Приведенный расчет подтверждается еще одной киевской находкой (1882 г.), обнаруженной вместе с обычными сферическими гирьками обломанной медной византийской монетой. Ее вес в 3,13 г[317] очень близко подходит к теоретическому весу куны-сребреника. Наконец, точно соответствует норме сребреника одна из двух свинцовых гирек новгородского клада 1953 г., имеющая вес 3,28 г.
Некоторое недоумение вызывает то обстоятельство, что норма сферических гирек представляет собой удвоенную куну. Казалось бы, для простоты и точности расчетов более удобны были бы гирьки кратные одной куне. Решает это недоумение обращение к южной русской системе, в которой ногата теоретически равнялась двум северным кунам. Сферические же гирьки были распространены в ареалах действия обеих систем. Соотношение последних, таким образом, было весьма рациональным и удобным. Если возникновение местных систем свидетельствует о возникновении экономической обособленности различных русских районов, то наличие переходных элементов в этих системах может говорить о сохранении общерусских экономических связей. К числу таких же явлений относятся некоторые переходные формы русских денежных слитков домонгольского времени – шестиугольные слитки северного веса и слитки северной формы, но южного веса[318].
Находка сферической гирьки с русским именем и русской цифрой позволяет говорить о том, что такие гирьки производились и на территории Восточной Европы[319]. Отметим, что забота о контроле за весами и гирями очень рано нашла свое отражение в законодательных актах. Она проявилась в некоторых статьях так называемого устава Владимира Святославича и устава Всеволода Мстиславича. Эти уставы дошли до нас в поздних редакциях, однако можно говорить о том, что интересующие нас статьи существовали в них уже в XII в.[320]
Со сферическими гирьками во второй половине X в., как уже отмечено выше, сосуществуют многогранные. Та же картина отмечена Т. Арне и для Скандинавии. Сравнивая их вес, Арне отмечает: «Большинство их (многогранных гирек. – В. Я.), кажется, принадлежит другой системе»[321]. Сравнение даже того ничтожного количества многогранных гирек, которое до сих пор было обнаружено на Руси, с величинами, полученными при анализе сферических гирек, подтверждает наблюдение Арне.
Существование на Руси второй половины X в. двух систем гирек и смена в это время систем денежного обращения заставляют предполагать взаимную связь этих явлений. К сожалению, количество многогранных гирек настолько незначительно, что всякие выводы, сделанные при их изучении, могут иметь лишь очень отрывочную форму.
Большие трудности встречает исчисление весовой единицы, лежащей в основе многогранных гирек. Деление веса гирек на сумму глазков, помещенных на всех их сторонах, как в случае со сферическими гирьками, не дает результата. Более плодотворным оказалось предположение о том, что кратность единицы обозначена на них не общей суммой глазков, а количеством их на любой из сторон. При таком подходе единицей одной из гнездовских гирек оказался вес 2,68 г, который лишь на 0,05 г отличается от теоретического веса старой общерусской куны (2,73 г).
Очень интересной оказалась одна многогранная гирька из новгородского кошелька. Она имеет по 4 глазка на четырех сторонах и по 3 на двух. Напрашивается предположение, что разница обозначений на сторонах гирьки объясняется тем, что на ней показана кратность ее веса к единицам старой и новой систем. При делении веса гирьки (3,82 г) на 4 получается величина 0,955 г, при делении на 3–1,27 г. Обе величины лишь на 0,1 г меньше веса как новой (северной), так и старой резан. Как показывает уравнение веса, четыре новых резаны равны трем старым.
Среди гирек новгородского клада 1953 г. один свинцовый грузик весит 3,52 г, что близко соответствует весу старой ногаты. Разогнутый перстень новгородского кошелька имеет вес 1,33 г, почти точно соответствующий весу старой резаны (1,36 г), а один из камешков того же набора – 0,39 г[322], что близко выведенному выше весу веверицы (0,34 г).
Таким образом, русские весовые гирьки подтверждают те конкретные выводы о весовом значении денежных знаков домонгольской Руси, которые были получены на основании теоретического расчета и массового взвешивания монет.
Существованием гирек двух систем подтверждается также сделанный ранее вывод о постепенности смены систем. Особое внимание обращает на себя новгородский кошелек 1938 г., в котором представлены не только гирьки двух систем, но и «переходная» гирька, приспособленная к обеим системам, старой и новой.
