— Нет-нет, что вы, не надо. — Женщина отпустила подлокотники драгоценного кресла и замахала руками. — У него сердце слабое, да и вообще. Лучше потом, если все обойдется…
Хирург легко подхватил женщину на руки и пошел к выходу, бормоча:
— Это что за слова такие? Обойдется! Да куда же оно денется! Ты лучше скажи, имя-то придумала?
Они скрылись за дверью. Марк вздохнул: кресло спасено… Но что будет с мамашей? Он побежал за Мишей:
— Давай ее в ординаторскую…
— Нет, лучше к нам. Положу в хирургический бокс.
— Сейчас «скорая» приедет, они ее заберут.
— Не успеют, — буркнул Миша.
Марк, конечно, был в курсе, что своих троих детей Мишаня принимал дома сам. Поэтому и вспомнил о нем. Но в тот момент стоматолог был сражен краткостью ответа и перепугался еще больше. Боже мой, что значит «не успеют»? А как же, если что? Миша оказался прав: бригада «скорой», которая смогла пробиться через пробки только минут через сорок, тоже подтвердила, что ехать куда-то бесполезно, — процесс пошел и до Института акушерства женщину довезти без шансов, тем более что ехать-то через те же пробки.
Марк с фельдшером со «скорой» курили в туалете, и фельдшер осторожно спросил, не упоминала ли беременная, какого рода проблемы ожидались. Марк напрягся:
— Э-э, нет, сказала только, что у нее здоровье хрупкое, а плод крупный. А что она-то сама говорит?
— А ничего. — Фельдшер хмыкнул. — Этот ваш медведь страхолюдный отогнал нас в угол и сказал, чтоб мы не лезли. Он ее дышать учит.
Следующие два часа доктор жил как на иголках. Его уже не радовало даже спасенное кресло. Народ в очереди, с интересом наблюдавший последние события, желал узнать продолжение. Каждый, входящий в кабинет, начинал с вопроса:
— Ну как она, доктор?
Можно подумать, он акушер. Или папаша, с нетерпением ожидающий первенца! С трудом дожил до перерыва. Сунулся было в ординаторскую чайку попить, да сбежал через пять минут. Женщины дружно принялись вспоминать, кто как рожал, причем из этих историй можно было написать сценарий фильма ужасов. Не знаю уж, что творится со здоровьем нации и нашей медициной, но, судя по количеству патологий, представленных в данной конкретной случайной выборке, баб, способных родить самостоятельно, не осталось. Брр, хорошо, хоть эта чаша мужиков миновала.
От Катюши толку не было никакого, потому что она все время бегала в хирургическое разузнать, как там дела, и опять же несколько раз порывалась рассказать шефу о том, в каких муках и с какими патологиями рожали ее подруги, — своего опыта у нее еще не было. Наконец она влетела в кабинет с торжествующим криком:
— Родила!
Бросив недоумевающего пациента, Марк понесся в хирургическое. Там царило радостное оживление. Он поймал уже знакомого фельдшера и спросил:
— Ну как, обошлось?
— Да ну, — буркнул тот. — Как два пальца обоссать.
— Да? Но говорили же, что у нее крупный плод, а она такая рыхлая…
— Да я и сам напрягся, когда ее увидел, — признался мужик. — Этот тип — рыхлые бабенки — самый худший, у них вечно чего-нибудь не так, а тут — просто удивляться приходится. Пока тужилась, успела навспоминать столько диагнозов, я уж холодным потом изошел, ну, думаю, сейчас получим по полной, хорошо, если экстренное кесарево делать не придется. Но не поверите — родила, как плюнула, даже не порвалась! Миша ваш молодец. Как только она начала верещать да диагнозы свои вспоминать, он ее за руки взял и говорит: «А ну, забудь. Смотри мне в глаза, думай о ребенке и дыши, как я буду тебя учить». И все — дальше мы с Петровичем просто отдыхали.
Осчастливленный, Марк пополз к себе. Но блаженство продолжалось недолго. Вскоре на него налетел Семен — завотделением. Оказывается, его отловил завхирургией, который долго и нудно гундосил о срыве производственного, то бишь лечебного, процесса: и какого черта к ним приволокли эту бабу — у них стоматологическая хирургия, а не акушерство и гинекология, и пусть ваш Марк в следующий раз роды у своих баб сам принимает…
— Да вы что, — вскинулся Марк. — Это не моя баба!
— Тем более! — вызверился Семен. — Если не твоя, какого черта ты тут устроил!
Короче, он получил нагоняй и разнос — мало не показалось. «Это же надо! И в чем это я, интересно, виноват?» — переживал обруганный начальством Марк. У него застучало в висках и даже, кажется, пульс зачастил. Нервы, нервы. Жаль, нет сейчас на нем той электронной штучки. Как же это называлось? Вспомнил: кардиомониторинг. Один из приятелей, Петя, тоже медик, только специализирующийся на сердечных делах, задумал обширное исследование. Его интересовала деятельность сердечной мышцы при различных обстоятельствах — во время работы, сна, физической нагрузки. Надо сказать, что Петюнчик карикатурно похож на Пьера Безухова из известного романа или, скорее, известного фильма. То есть он темноволос, носит круглые очки, немного неуклюж, толстоват и совершенно по-детски непосредственен. В будущем он непременно станет этаким карикатурным профессором, который забывает поесть и ходит на работу в разных носках. Впрочем, нет, при его жене и теще вряд ли. Женитьба Пьера — отдельная история, потрясшая его современников. Петюнчик как-то вдруг, по рассеянности, соблазнил студентку. Причем так обстоятельно, что девица оказалась беременной аж двойней. Свадьба была торопливой, но веселой. Он был еще ординатором, но уже подающим большие надежды, а девочка — такого незаметного мышастого типа худышечка — приехала учиться в Москву из какого-то областного центра за Уралом. Естественно, все жалели дурачка, перешептываясь, что лимита ради московской прописки… и теперь он будет ее кормить, и детей надо обуть-одеть, и прости-прощай блестящая научная карьера. И вдруг из этого самого областного центра приехала мама мышки. Петька, оглядываясь и нервно поправляя очки, рассказывал Марку:
— Представляешь, встретили ее на вокзале, такси взял — чуть не на последние рублики. Любаня квартиру вылизала. Теща, естественно, с узлами — огурчики, помидорчики, грибочки… Но вообще-то она оказалась теткой интеллигентной — директор музыкальной школы. И не старая совсем. Ей сорок с чем-то… Ну, мы ее устроили в гостиной…
У Пети была собственная двушка, санузел совмещенный, комнаты смежные.
Когда Любаня пошла мыть посуду, Петя, краснея и волнуясь, заверил «маму», что он, Петя, будущее российской науки и Любочку очень любит, а потому все у них будет хорошо. На что мама, оказавшаяся женой местного городского авторитета, владевшего тремя ресторанами и двумя заводами в области, вздохнула (но не стала говорить, что муж — Любочкин отчим — по своим каналам зятя проверил и, приехав в Москву, она увидела именно то, что и ожидала, — милого, но абсолютно не приспособленного к жизни человека. Впрочем, в информации подчеркивалось, что Петю уже дважды приглашали в Америку и что он действительно обладает большим потенциалом) и расстегнула объемистый ридикюль, с которым ходит большинство женщин. В эти сумки влезает все, что угодно, — детектив, батон хлеба и пакет молока, пара туфель, короче, что нужно, то и влезает.
