— Тебе придется сделать выбор, моя прекрасная Лилли. — Он взял в руку длинную волнистую прядь ее каштановых волос и задумчиво намотал кончик этой пряди себе на палец. От этого легкого прикосновения Лиллиана почувствовала себя так, словно кожа на ней загорелась, но она отчаянно старалась сохранить на лице выражение полного безразличия. Потом он грустно улыбнулся, словно понимая какая борьба сейчас идет у нее в душе: — Ты можешь и дальше противиться нашему браку. И мне. Или можешь теперь принять наконец другое решение: сдаться на милость победителя и занять подобающее тебе место рядом со мной — место моей жены.
Он размотал с пальца ее прядку и ласково погладил Лиллиану по щеке своей широкой ладонью.
— Я готов жить в мире и согласии, Лилли. Оррик-Касл станет моим домом. Мы будем здесь жить с тобой много лет как муж и жена. Подумай как следует, какое будущее тебя ожидает, потому что выбор остается за тобой. — Он помолчал, и взгляд у него стал более жестким. — Я могу превратить твою жизнь в рай или в ад. Но выбирать — тебе.
У нее не оказалось времени, чтобы обдумать ответ: их внезапно окружила толпа приятно возбужденных гостей, каждый из которых непременно желал похлопать по спине жениха или претендовал на положенный по обычаю поцелуй невесты — «на счастье».
Как видно, в Оррике наконец смирились с присутствием рыцарей Колчестера. Во всяком случае, Лиллиану крепко расцеловал почти каждый из них. У нее мелькнула мысль: как странно, что на свадьбе не было больше никого из Колчестеров, даже старший брат Корбетта, Хью, не появился. Но размышлять об этом было некогда.
Эля и вина было выпито достаточно, и гости всерьез вознамерились приступить к исполнению свадебных обычаев. В первый раз перед Лиллианой забрезжил слабый проблеск надежды: под сводами парадной залы Оррик-Касла загудело веселое застолье — со смехом и добродушными непристойностями, — и она почувствовала странное воодушевление.
Слишком долго Оррик-Касл был местом угрюмым и мрачным — здесь не хватало тепла, которое вносила в жизнь замка ее мать. Теперь очередь за ней самой. Но сможет ли она ужиться с этим человеком — своим врагом? Лиллиана огляделась, ища глазами мужа. Его было легко найти — высокий рост и надменная посадка головы делали его достаточно заметным.
Он разговаривал с ее отцом, слегка наклонившись, чтобы лучше слышать слова престарелого лорда. Лиллиана наблюдала за отцом; впервые за много дней она смогла взглянуть на него без гнева и горечи, застилавших порой ее зрение. Он возлагал на свершившийся брак свои самые сокровенные надежды; так, по его мнению, было лучше всего для его драгоценного Оррика. И именно по этой причине — и только по этой причине — он навязал ей союз с Корбеттом.
Теперь, видя одновременно их обоих, она внезапно осознала, как тяготят отца прожитые годы. Рядом с полным жизни Корбеттом отец казался лишь слабой тенью самого себя. Да, он был бодр и крепок, румян и широк в плечах. В тунике из тонкого бархата, в ореоле серебряной седины он выглядел настоящим могучим бароном.
Но он был стариком.
В отличие от него, Корбетт находился в самом расцвете сил; соединение молодости и опыта позволяло ему взять все лучшее от того и от другого. Он обладал силой, выносливостью и временем, чтобы сделать из Оррика то, что пожелает. Но Лиллиана не была уверена, что он обладает также и мудростью. Однако она все равно ничего не могла с этим поделать, напомнила она себе. Когда отца не станет, Корбетт будет править Орриком, и Лиллиана не сомневалась, что даже и сейчас он начнет — понемногу, шаг за шагом — забирать бразды правления в свои руки. Он не станет долгое время подчиняться власти кого-то другого.
Наблюдая за ним, она заметила, как к нему подошел его помощник, сэр Рокк; он отвел Корбетта немного в сторону и что-то ему прошептал. Почти сразу лицо Корбетта нахмурилось и потемнело. Он обменялся с Рокком несколькими словами, гнев Корбетта был очевиден. Потом он поднял паза и обвел залу взглядом, пока не встретился с глазами Лиллианы.
Даже находясь в другом конце переполненной залы, Лиллиана ощутила силу его взгляда, и ее передернуло. Он внушал ей страх. Она знала, какую ужасную власть над ней он приобрел. Даже сейчас при одном лишь воспоминании о бывшей между ними близости она не могла сдержать дрожь. Он словно околдовывал ее.
Долгие секунды их взгляды были прикованы друг к другу. Сможет ли она хоть когда-нибудь узнать и понять этого человека, чье кольцо теперь она носила? Лиллиана потерла тяжелое кольцо, не отрывая взгляда от мужа. Его лицо — красивое, несмотря на ужасный шрам на лбу — несколько смягчилось, и Лиллиана гадала, что за мысли посещали его, когда он наблюдал за нею. Но ее собственные размышления были прерваны: кто-то заслонил его от нее.
— Леди Лиллиана, — сэр Уильям низко склонился над ее рукой, но не поднес ее к губам. — Позвольте представить вам мою жену, леди Верону.
Лиллиана улыбнулась прелестной женщине, почти девочке, стоявшей рядом с Уильямом, заученной благовоспитанной улыбкой. Однако улыбка стала намного более сердечной, когда Лиллиана заметила, как неуверенно держится юная гостья. Слишком юная — это было очевидно, — чтобы стать матерью.
— Я очень рада, что вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы принять участие в сегодняшних празднествах. Туллия говорила мне, что вам нездоровилось. — Она приняла робко протянутую ей руку Вероны. — Мне давно хотелось познакомиться с женой друга моего детства.
— О, и я… позвольте пожелать вам много счастья в вашем браке… — застенчиво проговорила эта девочка.
— И я желаю вам того же — в вашем, — ответила Лиллиана.
По мере того как женщины проникались друг к другу все более теплыми чувствами, Уильям становился же более надутым и необщительным.
— Можно взглянуть на ваше кольцо? — спросила Верона, набравшись храбрости. — О, какая чудесная работа! — воскликнула она, увидав кольцо вблизи.
Сама Лиллиана до сих пор еще не удосужилась рассмотреть кольцо. Она вообще не хотела этого кольца и старалась не замечать его, несмотря на непривычную тяжесть на руке. Но теперь, когда она взглянула на этот предмет, ей оставалось только согласиться с леди Вероной. Широкий филигранный ободок, изготовленный в виде узора из переплетенных серебряных и золотых виноградных лоз, охватывал ее палец по всей длине фаланги. Над ободком выступал длинный граненый камень, и в его многочисленных гранях отражались лучи всех факелов и канделябров, освещавших залу. Он сверкал так ярко, что Лиллиана даже не сразу смогла опознать в светло-лиловом камне тот самый веридиан, которым были украшены гребень и зеркало, полученные ею в день давнего обручения. Чтобы понять это, ей пришлось повернуть руку так, чтобы на кольцо падало поменьше света.
