— Потом судмедэксперт берет пилу и отпиливает верхнюю часть черепа, с помощью стамески вскрывает черепную коробку. Лезет внутрь и достает мозг. Знаешь, какой звук издает мозг, когда его достают из черепной коробки, Джейкоб? — Я имитирую звук ломаемой печати.
— Потом его взвешивают, верно? — интересуется Джейкоб. — В среднем мозг человека весит около килограмма, но самый тяжелый известный науке мозг весил две тысячи восемьсот пятьдесят граммов.
— Все, что я сейчас описал, — говорю я, подаваясь вперед, — все это только что происходило с твоей подругой Джесс. Что ты об этом думаешь?
Джейкоб вжимается в кресло.
— Я не хочу думать об этом.
— Хочу рассказать тебе, что во время вскрытия Джесс было обнаружено кое-что еще. Возможно, ты сможешь найти этому объяснение.
Он заметно приободряется, готовый принять игру.
— На теле обнаружены синяки, указывающие на то, что ее тащили за руки. И следы удушения.
— Что ж, — бормочет Джейкоб, — следы от кончиков пальцев или от ладоней?
— Это ты мне скажи. Ведь это ты тащил Джесс за руки, верно?
Лицо Джейкоба, когда он понял, что его загнали в ловушку, в точности напоминает лицо его матери. Его руки впиваются в подлокотники кресла, он качает головой.
— Нет.
— А душил? Ты же не станешь мне врать, что не делал этого?
Он закрывает глаза и морщится, как будто от боли.
— Нет.
— Почему ты ее задушил?
— Я не душил!
— Вы повздорили? Она сказала что-то, что тебе не понравилось? — не отступаю я.
Джейкоб сдвигается на край кресла и начинает раскачиваться. Он не смотрит мне в глаза, как бы я ни повышал голос. Жаль, что я записываю наш разговор не на видео, а только на аудио. Если поведение этого парня — не типичная иллюстрация вины, откровенно признаюсь, я не знаю, что тогда может говорить красноречивее.
— Я не душил Джесс, — говорит Джейкоб.
Я совершенно не обращаю внимания на это заявление.
— Ты душил ее, пока она не умерла?
— Нет.
— Ты ударил ее по лицу?
— По лицу? Нет!
— Почему же тогда у нее выбит зуб?
Тут он поднимает глаза — его взгляд застает меня врасплох. Он смотрит в упор, прямо, с такой неприкрытой болью, что меня подмывает опустить глаза, как обычно делает он сам.
— Это был несчастный случай, — тихо признается Джейкоб, и лишь тогда я понимаю, что сижу, затаив дыхание.
ОЛИВЕР
Сегодня утром мне удалось научить Тора удерживать на кончике носа скрепку.
— Ладно, — удовлетворенно говорю я, — давай сделаем еще кружок.
Я рассуждаю так: если я научу его удерживать скрепку и делать еще что-нибудь — может быть, кружиться или лаять в такт «Дикси», мы могли бы поучаствовать в шоу Дэвида Леттермана.
Только я положил скрепку на кончик его носа, как в мою контору врывается сумасшедшая.
— Мне нужен адвокат, — задыхаясь, сообщает она.
Ей около сорока, вокруг рта наметились морщины, в темных волосах серебрится несколько седых прядей. Но глаза делают ее намного моложе. Они цвета карамели или ириса — и почему, черт возьми, когда я смотрю на потенциальную клиентку, мне в голову лезут мысли о наполнителях мороженого?
— Проходите! — Я встаю и предлагаю ей кресло. — Присаживайтесь, расскажите, что у вас за беда.
— На это нет времени. Вы должны прямо сейчас пойти со мной.
— Но я…
— Мой сын в полиции, его допрашивают, вы должны положить этому конец. Я нанимаю вас от его имени.
Тор роняет скрепку. Я поднимаю скрепку с пола, чтобы он не проглотил ее в мое отсутствие, и хватаю пальто.
Я знаю, что могу показаться корыстолюбцем, но надеюсь, что она подведет меня сейчас к припаркованному у пиццерии БМВ. Однако она поворачивает направо, к побитому «вольво», на спидометре которого уже намотано больше полумиллиона километров. Надо будет попросить клиентку расплатиться наличными. Я опускаюсь на пассажирское сидение и протягиваю руку:
— Оливер Бонд.
Она не пожимает протянутую руку, вместо этого вставляет ключ в замок зажигания и на бешеной скорости стартует со стоянки. У меня отвисает челюсть.
— Эмма Хант, — представляется она.
Она входит в поворот, машину заносит.
— Вы… могли бы… посвятить меня… в детали происходящего?
