогал ему встать. Человек, восставший из грязной лужи, орал, наставив на уходящий троллейбус остриё старого зонта:
– Чёрт!.. Авада кедавра!..
На что поднимавший его из грязи господин в плаще и в очках говорил, успокаивая:
– Ну, бросьте, Николай Николаевич, держите свой мир в руках…
И тут Лапка, бросив ладошку Готика, заорала, как укушенная:
– Людка!.. Куда ты пропал?! Где три месяца гулял?..
Две компании приблизились друг к другу, и Яша остолбенел: господин в плаще, очках, в толстом светлом шарфе, которого Лапка назвала Людкой, был… Сол! Только седые, почти сбритые волосы на голове и очки с сильными диоптриями искажали хорошо знакомый облик учителя. Он ответственно держал под руку мокрого Николая Николаевича и смотрел на Яшу так же, как и на всех остальных, одинаково растерянно и радостно.
– Друзья!..
Почему Лапка назвала его Людкой? Но она же и прервала мысли Яши, распорядилась, указав на мокрого:
– Давайте сплавим русского императора на такси домой и ко мне – есть суп!
Барсук быстро отправил мокрого Николая Николаевича по Лапкиному совету, уплатив таксисту вдвое «за влажного пассажира», и только тогда Яша спросил Барсука, почему Лапка назвала его императором. Барсук отмахнулся:
– Потом… Это не интересно. Лап, суп у тебя ещё вчера закис, не позорься.
– А я ел, – пожаловался из-под шапки Готик.
– Э… вот что, – подал голос Людка, скромно стоявший в сторонке, ссутулившись и непрерывно улыбаясь. – Я приглашаю вас, господа, ко мне в ресторан.
Оказалось, что Людвиг Иванович, в народе Людка, некогда был председателем Шахматного Клуба, помещавшегося в полуподвале на Якиманке. Позже его дочь, крутая бизнес-вумен, купила этот подвал и сделала там ресторан на свой вкус, предоставив отцу право бесплатно там питаться. Ещё Людка упросил дочку дать название ресторану, и теперь это был «ЧБ кот», в смысле чёрно-белый.
Действительно, кот, нарисованный на деревянной, как бы старинной двери ресторана, был раскрашен под шахматную доску с фигурками и таращил жёлтые глаза. Швейцар преградил компании дорогу, указав на Готика:
– С ребёнком в этот ресторан нельзя.
На что Лапка, гордо выпрямившись, отрезала:
– А это не ребёнок. Это пророк.
– Кто?
– Наш советский Далай Лама. Хочет также быть орлом. Птицей, в смысле.
Но на счастье швейцар увидел улыбающегося Людвига Ивановича, в котором о статном благородном Соле напоминало только лицо, спрятанное под очками, пушистым шарфом, и высокий рост, сокращённый сутулостью. Путь к обеду был открыт. Готик же успел шепнуть Яше на пути к столику, что уже не хочет становиться орлом, а желает стать просто небесным акробатом. А Барсук, пока Людвиг заказывал что-то официанту, шепнул Яше:
– Сей Людвиг – истинное чудо. Он раньше писал заявления в Патриархию с предложением, а потом и требованием вынуть гвозди из ладоней всех изображений Иисуса Христа. Он уверял, что надо показать пример и западному христианству, и оно непременно сделает так же.
Вскоре стол покрылся блюдами с яствами, и все принялись за трапезу. Одновременно с подачей горячего к столику подошла, степенно цокая высокими каблуками, молодая дама в чёрном костюме и белым платочком на шее. Лицо у неё было явной жертвой косметических стараний многих дорогих салонов. Готик успел шепнуть Яше:
– Это робот.
Однако, Людвиг Иванович расцвёл, как жасминовый куст:
– Познакомьтесь, господа. Это моя дочь, Виктория. Она – мой чёрный учитель. – Виктория не подавала признаков жизни, а Людвиг, просияв ещё более, засветился ярко, улыбаясь вширь горизонта, и как о драгоценности сказал, – Гневливая.
Робот Виктория что-то продудела про десерт и отошла, а Лапка, накладывая Готику какое-то желе, пробурчала:
– Уж такое лицо, скорее, морда. Точно, морда и такая, что ужас, ничего с ней не сделать, может, разве позолотить. И то стошнит.
Яша посмотрел на Людвига, но тот умильно глядел вослед уходящей Виктории и не слышал ничего. «Если, к примеру, взять Синди Кроуфорд, надуть её как следует, потом немного сдуть и прокоптить, – будет Виктория», подумалось Яше.
– Кстати, о внешности, я слышал, – подал голос Барсук, – в Италии на Аппиевой дороге при раскопках был найден набеленный труп молодой девушки, – ей две тысячи лет, но она не истлела.
– И что? – не понял Готик.
– Чистая духовная жизнь, скорее всего, – ковырял в тарелке Людвиг.
– А я прочитал в интернете, – доложил Готик, – что в Америке учёные определили вдруг, что теперь люди умирают, но не разлагаются в земле годами, потому что всю жизнь мы едим всё с консервантами и консервируемся.
– У нас то же самое наблюдается, – подтвердил Барсук.
– Ешьте без опаски, дорогие мои, у Виктории здесь всё натуральное, – заверил всех Людвиг.
– Приятного аппетита, – эта Лапкина команда сняла тему.
Яша вкушал и испытывал блаженство не столько от пищи, сколько от присутствия этих людей, каждого из которых и всех вместе, средний человек сходу оценил бы как сумасшедших. Барсук рассказал, что Людвиг питается только в «ЧБ коте», потому что дома на месте кухни он соорудил Средиземное море.
– Выкинул плиту, умывальник, всю территорию очистил, разрисовал стены картинами природы, и надул там бассейн три на три. Плавает, – пояснил Барсук, щуря улыбкой глаза, и перевёл внимание Яши на Лапкину речь:
– На том свете очень активная жизнь, – говорила она, накалывая на вилку кусок печёной картофелины и размазывая ею лужу соуса, – не то, что здесь.
– Отчего же? – поддержал Лапку киваниями головы и улыбкой вечно радостный Людвиг, закладывая в рот ломоть сёмги.
– Здесь материя такая плотная, кругом одни препятствия… Да не прикидывайся, ты ведь в курсе! – Лапка ткнула вилкой в сторону Людвига.
– А что Ледочка, Серая Роза, давно ты видела её? – спросил двойник Сола Лапку, и та отложила приборы, всплеснув длинными пальцами.
– Леда так и обитает в Париже. Я скоро иду на её концерт, кажется, через неделю… – и Лапка низким голосом, и, слава Богу, негромко затянула что-то по-французски.
– Леда Бара – наш человек, – подтвердил несказанное Людвиг.
– Пожарница, что ли? – тихонько усмехнувшись, спросил Барсука Яша.
– Выше бери – маяк…
– Каждый, каждый из нас мечтает быть светильником! – разводя длинные руки, и всех приобнимая, пропел Людка.
– Моя бОльшая часть говорит мне, что пора идти, – спокойно сказала Лапка, закончив трапезу. Все покорно разом послушали её, шумно встали со словами благодарности, вышли, вошли в метро и стали прощаться.
– Прощай, – сказал Готик Яше, подавая худую ладошку, и рассеянно глядя куда-то.
– А что так печально? – крепко встряхнул ладошку Яша. На что Готик отвечал:
– Нет, вон написано на рекламе «прощай, мокрота». Я читаю.
Это услышали все, и тут же весёлая толпа «священных придурков», как любовно именовал друзей Барсук, немного посмеялась над плакатами в метро и предложила свои варианты:
– Я простуды не боюсь –
