одном человеке могли уживаться такие невероятные творческие способности и вся эта гниль.
Дженсона это не интересовало. Он хмыкнул и, подойдя к входной двери, без труда вскрыл замок.
Мужчины вошли в прихожую и поморщились от запаха затхлости и пыли.
– Давай сначала осмотрим спальню Барлоу, – предложил Хармас и повел полицейского вверх по лестнице.
В то время как Дженсон скорчил гримасу отвращения, найдя стопку фотографий, Хармас, отодвинув кровать, обнаружил щель между половицами. Достав карманный нож, он осторожно поднял доску и посветил фонариком.
– Вот он, – удовлетворенно проговорил Хармас. – Так, а это еще что за чертовщина?
Дженсон заглянул через плечо Хармаса и увидел лежавший в углублении автоматический револьвер 38-го калибра. Помимо него, Хармас выудил оттуда белую купальную шапочку и две резиновые подушечки. Дженсон вставил в дуло револьвера карандаш и осторожно вытащил пистолет из тайника.
Хармас с интересом разглядывал купальную шапочку.
– Лысый, – сказал он и посмотрел на Дженсона. – Все сходится. Вся эта мерзость… А теперь еще и это… Ставлю сотню баксов, что это – орудие убийства в Глин-Хилле.
Дженсон почесал свой толстый нос.
– Да что ты? А я вот никогда не разбрасываюсь деньгами. Ну, раз уж мы здесь, давай прочешем эту нору как положено.
Они провели в доме Барлоу целый день, но так и не нашли второй револьвер. Дженсон позвонил в главное управление, и прибыли две машины с техническими специалистами. Двое из них забрали револьвер и повезли в Брент, в отдел баллистики. К моменту возвращения Дженсона и Хармаса в город результаты экспертизы уже были готовы: этот револьвер действительно являлся орудием убийства в Глин-Хилле.
Энсон всегда тонко чувствовал обстановку.
Когда в самом начале седьмого Хармас вошел в его кабинет – Энсон как раз собирался домой, – он сразу ощутил исходящую от детектива враждебность.
Хармас не стал ходить вокруг да около и тут же перешел к делу. Когда он пересказывал Энсону свой разговор с Мерривезером, в его спокойных серых глазах не было ни капли дружелюбия.
Когда Хармас закончил, Энсон сказал:
– Не представляю, о чем он. Я не предлагал Барлоу никакой скидки. С чего бы вдруг? Ты уверен, что Мерривезер ничего не напутал?
– Я ни в чем не уверен, – сказал Хармас. – Барлоу сообщил Мерривезеру, что ты обещал сделать ему пятипроцентную скидку, если тот оплатит первоначальный взнос наличными. Более того: для покрытия он снял со своего счета сто пятьдесят долларов – почти все, что там было.
Энсон взял карандаш и принялся рисовать каракули на листке бумаги.
– Его первоначальный взнос составил одну тысячу двести двадцать два доллара, – сказал он, не глядя на Хармаса. – Здесь явно какая-то ошибка.
– Изначально Барлоу намеревался приобрести страховку на пять тысяч долларов, – продолжал Хармас. – Мерривезер в этом уверен. Барлоу хотел взять ссуду всего на три тысячи долларов.
Энсон заерзал. Он закурил, немного помолчал и наконец произнес:
– Все, что я могу тебе сказать, это то, что Барлоу заполнил нашу стандартную анкету и, когда я приехал к нему, попросил страховку на пятьдесят тысяч долларов… Ты же сам видел полис – он подписан его рукой! Возможно, он разговаривал с Мерривезером раньше, до того, как мы с ним встретились. А потом вернулся домой и решил застраховаться на более крупную сумму.
– В десять раз больше? – спокойно спросил Хармас. – И откуда у него взялись такие деньги?
– У него были деньги, – сказал Энсон. – И он отдал их мне.
– Могу я взглянуть на анкету? – вдруг спросил Хармас. – Хочу убедиться, что Барлоу разговаривал с Мерривезером до встречи с тобой.
Энсон напрягся. Пепел от сигареты упал ему на колени.
– Я ее выбросил, – сказал он.
Хармас закурил и внимательно посмотрел на Энсона. Тот не без усилия выдержал его взгляд.
– Ты часто выкидываешь анкеты?
– Только когда продажа уже состоялась. Когда я оформил Барлоу полис, не было смысла хранить анкету.
Хармас задумался, затем пожал плечами:
– Ну да… логично.
Он медленно выпустил дым из ноздрей, затем внезапно наклонился вперед и спросил:
– Где ты был ночью тридцатого сентября?
Энсон почувствовал, как по его телу пробежала волна страха.
– Не пойму… о чем ты?
Хармас улыбнулся:
– Ты же знаешь Мэддокса. Он любит алиби. Ему важно знать, где был каждый, хоть как-то связанный с убитым. Не удивлюсь, если он и у меня попросит алиби.
– Да нет, все нормально…
Энсон открыл ящик стола и достал ежедневник.
– В тот день я работал допоздна, вот в этом самом кабинете, – сказал он ровным сдержанным голосом. – Ушел не раньше одиннадцати. Охранник внизу подтвердит, если захочешь проверить.
– Расслабься. – Хармас примирительно поднял руки. – Не собираюсь я ничего проверять. – Он откинулся на спинку стула. – Знаешь, я вот все думаю об этом деле… Пожалуй, я с тобой солидарен. Даже если с этой женщиной не все чисто, разумнее будет заплатить ей. Как ты сказал, от нас может отвернуться куча клиентов, если мы выступим против нее. Вечером приедет Мэддокс, и я постараюсь его уговорить.
Энсон напрягся и подался вперед:
– Мэддокс приедет сюда?
– Да. Хочет поговорить с Дженсоном. Я дам тебе знать, если смогу его убедить. Сегодня вечером будешь дома?
Энсон кивнул:
– После девяти. Я знаю Мэддокса: он не станет платить.
– Была бы его воля – разумеется, не стал бы. Но старик Берроуз не любит плохой рекламы. Газетчики закидают нас камнями. Посмотрим, что я смогу сделать. – Хармас отодвинул стул. – Кстати, ты что-нибудь знаешь об антикварной лавке на углу? Я взял там пресс-папье. Они клялись и божились, что это старинная вещь. – Он достал из кармана полиэтиленовый пакет, аккуратно вынул из него богато украшенное стеклянное пресс-папье и подтолкнул его поближе к Энсону. – Хелен помешана на антиквариате, а я вот боюсь, как бы это не оказалось подделкой… каким-нибудь японским новоделом.
Недолго думая, Энсон взял пресс-папье, осмотрел его и пожал плечами:
– Не знаю, выглядит неплохо. Если скажешь ей, что ему сто лет, она будет счастлива. – Он вернул пресс-папье, и Хармас осторожно поместил его обратно в пакет.
– Так и скажу. – Он поднялся со стула. – Ладно, увидимся. Если мне удастся уговорить Мэддокса, я тебе позвоню.
Когда дверь за Хармасом закрылась, Энсон закурил сигарету и задумчиво уставился на противоположную стену. В нем росло тревожное чувство, что его грандиозный план трещит по швам.
Он пытался успокоить себя тем, что, хоть ситуация не из легких, по крайней мере, ему ничего не угрожает. Ни на секунду он не поверил в то, что Мэддокс заплатит. Об этих деньгах можно забыть. Теперь его заботило лишь то, как бы выйти