«Отказ» русского денежного обращения от монеты
В числе аргументов, привлекавшихся в доказательство слабости денежного обращения в домонгольской Руси, немаловажное значение имеет так называемый «отказ» от употребления монеты. Как показано выше, в южнорусских областях он произошел в начале XI в., а на севере Руси в начале XII в.
Б. А. Романов, характеризуя состояние домонгольского русского денежного обращения вообще, писал, что «продолжительное бытование на территории Восточной Европы иноземных монет» было «результатом временного положения ее в международной торговле и не отражало внутренней потребности русской экономики в мелких металлических платежных знаках»[323]. «Отказ» от монеты в связи с такой характеристикой монетного обращения объясняется осознанием ненужности монеты как таковой.
Выше мы пытались показать, как на протяжении IX–XI вв. потребность в монете на Руси неуклонно росла. Ход развития денежного обращения не нес с собой никаких внутренних явлений, которые диктовали бы необходимость отказа от монеты, и если тем не менее обращение монеты прекратилось на длительный период, то это имело совсем особые причины.
В нумизматической и общеисторической литературе широко распространено представление о том, что в XII в. в Древней Руси «на смену монетам пришли серебряные слитки, которые так или иначе ходили в XII, XIII и XIV вв.»[324]. Это мнение правильно, однако, лишь в той мере, в какой оно противопоставляет обращение монет в IX–XI вв. обращению слитков в XII–XIV вв. Но оно глубоко ошибочно, когда смешивает и объединяет явления различной природы. Монета возникает, существует и проходит путь своего развития, удовлетворяя, прежде всего, потребности мелкого розничного товарооборота. Слитки, ни в коей мере не вторгаясь в область мелкого товарно-денежного обращения, являются наиболее удобной формой для выполнения функций средства обращения и платежа при крупных торговых и платежных операциях. Сама сущность этих столь различных денежных единиц предполагает известное «разделение труда» между ними.
Появление слитков не связано непосредственно с исчезновением из обращения монеты. Слитки, в меньшем количестве, нежели в безмонетный период, встречаются в русских кладах, датируемых первой половиной IX в. и позже[325]. Возникновение обращения слитков связывается поэтому с самой их функцией. Массовое распространение их в безмонетный период можно отчасти объяснять их легкой и более экономичной обратимостью из денежной сферы в ремесленную. Однако, как бы то ни было, монета из обращения исчезает. Ее заменяют товаро-деньги.
Чтобы правильно осмыслить «отказ» от монеты в целом, следует решить два вопроса: во-первых, был ли отказ от монеты результатом осознания ее ненужности, и, во-вторых, какой характер получило мелкое розничное денежное обращение в безмонетный период.
Археологические исследования, особенно последних лет, неопровержимо установили, что в Древней Руси IX–XI вв. существовало не только общинное ремесло, подчиненное замкнутым натуральным миркам, но и ремесло городское, (разлагающее эти мирки; последнее переживало тогда свой расцвет, имевший естественным следствием подъем внутреннего товарного обращения. «Внутренняя торговля, – пишет Б. А. Рыбаков, – успехи которой теснейшим образом были связаны с развитием ремесла и отделением его от земледелия, переживала свое цветущее время в XI и начале XII в.»[326].
Анализ письменных и вещественных источников эпохи дал Б. А. Рыбакову возможность установить те социальные группы, потребности которых удовлетворялись в значительной степени вне сферы вотчинного хозяйства, в системе спроса и предложения на городском торгу. Сюда относится свободный ремесленный посад, затем свободная дружина и иностранцы (послы, воины-наемники, приглашенные мастера, торговцы и т. д.). Наличие в городе этих социальных групп создавало, прежде всего, постоянный спрос на продукты питания, который не мог иметь иного характера, кроме мелкого, розничного. Спрос рождал предложение, идущее в значительной степени и извне, из деревни, вступившей на путь разложения. «Русская Правда и Киево-Печерский Патерик, – пишет Б. А. Рыбаков, – очень живо изображают нам киевский торг. Здесь можно было купить мясо, мед, соль, пшеницу, рожь, просо, овес, хмель, овощи, рыбу, молоко, печеный хлеб, сыр, масло».