Затаив дыхание, я вижу, как она проскакивает на красный свет.
— Вы новости смотрите, мистер Бонд?
— Пожалуйста, зовите меня Оливер.
Я потуже затягиваю ремень безопасности. Полицейский участок всего в каких-то паре километров, но я хочу добраться туда живым.
— Вы следили за развитием истории о пропавшей студентке Вермонтского университета?
— Тело которой недавно обнаружила полиция?
«Вольво» с визгом останавливается у полицейского участка.
— Я думаю, к этому как-то причастен мой сын, — говорит она.
Однажды известного адвоката-еврея Алана Дершовица спросили, взялся бы он защищать Адольфа Гитлера.
— Конечно, — ответил он. — И выиграл бы дело.
Когда я заснул на занятиях по гражданскому праву, профессор, до тех пор монотонно вещавший, отчего учить законы было скучнее, чем наблюдать за сохнущей краской, вылил мне на голову бутылку воды.
— Мистер Бонд, — медленно произнес он, — я считаю вас одним из тех студентов, которым не следовало поступать на юридический.
Я выпрямился, весь мокрый, и сплюнул воду.
— Тогда, сэр, при всем уважении, вам нужно было лучше учиться считать, — заявил я, и одногруппники аплодировали мне стоя.
Я привожу этот довод уважаемым присяжным как пример того, что я никогда не боялся трудностей, не намерен и начинать.
— Идем! — Эмма Хант выключает зажигание.
Я кладу руку ей на плечо.
— Может быть, начнем с того, что вы скажете, как зовут вашего сына.
— Джейкоб.
— Сколько ему лет?
— Восемнадцать, — отвечает она. — У него синдром Аспергера.
Я слышал этот термин, но не стану строить из себя доку.
— Он аутист?
— Формально да, но не такой, как в «Человеке дождя». У него весьма высокий уровень развития. — Она нетерпеливо поглядывает на полицейский участок. — Мы можем обсудить это позже?
— Нет, если вы хотите, чтобы я представлял Джейкоба. Как он там оказался?
— Я привезла его. — Она глубоко, прерывисто вздыхает. — Сегодня я смотрела новости и, когда показывали место совершения преступления, увидела стеганое одеяло, которое принадлежит Джейкобу.
— Возможно, у кого-то еще есть подобное одеяло. Например, кто-то в прошлом сезоне тоже делал покупки в магазинах «Коль»…
— Нет. Это ручная работа. Оно лежало в шкафу в его спальне — по крайней мере, я так думала. А потом я услышала, что полиция по обвинению в убийстве арестовала парня Джесс.
— А Джейкоб ее парень?
— Нет. Арестовали некоего Марка. Я его не знаю, но не могу смириться с мыслью, что он отправится в тюрьму за то, чего не совершал. Я позвонила детективу, ведущему это дело. Он велел привезти Джейкоба в участок, якобы он с ним поговорит и все выяснит. — Она обхватила голову руками. — Я понятия не имела, что он заманит Джейкоба в ловушку. И не разрешит мне присутствовать при допросе.
— Если парню восемнадцать, все законно, — заверяю я ее. — Джейкоб дал согласие беседовать с ним?
— Он чуть ли не вприпрыжку побежал в участок, как только ему сказали, что он может помочь разобраться в преступлении.
— Почему?
— А если бы вам после нескольких лет занятия имущественными спорами предложили вести дело об убийстве мировой знаменитости?
Ого, это я понимаю!
— В полиции вам сообщили, что Джейкоб арестован?
— Нет.
— Значит, вы по собственной воле привезли сына в участок?
Она падает духом у меня на глазах.
— Я думала, что они просто с ним поговорят. Мне и в голову не могло прийти, что они тут же запишут его в подозреваемые.
Эмма Хант уже плачет, а я лучше знаю, что делать с жирным поросенком в Нью-Йоркской подземке, чем как вести себя с плачущей женщиной.
— Я просто хотела поступить, как полагается, — всхлипывает она.
Когда я работал кузнецом, мне довелось иметь дело с кобылой, у которой треснуло копыто. Недели покоя не пошли ей на пользу; владельцы уже подумывали ее усыпить. Я убедил их позволить мне «приварить» ей круглую подкову с замкнутыми ветвями, но не стал ее прибивать, а просто обернул вокруг копыта. Сперва кобыла ходить не хотела, но разве можно ее винить? Целая неделя ушла на то, чтобы выманить ее из стойла, а потом я каждый день занимался с ней по полчаса, пока через год не вывел в открытое поле и уже там наблюдал, как она носится, словно ветер.
Иногда, чтобы сделать первый шаг, нужна чья-то помощь.
